– Стало быть, в этот самый миг ты паришь над нами и слушаешь?
– Да.
– Я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы верить тебе, но ответь мне вот на что: это, быть может, и объясняет, почему ты теперь здесь со мной, но откуда первый Сербитар узнал, что доспехи хранятся тут?
– Я в самом деле не могу объяснить этого, Рек. Это все равно что смотреть на свое отражение в зеркале и видеть, как оно уходит куда-то в бесконечность. Но в своих занятиях наукой я открыл, что жизнь неизмеримо шире, чем нам представляется.
– Что же делает ее столь широкой?
– Власть Истока.
– Мне сейчас не до религии.
– Скажем тогда по-иному: много веков назад Эгель уже знал об этом нашествии и поместил свои доспехи здесь, наложив на них заклятие, которое мог нарушить только ты – будущий князь.
– Твой духовный двойник по-прежнему наблюдает за нами?
– Да.
– Он знает о моей потере?
– Да.
– Значит, ты знал, что она умрет?
– Да.
– Почему же ты мне не сказал?
– Чтобы не лишить тебя последней радости.
– Что это значит? – Гнев, поднявшийся в Реке, на миг пересилил горе.
– Будь ты крестьянином, полагающим, что впереди у него долгая жизнь, я, быть может, и предостерег бы тебя, чтобы подготовить. Но ты сражаешься с дикой ордой и каждый день рискуешь жизнью. Как рисковала и Вирэ. Ты сам знал, что она может погибнуть. Знание того, что так и будет, не дало бы тебе ничего и только отняло бы у тебя всю радость.
– Я мог спасти ее.
– Нет, не мог.
– Не верю.
– Зачем мне лгать тебе? Зачем мне желать ее смерти?
Рек не ответил. Слово «смерть» вошло в его сердце и сокрушило его душу. Слезы снова подступили к глазам, но он пересилил их, устремив взгляд на доспехи.
– Я надену их завтра, – сквозь зубы сказал он. – В них и умру.
– Все возможно, – ответил альбинос.
Глава 26
День занялся ясный, и воздух был свеж и сладок, когда две тысячи дренайских воинов заняли свои места на Кании. Внизу надирские шаманы ходили вдоль рядов, орошая кровью кур и ягнят обнаженные клинки кочевников.
Потом тысячи глоток грянули песнь, и орда двинулась на приступ с лестницами, узловатыми веревками и крючьями. Рек, стоящий в середине, надел бронзовый шлем и застегнул его под подбородком. Слева от него стоял Сербитар, справа Менахем. Остальные Тридцать расположились вдоль всей стены.
И началась бойня.
Три атаки отбили защитники, прежде чем надиры закрепились на стене – да и то ненадолго. Около сорока кочевников, прорвавших оборону, очутились лицом к лицу с одержимым в бронзе и двумя серебряными призраками – эти трое сеяли вокруг себя смерть. От них не было спасения: меч бронзового дьявола пронзал насквозь любые щиты и латы, и люди гибли под этим страшным клинком, крича, словно в муках ада. Вечером военачальники, явившиеся с докладом в шатер Ульрика, только и говорили, что об этой новой напасти. Даже легендарный Друсс, смеющийся над надирскими клинками, казался человечнее этой отливающей золотом смертоносной машины.
– Мы чувствовали себя собаками, которых отгоняют с дороги палкой, – сказал кто-то. – Или беспомощными детьми, вздумавшими помериться со взрослыми.
Ульрик втайне встревожился. Ему удалось в конце концов приободрить своих воевод, твердя им, что это всего лишь человек в бронзовых доспехах, – но после их ухода он призвал к себе старшего шамана Носта-хана. Старик присел перед пылающей жаровней и выслушал своего господина, кивая головой. После он поклонился и закрыл глаза.
Рек спал, обессиленный битвой и горем. Кошмар медленно овладевал им, обволакивая, как черный дым. Внутренний взор его открылся, и Рек увидел себя перед зевом пещеры, черным и страшным. Страх исходил оттуда, словно осязаемая сила. Позади была бездна, уходящая в огненные недра земли, и из нее неслись странные звуки, жалобы и вопли. У Река не было ни доспехов, ни меча. Бездна издала шорох, и оттуда стал вылезать громадный червь, покрытый слизью и гнилью. Смрад, идущий от него, заставил Река отшатнуться. Пасть червя могла с легкостью поглотить человека; тройной ряд клыков окружал ее, и внутри торчала человеческая рука, сломанная и окровавленная. Рек пятился к устью пещеры, но шипящий звук заставил его обернуться. Из черного зева возник паук, источающий яд. В глубине его гигантской пасти мерцало чье-то зеленое лицо, произносящее магические заклинания. С каждым словом Рек слабел и уже едва держался на ногах.
– Ты что, весь день собираешься так стоять?
Рек оглянулся и увидел рядом с собой Вирэ в развевающихся белых одеждах. Она улыбалась ему.
– Ты вернулась! – Он протянул к ней руки.
– Сейчас не время, дурень! На вот, держи меч. – Она протягивала ему бронзовый меч Эгеля. На них упала тень, но Рек уже схватил меч и обернулся к нависшему над ним червю. Клинок перерубил трехфутовую шею чудовища, и зеленая кровь хлынула из раны. Рек бил снова и снова, пока мерзкая тварь, перерубленная почти пополам, не уползла обратно в яму.
– Паук! – закричала Вирэ, и Рек снова обернулся. Морда чудища была всего в нескольких шагах от него. Рек ткнул мечом в зияющую пасть, и клинок пронзил зеленое лицо, словно дыню. Паук взвился в воздух и отлетел назад. Подул ветер, и он превратился в черный дым, тут же растаявший.
