К закату я был у изгороди, окружавшей двор Рико. Его дом был простым сооружением из досок и брёвен со щелями, забитыми грязью от ветра, и скошенной крышей, способной противостоять зимним снегам. Нойхайм ходил по двору, выполняя свои работы — как я заметил, на нём не было оков — но больше никого не было видно. Я видел, как занавесь на единственном окне несколько раз сдвинулась. Наверняка за гоблином приглядывал Рико или кто-то из его семьи.
Закончив уход за козой, привязанной возле дома, Нойхайм посмотрел на темнеющее небо и ушёл в расположенный неподалёку от дома небольшой амбар, который размерами едва превышал сарай. Вскоре через многочисленные щели в стенах грубого строения я увидел свет огня.
Что всё это значило? Я ничего не мог понять. Если Нойхайм пришёл в Пенгаллен во главе разбойничьей банды, то почему ему предоставили такую свободу? Он мог бы взять уголь из огня, который развел в сарае, и поджечь сам дом.
Я решил не задавать вопросов Рико. В глубине души я знал, что здесь происходит, и честного ответа от него всё равно бы не добился.
Нойхайм снова бросился целовать мне сапоги, едва я вошёл в тени скудно освещённого сарая.
— Пожалуйста, о, пожалуйста, — затянул он скрипучим голосом, шлёпая толстым языком по губам.
Я оттолкнул его, не скрывая своего гнева. Гоблин неожиданно замолк и сел у костра, уставившись в оранжево-желтое пламя.
— Почему ты не сказал мне?
Он бросил на меня странный взгляд. Лицо выражало абсолютное смирение.
— Ты нападал на Пенгаллен? — надавил я.
Он снова уставился в огонь, и лицо его исказилось, давая понять, что ответ на этот вопрос всё равно не сможет его оправдать. И я поверил ему.
— Тогда почему? — спросил я, наклонившись и взяв его за плечо, и заставил смотреть себе в глаза. — Почему ты не сказал мне зачем Рико хочет вернуть тебя?
— Сказать тебе? — Нойхайм уклонился. Его гоблинский акцент внезапно пропал. — Гоблин, говорящий Дриззту До'Урдену о своей беде? Гоблин, просящий сострадания у следопыта?
— Ты знаешь мое имя?
О боги, он даже правильно его произносил.
— Я слышал истории о Дриззте До'Урдене, о Бруеноре Боевом Молоте и о битве за Мифриловый Зал, — ответил он. Я снова поразился, как точна была его интонация и произношение. — Об этом часто говорят фермеры из нижних долин. Все они надеются, что новый король дварфов щедро распорядится своим огромным богатством.
Я сел в стороне от него. Он продолжал таращиться на пламя, опустив глаза. Не знаю, сколько времени прошло в тишине. Не знаю даже, о чём я тогда думал.
Нойхайм был проницателен. И знал это.
— Я принимаю свою судьбу, — ответил он на мой невысказанный вопрос, хотя его голос был не убедителен.
— Ты не обычный гоблин.
Нойхайм плюнул в огонь.
— Я не знаю, гоблин ли я вообще, — проговорил он. Если бы в тот момент я ел, то наверняка бы в моём горле вновь встал ком.
— Я не похож ни на одного гоблина, которого когда-либо встречал, — пояснил он с безнадежным смешком. Я подумал, что его вечное смирение столь типично для беспомощного, безвыходного положения. — Даже моя мать… Она убила отца и мою младшую сестру, — он насмешливо прищелкнул пальцами, чтобы усилить сарказм своих следующих слов. — По гоблинским меркам они это заслужили, потому что не поделились ужином.
Нойхайм затих и покачал головой.
Внешне он, вне всякого сомнения, являлся гоблином, но, судя по искренности его слов, я мог сказать, что он был не таким, как его злобные сородичи. Эта мысль пробрала меня дрожью. За те годы, что я был следопытом, я никогда не сомневался, как должен вести себя с гоблинами; никогда не останавливал свои сцимитары, чтобы разобраться, не отличается ли кто-то из них своим поведением от обычных, известных мне злых существ.
— Надо было сказать мне, что ты раб, — снова проговорил я.
— Я не горжусь этим.
— Почему ты сидишь здесь? — спросил я, хотя и так знал ответ. Я также был когда-то рабом, пленником жестоких живодёров разума, одних из самых злых обитателей Подземья. Нет более жестокой и смиряющей пытки, чем рабство. Однажды дома я видел сотню орков, которых удерживали под полным контролем всего шесть солдат-дроу. Если бы они набрались храбрости, то, вне всякого сомнения, уничтожили бы своих охранников. Но даже если отвага — не первая вещь, которой лишают раба, то наверняка одна из первых.
— Ты не заслуживаешь такой судьбы, — сказал я уже помягче.
— Что ты об этом знаешь? — возразил Нойхайм.
— Знаю, что это неправильно, — ответил я, — что надо что-то делать.
— А я знаю, что меня повесят, если я попытаюсь сбежать, — резко сказал он. — Я никогда не делал плохого людям. Вообще никому. И не хочу. Но мне выпала такая судьба.
— Мы не связаны принадлежностью к расе, — сказал я ему, найдя наконец слова убеждения, вспомнив свой долгом пути из тьмы Мензоберранзана. — Ты говорил, что слышал рассказы обо мне. Разве они — то, чего можно ожидать от темного эльфа?
