– На поминках, что ли?
– Нет, туда лучше не соваться. Скорее на кладбище. Помянуть обычно зовут своих, а на похороны разный народ сбегается. Напрягись, Лариска, иначе никак…
И в самом деле. Еще несколько дней назад меня старались как можно дальше отодвинуть от этого дела, а теперь следователь прокуратуры чуть ли не официально отправляет меня, частное лицо, осуществлять действия, на которые я не имею ни малейшего права. Но ведь действительно, без этого – никак. Только…
– Ну, если вы верите, что я справлюсь… А на чем же я поеду? Машина моя в дрова, – я кивнула в сторону окна, выходившего во двор. Там скучал мой «опель», изувеченный «призраком». Вчера в конце дня, благодаря усилиям Олега, его притащили сюда на буксире. Олег вроде уже начал договариваться о ремонте, но мое сердце чуяло – ехать домой придется без колес, чтобы потом еще раз наведаться в Подольск и забрать отремонтированный транспорт.
– Разбаловалась ты, подруга, – проворчала Тамара.
Олег вышел и вернулся, держа в руке зеленую купюру.
– Это тебе на проезд и суточные, кума. Сотни хватит?
Я взглянула на Тому. Та кивнула, никак не прокомментировав решение мужа.
– Тебе же никто ничего не компенсирует!
– Ничего. Как-нибудь заработаем. Раз уж это дело стало нашим личным, можно сказать – семейным в широком смысле слова, – широким жестом он обвел всю компанию, – то и расходы мы, соответственно, берем на себя. Теперь так… – Он выложил на стол рядом с купюрой свой мобильный. – Этот – безлимитный, в отличие от твоего. Свой оставишь мне. В контактах – все наши телефоны. Если что-то срочное – немедленно звони и обстоятельно докладывай. Появится что-то существенное здесь – тебе маякнут эсэмэской. Перезвонишь, получишь информацию или дополнительные инструкции. Ни на чьи посторонние звонки не отвечай. В общем, – подвел итог Олег, – финансами и связью ты обеспечена…
– А я завтра утром подгоню тебе одного таксиста, отвезет тебя в Хмельницкий, и по вполне приемлемой цене. А уж там действуй по обстоятельствам, – вставил Жихарь. – В случае чего – звони сразу, чем смогу – подстрахую. На крайний случай есть у меня в Хмельницком знакомые менты, нормальные парни…
– Такие, как в Каменце?
– Ага. Они все такие. В общем, Лариса, смотри в оба. Ты девочка вроде бы взрослая.
Допустим.
Но при этом я не могла отделаться от ощущения, что меня провожают на фронт. Или, скорее, за линию фронта.
Во вражеский тыл.
20 сентября, четвергЯ мозаику сложу…
На похороны Виктора Потурая в самом деле собралось немало народу.
Стоя в стороне, между скромными крестами с табличками, прямоугольными гранитными плитами и роскошными монументами состоятельных покойников, мирно соседствовавшими здесь, я наблюдала за скорбной церемонией, мало-помалу убеждаясь в провале нашей затеи.
Вдова, как водится, вся в черном, стоит у края могилы, принимает соболезнования. Гроб закрыт, играет оркестр. Кто-то пытается произнести прощальное слово – мне с моего места не слышно, да я не особенно и прислушиваюсь. На кладбище говорят только хорошее, это известно.
Уточняю – об усопшем. Люди собрались, чтобы проститься с Виктором. Значит, пришли те, кто считает себя близким, к нему, а не к Лизе.
Да простятся мне эти, возможно, неуместные в такой обстановке мысли, но вряд ли большинство собравшихся здесь искренне сожалеет о трагической гибели Потурая. Когда умирает – и уж тем более скоропостижно – глава фирмы, присутствие всех сотрудников на похоронах – вещь обязательная. И пусть кто-то попробует не явиться, хотя никто вроде бы не обязан. Люди подписывали контракты, согласно которым должны добросовестно делать свое дело, а не провожать работодателя в последний путь. Хотя согласна: фирма Потурая не так уж велика, покойный вовсе не считался акулой бизнеса, но все равно был работодателем, то есть кормильцем и отцом родным для нескольких десятков человек только в Хмельницком. Но наемные работники и о своем хозяине не так уж много знают, а о его жене – еще меньше.
Это означает одно: потенциальных носителей необходимой мне информации здесь нет.
Когда четверо землекопов, один из которых машинально поплевал на ладони, подняли гроб на веревках и под нестройные причитания женщин начали опускать его в могилу, я слегка подкорректировала свои выводы. От толпы отделилась женщина, которая до того, как я успела заметить, стояла в задних рядах, перекрестилась и не спеша двинулась к выходу. Позади нее люди потянулись к могиле, чтобы бросить на крышку гроба ритуальные комья или пригоршни земли, к общей печали добавился мелкий дождик, и женщина на ходу подняла воротник плаща.
Лавируя между могильными оградками, я двинулась следом. Догнать женщину удалось только у самого выхода с кладбища. Там она задержалась у кучки нищих, вынула кошелек и стала раздавать какую-то мелочь. Я сделала то же самое, ткнув в руку небритого и попахивающего перегаром дядьки мелкую купюру, а затем легонько коснулась локтя незнакомки, чтобы обратить на себя внимание.
Та обернулась, все еще сжимая в пальцах монетку, которую норовил вырвать у нее настырный попрошайка, и, увидев меня, слегка склонила голову к плечу, послав безмолвный вопросительный взгляд.
