— Я — готов принести себя в жертву во имя свободы людей!
— В штаны ты готов нассать со страху. — я схватил его за воротник и подтянул к себе: — К пятому году заключения на ферме до тебя начнет доходить, что ты жил иллюзией. Ты создал невидимый мир для себя самого… Но у тебя есть талант. Ты умеешь писать, раз людям нравятся твои каракули, и они видят в них… какой-никакой посыл. Купаться в лучах славы лучше, чем собирать картошку под палящим солнцем. А судя по тому, что ты занимаешься подрывной деятельностью против Верховного Лидера — светит тебе от восьми до пятнадцати лет исправительных работ в полях. Здорово, правда?
— Что вы сделаете, если я откажусь?
— Сломаю тебе колени и сделаю надрез на правой ладони. В виде цветка. Это будет чем-то вроде черной метки… Потому что ты боишься ответственности. Боишься неизвестности… Тобой движет юношеский максимализм, который в конечном итоге тебя и погубит. Судьба дала дураку слишком мощное оружие! Используй его во благо, а не против себя. Смекаешь?
— Вы не сломите мою веру! — Нэш едва заметно кивнул головой, обозначив своё поражение. Конечно, он боялся показать трусость перед верными соратниками, которые сидели и с ужасом наблюдали за всем происходящим. В глазах юного писателя читалась надежда, подыгрывать которой я не хотел.
— Что же… — размахнувшись, я врезал металлическим кулаком по его колену. Парнишка неистово закричал и начал дергаться. Я бросил его обратно на диван и схватив татуированную девчонку, произнес: — Вызывайте врача! И учтите… Если я ещё хоть одну книжку увижу — найду каждого из вас!
— Слышь, урод! Да ты никогда в жизни не сможешь нас найти! — с дивана подскочил патлатый парень в черной кофте и подойдя, шлепнул меня по руке: — Ты даже не знаешь, кто мы такие! А? Чего? Хочешь драки? Давай! Я готов надрать твою мерзкую рожу… Только будь добр — маску сними.
— Сэведж! — тихо прошептала Критика, но было уже слишком поздно. Я схватил патлатого, и вывернув ему руку, врезал лицом в подлокотник дивана. Нос смачно хрустнул, а бедолага взвыл, словно ошпаренный.
— Эрис. Сканирование всех, кто находится в комнате. Живо! — прорычал я, чувствуя, как резко подскакивает мой пульс.
— Парнишка со сломанным носом — Эдвард Кроули. Двадцать пять лет с учетом земных. Любит прогулки по парку и группу «Нервы». Девочка в татушках — Кэйт Холоринг. Двадцать три года с учетом земных. Без ума от своего младшего брата. Любит литературу и поэзию бронзового века. Справа на диване — Эштон Холоринг. Как раз младший брат Кэйт. Любит рэп и моделирование. Рядом с ним — Сэмуэль Браунинг. Двадцать два года с учетом земных. Поэт. Получил три отказа от Марии Карповой, о чем активно писал в своем твиттере.
— Хах! Маруся молодец… Чувствует уродов за километр.
— И последняя — Мила Богуславская. Семнадцать лет. Марсианка. Состоит в литературном кружке Военного Института.
— Оп-па… — я тут же отпустил Эдварда, и он сполз на пол, придерживая окровавленный нос: — Мила… Какая неожиданная встреча!
— От… Откуда вы меня знаете?! — выдохнула она, хлопая длинными ресницами.
— Я всё знаю… И Эдварда. И Кэйт… И её любимого младшего братца Эштона… И даже Самуэля Браунинга.
— ЧТО ТЫ ТАКОЕ?!?!?! — взвыли ребята, а затем резко подскочив, пулей выбежали из квартиры, оставив страдающих Эдварда и Максимуса наедине с опасностью. Боюсь, что патлатый тоже хотел сбежать, но разбитый нос слишком сильно болел.
— Соратники? Союзники? Друзья? Кучка малолеток, которые почувствовали вкус очередного хайпа… — произнес я, и вновь подошёл к горе писаке: — Дорогой… Я надеюсь, что ты запомнишь эту встречу надолго.
— Сэведж… — вновь прошипела Критика: — Хватит! Это же дети…
— Максимус. Ты запомнил?
— Да… Сэр… — выдохнул он, держась за сломанную коленку: — Больше никакой философии… Клянусь!
— Вот и славно… Эй, Эдвард! Вызови скорую помощь.
— Пошёл на х@й, урод!
— Ммм… — я подошёл к патлатому и схватив его за волосы, немного приподнял: — Мне очень не нравится твоя прическа…
— СЭВЕДЖ!!! — умоляла Критика: — Уходим… Мелкие точно вызовут копов!
— Не-ет… — я взглянул на неё, словно Иссильдур на Элронда, когда они пытались избавится от кольца Саурона в мордорском вулкане: — Я хочу, чтобы молодежь научилась отвечать за свой базар.
Обрив бедолагу лезвием из протеза, я схватил Критику за руку и вывел из злосчастной квартиры. Уходить пришлось тем же способом, через пожарную лестницу.
— Ты совсем идиот?! — злобно воскликнула она, когда мы шли к машине: — Это же просто дети… Обязательно надо было их пугать?! Я напишу в рапорте, что у тебя профессиональная деформация… От такой жести и взрослый бы наложил в штаны. А тут просто сообщество детишек, с которыми надо было поговорить.
