С Лизой Потурай в морге случилась истерика. Голову убитого так и не нашли, но она успела опознать мужа по одежде: на нем был новехонький, всего второй раз надетый костюм, сшитый на заказ в дорогом ателье. Когда у Потурая появились финансовые возможности, он перестал покупать готовую одежду, полюбил индпошив. Позже криминалисты взяли отпечатки трупа пальцев и подтвердили – убитый и в самом деле Виктор Потурай.
Его машину, серебристую «шкоду», объявили в розыск по всему региону.
По предварительным данным экспертизы, Потурай был мертв уже больше суток. То есть, прикинула я, погиб он приблизительно в то же время, когда я впервые увидела на развалинах безголовый призрак. Однако, где находился труп до того момента, как его сбросили в ров с мусором, неизвестно. По крайней мере, произошло это не раньше прошлой ночи. Факт.
Женщина, проживающая чуть ли не рядом со стихийной свалкой, некая Анна Пилипенко, выносила мусорное ведро сразу после вечернего выпуска новостей, но до начала очередной серии какого-то сериала. Было еще достаточно светло, и ничего, кроме мусора, в канаве не было. Окрестные жители, опрошенные милицией, подтвердили: они также выносили мусор еще засветло и не заметили ничего особенного. Следовательно, труп оказался в канаве только тогда, как стемнело. Но когда именно – черт поймет.
Первое, о чем распорядился полковник Яровой, – найти трактор и подъемный кран, позаимствовать на складе магазина, торгующего стройматериалами, бетонную плиту и заделать «левый» ход в подземелье. О призраке на развалинах он, конечно, понятия не имел – Жихарь себе не враг. Но когда в городе неведомо кто с особой жестокостью убивает людей, заброшенное имение становится зоной потенциальной опасности. Там может скрываться преступник или преступная группа, поэтому необходимо уменьшить количество возможных тайников и схронов.
Подземелье, которое до этого дня практически не интересовало рядовых горожан, неожиданно оказалось в центре внимания – и прежде всего из-за чрезмерной суеты вокруг него. Однако Тамара прекрасно понимала: вся эта буча – от безысходности. Начальник милиции в самом деле понятия не имел, как действовать в подобных обстоятельствах.
Поэтому все – и уже в который раз – началось с нуля. Рецидивисты, психически больные, партнеры по бизнесу, должники, враги на бытовой почве… Когда же Яровой ввалился в кабинет Тамары во время беседы с Лизой Потурай и брякнул с порога – мол, не начал ли ее муж хороводиться с бабой, у которой ревнивый муж, – с женщиной второй раз за день случилась жесточайшая истерика. Тамаре пришлось чуть ли не силой выставить полковника в коридор.
– Я тебя вот о чем хочу попросить, Лара, – вздохнула моя подруга. – Бедная женщина на последнем пределе. Ее накачали успокоительным, сейчас она спит в моем кабинете в прокуратуре. Домой идти боится, заниматься похоронами не в состоянии. Хуже того – вбила себе в голову, что не допустит, чтобы мужа положили в гроб без головы. Грех, говорит. Да и тело ей не отдадут, пока идут следственные действия. Я сейчас домой, посплю немного, а ты пока посиди с ней. Там докторша пока, но она тоже вымоталась.
– Яровой не прогонит?
– Какой, к чертям, Яровой? Это же прокуратура, а он к ней не имеет отношения. И после скандала, который я ему устроила, он не скоро туда сунется. Некогда ему: окопался, принимает оплеухи со стороны главка и держит глухую оборону, чтобы пресса не пронюхала о третьем убийстве. Так что бояться тут нечего.
– Не очень-то он и страшен. А долго мне там сидеть?
– Часа четыре. Потом или я вернусь, или, скорее всего, докторша. Попробует убедить Лизу в больницу перебраться, там ей уже отдельную палату приготовили. Выручай, кума…
Лиза Потурай лежала на дряхлой раскладушке. Лицом к стене.
Она не пошевелилась и тогда, когда я вошла в кабинет следователя прокуратуры и отпустила немного отдохнуть измученную докторшу – женщину примерно моих лет. Закрыв за ней дверь и на всякий случай повернув ключ в замке, я устроилась на неудобном стуле и попыталась читать какой-то глянцевый журнал, который захватила с собой, но текст совершенно не воспринимался.
Время тянулось невыносимо. Тишину нарушало лишь тиканье настенных часов. Стрелки ползли медленно, и когда прошел час, мне уже казалось, что я провела здесь как минимум года три. Еще через двадцать минут женщина на раскладушке пошевелилась, повернулась, осторожно поднялась и села, уставившись на меня огромными и совершенно пустыми глазами.
Даже сейчас она оставалась красивой. Мужчины, к слову, таких вещей не замечают, а мы, женщины, – всегда. При этом красота Лизы Потурай выглядела какой-то не слишком естественной, как бы нарисованной. Прикинув, кого она мне напоминает, я мгновенно нашла ответ – Белоснежку из старого диснеевского мультика, только с лицом, искаженным крайним отчаянием.
– Вы кто? – глухо проговорила она.
– Меня зовут Лариса.
– Вы кто? – повторила Лиза.
– Меня попросили побыть с вами.