– Извините, я… Прошу прощения… Не могли бы мы с вами поговорить?
– Со мной? – удивилась женщина. – Я вас не знаю.
Вблизи она оказалась примерно моего возраста, может, чуть старше, но не намного. На лице – минимум косметики, что бросается в глаза так же, как и ее избыток. Короткая стрижка, но она явно принадлежала к тому типу женщин, которым к лицу «мальчишеские» прически.
– Я вас тоже не знаю. Давайте немного отойдем, здесь не очень удобно говорить.
Мы отошли подальше, женщина вынула из сумочки пачку тонких сигарет, закурила, спрятала пачку и, опять же не тратя лишних слов, вопросительно взглянула на меня. Я, в свою очередь, молча вытащила удостоверение и протянула ей.
– Адвокат? – Брови женщины удивленно взлетели. – Из самого Киева? И кто же ваш клиент?
– Пока никто. Я здесь по личному делу…
– На кладбище даже официальные лица бывают по личным делам. Смерть, похороны – что может быть более личным?
– Верно. Но такая смерть, которая выпала на долю этого господина, – я кивнула в сторону кладбища, – называется зверским убийством. А убийство нигде и никогда не считалось личным делом.
– Я поняла. Вы, наверное, расследуете убийство. Не поздновато ли? Я слышала – провожающие перешептывались – якобы убийцу уже нашли. Какой-то маньяк с основательно прохудившейся крышей. Разве не так?
– Не знаю, – совершенно чистосердечно призналась я, а дальше начала врать: – Убийство как таковое меня не интересует, я специалист по гражданскому праву. И цель у меня другая. Видите ли, я представляю страховую компанию. И собираю информацию, так сказать, неформальными методами…
– То есть, вас кто-то нанял, чтобы вы что-то выяснили, да? – Женщина усмехнулась и бросила окурок на землю. – Прямо как в кино, честное слово!..
– Кино тут ни при чем, но вы почти угадали. – Я позволила ей насладиться своей проницательностью. – Подробности, с вашего позволения, я опущу – корпоративная этика не позволяет. Но мне показалось, что вы можете мне некоторым образом помочь.
– Каким же это? Настучать на кого-то?
– Ну почему настучать? Еще раз прошу прощения – как вас зовут?
– Нина.
Она не развернулась и не ушла. Наоборот – смотрела на меня с любопытством и живым интересом. Отсюда вывод: пока она готова меня слушать.
– А меня – Лариса. Послушайте, Нина, а здесь где-нибудь можно присесть?
– А вдруг я совсем не тот человек, который вам нужен? Вы лучше скажите, в чем проблема, а уж тогда определимся.
– Хорошо. Но пока я не знаю, существует ли в действительности проблема. Мне необходимо – разумеется, неофициально – собрать как можно больше сведений о Лизе Потурай, жене… то есть, вдове покойного. После его смерти ей причитается крупная страховая сумма. Договор страхования заключили мои добрые знакомые, поэтому меня и попросили…
– Все ясно, – махнула рукой Нина. – Тогда вы не по адресу. Почему, собственно, вы решили, что я могу оказаться вам полезной?
– Вы не остались на кладбище. Дождались, пока начнется церемония прощания, и ушли. Из этого я делаю несколько выводов. Например – вы обычный прохожий, вам просто стало любопытно, кого хоронят. Такие люди бывают, но мне кажется, это не ваш случай.
– Правильно кажется, – согласилась Нина. – Когда-то я немного знала Лизу, услышала о ее горе, вот и пришла – сама по себе. Она даже не видела меня. Там и без меня хватает тех, кто бросается на грудь вдовы со скорбными возгласами. Но оставаться и дальше в толпе незнакомых людей или сидеть с ними за поминальным столом, поддерживая совершенно необязательные разговоры, – извините, это выше моих сил.
– Примерно так я и думала. Но почему-то решила, что вы подруга Лизы, больше не имеющая отношения к ее непосредственному окружению.
– А вот тут вы не правы. Окружение жены бизнесмена – это окружение самого бизнесмена. Точно так же, как окружение актера – это его компания, а жена или любовница воспринимаются как часть интерьера. Вроде торшера, например.
– Вы говорите так, будто сами были женой или любовницей актера…
– Нет, Лариса. Я в течение трех лет была женой бизнесмена, а потом меня это окончательно достало. Мой бывший муж в свое время имел общие дела с Потураем. Тогда мы и познакомились с Лизой. Но, повторяю, я крайне мало знаю о ней. Поэтому перспектив у нашего разговора – практически никаких. Хотя бы потому, что мы были знакомы всего несколько лет, но и тогда виделись лишь изредка.
– Я верно поняла: вы были подругами, но не близкими?
– Абсолютно верно. Не знаю, были ли у нее вообще близкие подруги. – Нина нахмурилась. – Ну, если уж вам так приспичило, попробуйте поискать некую Катю Мегеру.
– Это фамилия?
– Что? А, ну да! – Женщина не сразу поняла смысл моего вопроса. – Фамилия, причем самая настоящая. Лиза не раз ее упоминала как очень близкого ей человека. Я даже однажды видела ее. Мы сидели в одном кафе, где-то в центре, пили сухое вино. Вернее, это они сидели, а я как раз позвонила Лизе. Мне предложили присоединиться, и я приехала. Потрепались о своем, женском. И это все – больше встреч не было.