— Дети, которые не отдавали себе отчет и не понимали, что за любую ошибку может прийти наказание. Дети, которые не понимали, что Верховный Лидер не будет шутить и просто отправит их отрабатывать на поля. Дети, которые не хотели признавать то, что их игра могла сломать судьбу не только им, но и их звену! Скажи… ты до сих пор думаешь, что я поступил плохо? — немного полыхнув, я громко хлопнул дверью, а затем снял шлем: — Как бы на моём месте поступила ты?
— Показала бы, что их ждет в дальнейшем будущем! — прорычала она в ответ, спрятав шлем в отсек: — Но ни в коем случае не распускала бы руки и не ломала бедолагам конечности!
— Современная медицина без проблем вылечит всё так, чтобы не осталось последствий. А ребята теперь в курсе, что за любой проступок может быть бо-бо! Сильно бо-бо. Ведь именно боль откладывает в памяти самый яркий отпечаток. Захочет написать философскую хрень — почешет коленку, прежде чем вновь садится за клавиатуру. Теперь он будет писать детективы, как Донцова! И зарабатывать много денег. А главное — найдет себе нормальных корешей, а не этот хайповый сброд любителей ТикТока!
— Ты просто варвар…
— Я просто выполняю свою работу. — холодно ответил я, и запустил двигатель: — И вообще, с чего вдруг ты шипишь на меня за жестокость?
— Потому что… — на мгновение мне показалось, что на щеках Критики появился едва заметный румянец: — Мне необходимо избавится от своих дурных привычек… И если учитель будет позволять себе много жести, то каков шанс, что я, глядя на него, быстро исправлюсь?
— Ну надо же… Вы посмотрите, как мы заговорили? Хорошо. Я буду менее жестоким, но если выполнишь моё условие!
— Какое?
— Называй меня Сенсеем. Или лучше — Папочка.
— Пошёл нахрен, Сэведж. Двух суток не прошло, а ты уже успел доканать меня… — злобно профырчала она, и отвернулась к окну.
— Люблю. Умею. Практикую. — усмехнувшись, ответил я и поехал в сторону центра связи.
+++
Кабинки для связи с Землей находились в самом западном районе Нейрополиса. Там, между офисных пятиэтажек, было что-то типа огромной станции со спутниковыми тарелками. Несмотря на то, что каждому выдавалось своё время — толкучки здесь были немыслимые. Вот чего-чего, а сделать несколько точек для сообщения с Землей руководство так и не решилось… Жлобы!
Припарковавшись, я широко улыбнулся, и хотел уж было выйти, но заметил, что Критика не особо торопится, да и вообще сидит бледнее смерти.
— Ты не идёшь? — поинтересовался я.
— Иду… — сухо ответила она.
— Если не секрет, кто остался на Земле?
— Тебя это волнует?! — напарница одарила меня таким злобным взглядом, как будто я убил её любимого хомяка.
— Беспричинные вспышки агрессии. Так и запишем. — пожав плечами, я закрыл дверь и направился к станции связи.
Народу, как и ожидалось — было просто дохрена! Причем звонки были расписаны строго по дням недели. Обычные жители связывались с Землей по понедельникам, сотрудники государственных учреждений и военные — по средам, а все фермеры звонили домой по пятницам. Это позволяло хоть немного уменьшить нагрузку на центр.
Зайдя в толкучку, я получил талон и встал в уголок. Через пятнадцать минуть я наконец-то увижу своих детишек… Самое медленное и тягучее, словно каучук — время ожидания. Теперь главное не умереть от переизбытка углекислого газа.
Блин, и почему Критика отказалась со мной идти? Я понимаю, что это личное, однако можно же было хотя бы намекнуть… Мол — «тема запретная, и мне не приятно о ней говорить». Чего сразу в штыки воспринимать? Ладно… Подкараулю её возле входа и там-то уж точно всё узнаю. Однако, Критика так и не появилась. Я прокараулил её все пятнадцать минут, и в итоге подошла моя очередь. Плюнув на строптивую напарницу, я быстро зашёл в свою кабинку и сел на табурет.
— Имя — Марк. Прайд — Сэведж. Кодовый номер — ноль семь семь. — это было обязательной процедурой, в противном случае программа просто меня не распознает. И опять это чувство внутреннего волнения! Каждый раз перед сеансами я волновался, словно в первые после смерти вижусь с детьми. Внутренности, как будто сжимались и подтягивались вверх… Никогда ещё не было иначе.
Небольшой монитор покрылся рябью и спустя секунду передо мной возникла прекрасная девушка с пышными русыми волосами. Хитрый взгляд от Настьки, а широкая улыбка от бати.
— Привет, красотуля… — чуть поддавшись вперед, произнес я, схватившись за краешек монитора. Этот жест я делал неосознанно… как будто просто хотел обнять свою любимую дочь: — А где гангстер?
— Привет, папуль! — обрадованно воскликнула Лизка: — Прости, у Коляныча сегодня дополнительные занятия в институте… Он на следующей неделе придет.
— Дополнительные занятия? — с подозрением переспросил я: — Этот новый русский опять что-то учудил?
— Ну-у… — старшая сестра явно не хотела сдавать брата: — Тут такое дело…
— Та-ак. — я тут же нахмурился.
— Он сказал своей преподавательнице английского языка, что хочет с ней встречаться. А её муж — преподаватель по литературе, когда про это узнал, начал валить. В общем, я уже ходила и разбиралась с этим вопросом. Коляныч всё понял, но куксится. — милая улыбка Лизки могла растопить любой лёд. Никак не выходило долго хмурится, когда она вот так смотрела на меня: — В общем, ничего страшного! Он очень хотел прийти, но молодое сердце и гормоны… Такие дела.