– А ведь если б я не пришла, ты бы и с места не сдвинулся, – сказала Вирэ.
– Пожалуй.
– Дуралей, – улыбнулась она, и он двинулся к ней, протягивая руки.
– Можно мне потрогать тебя?
– Странный вопрос для мужа.
– Ты не исчезнешь?
Ее улыбка померкла.
– Не теперь еще, любимый.
Он прижал ее к себе, и слезы полились из его глаз.
– Я думал, ты ушла навсегда. Думал, никогда тебя не увижу.
Некоторое время они не говорили ничего и только обнимали друг друга.
Наконец Вирэ мягко отстранила его.
– Ты должен вернуться.
– Вернуться?
– В Дельнох. Ты нужен там.
– Ты нужна мне больше всякого Дельноха. Разве нельзя нам остаться здесь? Вместе?
– Нет. Никакого «здесь» не существует. Только мы с тобой настоящие. А теперь ты должен вернуться.
– Но мы ведь еще увидимся, правда?
– Я люблю тебя. И всегда буду любить.
Рек вздрогнул, проснулся и увидел звезды за окном. Лицо Вирэ постепенно таяло, исчезая в ночном небе.
– Вирэ! – крикнул он. – Вирэ! – Дверь открылась, и вбежал Сербитар.
– Рек, ты спишь. Проснись.
– Уже проснулся. Я видел ее. Она явилась мне во сне и спасла меня.
– Хорошо, но теперь она ушла. Посмотри на меня.
Рек взглянул в зеленые глаза альбиноса. Горящая в них тревога скоро пропала, и Сербитар улыбнулся.
– Все хорошо. Расскажи, что тебе снилось.
Выслушав Река, Сербитар стал расспрашивать его о зеленом лице, выпытывая каждую мелочь, и наконец сказал с улыбкой:
– Мне думается, ты стал жертвой Носта-хана. И не поддался ему – это настоящий подвиг, Рек.
– Вирэ была со мной. Так это не сон?
– Думаю, нет. Исток освободил ее на время.
– Хотелось бы мне в это поверить. Ох, как хотелось бы.
– Верь смело. Скажи мне, где твой меч?
Рек соскочил с постели и прошел к столу, где лежали его доспехи. Меча не было.
– Что же это? – прошептал Рек.
– Не бойся, он вернется к тебе!
Сербитар зажег свечи и подбросил дров в очаг. Тут в дверь тихонько постучали.
– Войдите, – отозвался Рек.
Вошел молодой офицер с мечом Эгеля.
– Простите, что побеспокоил вас, мой господин, но у вас свет. Один из часовых нашел ваш меч на Кании, вот я и принес его. Я уже обтер его от крови.
– От крови?
– Да, господин. Он был весь в крови. Вот – он до сих пор еще влажный.
– Ну, спасибо. – Рек повернулся к Сербитару: – Я ничего не понимаю.
В шатре Ульрика мерцали свечи. Полководец сидел, погруженный в транс, глядя на безголовое тело перед собой, – этого зрелища ему не забыть до конца своих дней. Только что его шаман сидел перед углями – и вдруг красная черта пролегла на его шее, и голова свалилась в огонь.
Ульрик, придя в себя, кликнул стражу и приказал убрать труп, но сперва провел своим мечом по окровавленной шее.
– Он прогневил меня, – объяснил он часовым.
Ульрик вышел из шатра под звезды. Сначала легендарный старец с топором, потом эти воины в серебре. И наконец, этот бронзовый дьявол, чье волшебство оказалось сильнее, чем у Носта-хана. Откуда этот холод, леденящий душу? Дрос – всего лишь крепость. Разве он, Ульрик, не завоевал уже сотню таких? Как только он пройдет в ворота Дельноха, Дренайская империя будет в его власти. Могут ли они устоять против него? Ответ прост – нет. Одному человеку – да хоть бы и дьяволу в бронзе – не сдержать надирских племен.
Но что еще готовит им этот Дрос?
Ульрик взглянул на твердыню Кании.
– Ты падешь! – крикнул он, и голос его прокатился эхом по долине. – Я смету тебя!
В призрачном предутреннем свете Джилад вышел из столовой с миской горячего супа и краюхой свежего черного хлеба. Он медленно прошел сквозь ряды защитников на стене к своему месту над замурованной калиткой. Тоги уже сидел там, привалившись спиной к парапету. Он кивнул Джиладу, присевшему рядом, поплевал на точильный брусок в своей мозолистой руке и снова принялся точить длинную кавалерийскую саблю.
– Похоже, дождь будет, – сказал Джилад.
– Ага. Им труднее будет лезть.
Тоги никогда не начинал разговор первым, но всегда подмечал нечто, упущенное другими. Странная это была дружба: Тоги, молчаливый черный улан, уже пятнадцать лет прослуживший в Легионе, и Джилад, доброволец с Сентранской равнины. Джилад не помнил уже, как они впервые повстречались, – лицо у Тоги было не из тех, что запоминаются. Он просто постепенно привык к тому, что Тоги рядом. Легионеры стояли теперь вдоль всей стены, смешавшись с другими отрядами. Никто не объяснял, почему это так, но Джилад и так знал: легионеры – отборные бойцы и должны скрепить собой оборону. Тоги, заправский вояка, дрался молча. Ни воплей, ни боевого клича – только крайняя скупость движений и редкое мастерство, от которого надиры падали мертвыми или изувеченными.