— Ты дроу, а не гоблин, — сказал он так, словно этот факт все объяснял.
— Но ты сам сказал, что принадлежишь к гоблинам не больше, чем я — к тёмным эльфам, — напомнил я ему.
— Попробуй разберись, — ответил он, пожав плечами, и этот беспомощный жест наполнил меня глубокой болью. — Может, мне сказать Рико, что я не гоблин душой и поступками, а просто жертва безжалостной судьбы? Думаешь, он поверит мне? Думаешь, что какой-то фермер способен это понять?
— Ты боишься попровать? — спросил я.
— Да!
Я поразился силе этих слов.
— Я не первый раб Рико, — продолжил он. — Он держал у себя гоблинов, орков, однажды даже багбира. Ему нравится заставлять других делать работу, понимаешь? Но много ли других рабов ты видел на дворе Рико, Дриззт До’Урден?
Он знал, что я не видел ни одного раба, и меня не удивляли его слова. Я почувствовал, что начинаю ненавидеть Рико Пенгаллена.
— Рико покончил с ними, — продолжал Нойхайм. — Они потеряли способность к выживанию. Стали бесполезны. Ты заметил высокий столб с поперечиной за воротами?
Я содрогнулся, представив, для чего мог служить этот столб.
— Я живу, и буду жить, — объявил Нойхайм. В первый раз решительный гоблин позволил своей защите ослабеть, и мрачное выражение его лица выдало неискренность этих слов.
— Ты хотел бы, чтоб огры-налетчики убили тебя, — сказал я, и он не ответил.
Некоторое время мы сидели в тишине; тишине, которая тяжко давила на нас обоих. Я знал, что не должен оставлять такую несправедливость безнаказанной. Я не мог повернуться спиной — пусть даже к гоблину — ни к кому, кто нуждался в помощи. Я обдумал все возможные варианты и пришёл к выводу, что для настоящей победы над этой несправедливостью я должен использовать всё влияние, какое смогу. Как большинство фермерских деревень в этом регионе, Пенгаллен не был независимым поселением. Люди здесь были под защитой и, следовательно, под надзором и законом крупных близлежащих городов. Я мог обратиться к Аластриэль, правящей Серебристой Луной, и Бруенору Боевому Молоту, королю ближайших земель и моему лучшему другу.
— Возможно, однажды я найду в себе силы пойти против Рико, — неожиданно сказал Нойхайм, прервав мои раздумья. Я хорошо помню его следующие слова. — Я не отважный гоблин. Я просто хочу жить, хотя часто сомневаюсь, что такая жизнь чего-то стоит.
Эти самые слова мог бы произнести и мой отец. Закнафейн тоже был рабом, хотя и рабом другого сорта. Он жил в Мензоберранзане, и не в низшем положении, хотя и ненавидел тёмных эльфов и их злобный нрав. Он не видел выхода, самой возможности побега из города дроу. Из-за недостатка смелости он жил как воин-дроу, выживал, следуя тем самым порядкам, которые были для него столь отвратительны.
Я снова попытался напомнить Нойхайму, что ушёл от подобной судьбы, что мне удалось выйти из безнадёжного положения. Я объяснил, что странствовал среди людей, которые, несомненно, ненавидели и боялись меня из-за репутации моих сородичей.
— Ты дроу, а не какой-то гоблин, — снова ответил он, и на этот раз я начал понимать смысл, стоящий за его словами. — Они никогда не поймут, что в моем сердце нет зла, как у других гоблинов. Даже я не понимаю этого!
— Но ты же веришь в это, — твердо сказал я.
— Думаешь, надо сказать им, что я гоблин другого рода?
— Именно так! — воскликнул я. Мне казалось, что это достаточно разумно. Я думал, что нашёл ответ, который искал.
Нойхайм прикрыл дверь и быстро рассказал обо мне и об окружающем мире, который я раньше не принял во внимание.
— Чем мы отличаемся? — надавил я, надеясь, что он увидит моё понимание истины.
— Ты считаешь себя гонимым? — спросил гоблин. Его жёлтые глаза сузились, и я понял, что он полагает свои слова близкими к истине.
— Я больше не принимаю это определение, так же, как и не допускаю гонений, — провозгласил я. Мои гордые слова внезапно стали понятны этому несчастному существу. — Люди выносят свои собственные суждения, но больше я не стану мириться с их несправедливыми решениями.
— Ты будешь сражаться с теми, кто относится к тебе не так? — спросил Нойхайм.
— Я буду отвергать их, игнорировать, зная в глубине души, что прав в своих убеждениях.
Улыбка Нойхайма выражала одновременно искреннюю радость за то, что я нашёл свой путь, и глубокую печаль — за себя.
— У нас разное положение, — настаивал он. Я хотел было возразить, но он остановил меня, подняв ладонь. — Ты дроу, экзотика. Многие никогда не встречали тебе подобных.
— Почти каждый на земле слышал ужасные истории о дроу, — попытался возразить я.
— Но они не имели дела с самими дроу! — резко возразил Нойхайм. — Ты для них диковинка, странно красивая даже по их собственным стандартам. Твои черты правильны, Дриззт До'Урден, твои глаза проницательны. Даже твоя кожа, такая чёрная и блестящая, для обитателей наземного мира считается прекрасной. А я гоблин, уродливый гоблин, как телом, а может и душой.
— Если бы ты открыл им правду о своей душе…