– Зачем? – Ее сознание, очевидно, все еще было затуманено транквилизаторами.
– Это необходимо. Вам нельзя быть одной.
– А я все равно одна. Вы же все знаете, да? Вы в милиции работаете?
– Нет. Я вообще не из вашего города.
– Я тоже. – Она помолчала. – И ни за что здесь не останусь. Все, конец. Конец. Конец…
– Хотите глоток воды?
– Воды? – Ее пустые глаза смотрели сквозь меня. – Зачем? Ладно, давайте.
Я налила в стакан принесенной с собой минералки и протянула Лизе. Она стала цедить воду крохотными глотками, и мне показалось – это будет длиться вечно. Наконец стакан опустел. Лиза съежилась, повалилась на бок и застыла в позе эмбриона с открытыми глазами. Я попробовала снова заговорить с ней – никакой реакции. Пролежав так с полчаса, она снова повернулась к стене.
Больше мы не общались.
Докторша вернулась около десяти вечера. С ней пришли Тамара и парень в белом халате – санитар. Вместе мы осторожно подняли Лизу на ноги, вывели на улицу, усадили в мою машину на заднее сиденье и отвезли в больницу. В приемном отделении, когда ее уже уводили, Лиза внезапно остановилась на пороге и проговорила, устремив незрячие глаза в пространство:
– Вот и все. Все…
По пути домой мы угрюмо молчали, но когда сели в кухне выпить чая, я выложила Тамаре все: и о призраке, которого видела своими глазами, и о прогулке с Бондарем, и о вчерашнем ночном приключении, в котором принимал участие Стас. Меня словно прорвало. Я говорила и говорила, по нескольку раз возвращаясь к тому или иному эпизоду, даже подробно описала крысу, которую лишь мельком видела в подземелье. Тамара не перебивала меня и, только когда я наконец поняла, что пора закругляться, произнесла, отбивая кончиками пальцев дробь по поверхности стола:
– Ну, не знаю…
– Чего ты не знаешь?
– Как на все это реагировать. Ты явно в здравом уме, а с Жихарем вы вряд ли сговорились. Я его, конечно, расспрошу, но, думаю, вы и в самом деле что-то видели на развалинах. Только что это такое – понятия не имею.
– У тебя есть какие-то предположения?
– Предположения? Я готова верить историям о призраках, которых время от времени видят в пещерах и склепах. Подземелья, как я где-то читала, порой выдают такие эффекты. Нехватка кислорода, геопатогенные зоны, резкие перепады давления, да мало ли какая еще дрянь. Думаю, все это галлюцинации разной степени убедительности. Но на поверхности земли ничего подобного быть не должно.
– Что же это такое? И учти – нас было двое, но видели мы одно и то же – отчетливый силуэт человека без головы, вооруженного каким-то клинком.
– А кем был Всадник без головы, Ларчик? Несчастный юноша, который случайно стал жертвой негодяя. Ему отрубили голову, чтобы скрыть следы преступления. Друг привязал его труп к седлу коня и вел животное в поводу, когда из зарослей, привлеченный запахом свежей крови, появился ягуар. Конь с трупом убитого рванулся и понес. Так в прериях появился жуткий призрак[2]. Знакомо?
– При чем тут литература?
– При том. Мы с тобой согласны в одном: Безголовый, появляющийся на развалинах имения, – не мираж и не призрак. Но, уж прости меня, никто не в состоянии передвигаться и совершать какие-то действия, не имея головы. Если отбросить паранормальные явления, в которые мы с тобой, двое практикующих юристов, не верим, остаются два варианта. Первый – нам предъявляют куклу, манекен. Второй – все это театр одного актера, вполне реального существа. И в обоих случаях нам придется найти ответ на вопрос: зачем? Для чего весь этот спектакль? И имеет ли он хоть какое-то отношение ко всем трем убийствам?
– У тебя, подруга, все слишком просто.
– А зачем усложнять? Пойми: это у вас, в столицах, сложности. Что ни комбинация – то многоходовка. В провинции все на поверхности. Никаких мировых заговоров, никаких преступлений века. А если уж речь об убийстве Потурая, то лично я, не будь двух предыдущих смертей, первым делом начала бы искать того, кому он одолжил крупную сумму – где-то пять-десять тысяч зеленых, или того, у кого он мог взять взаймы. У нас, случается, убивают и за гораздо меньшие деньги. Вариантов тут раз, два и обчелся: его прикончили, потому что не вернул долг, или потому, что не хотели возвращать долг ему. Все, больше зацепиться не за что: Виктор Николаевич был надежный семьянин, контрабандой не промышлял, контрафактную водку через свои магазинчики не сбывал, сам спиртным и дурью не увлекался. Регулярно переводил деньги детскому дому семейного типа, есть у нас один такой в окрестностях. Музей наш тоже раз в год осчастливливал. С точки зрения закона Потурай чист, придраться не к чему. И если бы до того не оттяпали головы старому зеку Дорошенко и Эдуарду Сизому, убийц Потурая пришлось бы искать до скончания веков. Но эти три убийства, как ты понимаешь, каким-то образом связаны друг с другом. Нереально, чтобы три человека были убиты одним и тем же способом и между ними не было бы ничего общего!