Нойхайм рассмеялся над моими словами.
— Открыть правду? Правду, которая поставит под вопрос всё, что они знали в своей жизни? Стать тёмным зеркалом их совести? Эти люди, включая и Рико, убили много гоблинов — и, наверное, поделом, — быстро добавил он, и это пояснение открыло все, что Нойхайм пытался показать мне, слепцу.
Если эти фермеры, многие из которых часто бились с гоблинами, и другие, кто держал гоблинов в рабстве, обнаружат всего одно существо, не отвечающее их определениям злой расы, всего одного гоблина, в котором есть совесть и сострадание, интеллект и дух, родственный их собственному, это может повергнуть всё их существование в хаос. Я и сам почувствовал, будто меня ударили в лицо, когда понял настоящую причину поведения Нойхайма. Лишь благодаря собственному опыту, родству с тёмными эльфами, подавляющее большинство которых оправдывало свою мрачную репутацию, я смог преодолеть чувство смятения и вины.
Эти фермеры могли и не понять Нойхайма. Они наверняка прониклись бы к нему страхом и большей ненавистью.
— Я не отважен, — снова проговорил Нойхайм, и, хотя я был не согласен, оставил слова при себе.
— Ты отправишься со мной, — сказал я ему. — Этой ночью. Мы пойдем обратно на запад, в Мифриловый Зал.
— Нет!
Я посмотрел на него, чувствуя себя скорее уязвлённым, чем озадаченным.
— Я не хочу, чтобы за мной снова охотились, — объяснил он, и, судя по отсутствующему, страдальческому взгляду я понял, что он вспоминает, как Рико преследовал его в первый раз.
Я не мог заставить Нойхайма повиноваться, но и дальнейшей несправедливости допустить тоже не мог. Должен ли я был открыто противостоять Рико? Это повлекло бы последствия — и серьёзные! Я не знал, каким силам подчиняется Пенгаллен. Если деревня принадлежала городу, не известному своей снисходительностью, например, Несму на юго-западе, тогда любое действие, совершённое против её жителей, создало бы проблему в отношениях этого города и Мифрилового Зала, поскольку фактически я являлся послом Бруенора Боевого Молота.
Так я покинул Нойхайма. Утром я подобрал себе хорошую лошадь и отправился единственным остававшемся мне путём. Я решил, что первым делом поеду в Серебристую Луну, так как Аластриэль была среди самых уважаемых правителей этих земель. Затем, если понадобится, обращусь к справедливости Бруенора.
Тогда же я решил, что, если ни Аластриэль, ни Бруенор не станут помогать Нойхайму, я возьму дело в свои руки, чего бы это ни стоило.
Три дня стремительной скачки, и я оказался в Серебристой Луне. Как ни странно, меня вежливо приняли у западных врат города, стражники приветствовали меня со всеми благословениями Леди Аластриэль. Я сказал, что мне нужно с ней увидеться и мне ответили, что владычица уехала по делам на восток, в Сандабар, и должна вернуться через две недели.
Я не мог ждать, поэтому попрощался со стражниками, сказав им, что вернусь через декаду-другую, и отправился тем же путём, откуда пришёл. Придётся обратиться к Бруенору.
Возвращение было одновременно волнующим и мучительным. Столь непривычная для меня встреча в Серебристой Луне дала надежду, что неправды мира можно победить, и от этих мыслей моя голова едва не пошла кругом. В то же время я чувствовал, что фактически бросил Нойхайма; что моё желание следовать этикету и правилам было трусостью. Я должен был настоять, чтобы гоблин отправился со мной; я должен был забрать Нойхайма прочь от его бед и затем попытаться мирно уладить ситуацию.
В своей жизни я совершал ошибки, и я знал, что тогда совершил одну из них. Я повернул назад к Пенгаллену вместо того, чтобы ехать прямо ко двору Бруенора в Мифриловый зал.
Я нашёл Нойхайма висящим на перекладине принадлежащего Рико столба.
Есть события, что навечно застыли в моей памяти, чувства, источающие ауру живых и длительных воспоминаний. Я помню ветер, дувший в тот ужасный миг. День, тёмный от низких облаков, был не по сезону тёплым, но каждый порыв ветра, спустившегося с высоких гор и несущего дыхание глубоких снегов, жалил холодом. Он дул мне в спину, развевая длинные белые волосы и тесно прижимая плащ к спине; я же сидел на своей лошади, беспомощно глядя на высокий столб.
Порывистый ветер медленно поворачивал окоченевшее и вздутое тело Нойхайма, и болт, на котором крепилась веревка, скрипел жалобно и протестующе.
Таким он останется в моей памяти вечно.
Я не успел даже спешиться, чтобы снять с верёвки с несчастного гоблина, когда Рико с несколькими крепкими спутниками (все были вооружены) вышел из дома навстречу мне — чтобы бросить мне вызов, подумал я. За ними шёл безоружный Тармен, лицо его выражало безнадёжность.
— Чёртов гоблин пытался убить меня, — объяснил Рико, и на какое-то мгновение я поверил ему, боясь, что вынудил Нойхайма совершить роковую ошибку. Но когда Рико продолжил, заявляя, что гоблин напал на него среди белого дня, при дюжине свидетелей, я начал понимать, что всё это была заготовленная заранее ложь. Свидетели были не более, чем его соучастниками в лживом сговоре.
— Нет причин расстраиваться, — продолжал Рико, и его самодовольная ухмылка давала ответ на все мои расспросы об убийстве. — Я убил много гоблинов, — быстро добавил он, его тон слегка изменился, — и, наверное, поделом.
Почему Рико прикрылся словом «наверное»? Я понял, что слышал эти самые слова, сказанные раньше, сказанные точно так же. Я слышал, как Нойхайм говорил их… значит, Рико тоже слышал! Страхи, которые гоблин высказал в ту ночь в сарае, внезапно оказались зловещим и правдивым пророчеством.
Мне захотелось взять свои сцимитары, соскочить с лошади, зарубить Рико и отогнать любого, кто встанет на защиту убийце.
Тармен взглянул на меня, ясно увидев мои намерения, и покачал головой, молчаливо напомнив мне, что своим оружием я всё равно не смогу никому помочь, включая Нойхайма.
Рико всё ешё говорил, но я больше не слушал. К кому я мог обратиться за помощью? Разве мог я ждать, что Аластриэль или даже Бруенор предпримут какие-либо действия против Рико? Для всех Нойхайм был просто-напросто гоблином, и даже если бы я хоть как-то мог доказать что-то иное, смог бы убедить Аластриэль или Бруенора, что гоблин этот был мирным, и что с ним обошлись несправедливо, они ничего не могли бы поделать. Мотив преступления был убедителен. Для Рико и жителей Пенгаллена Нойхайм, несмотря на все мои слова, оставался всего лишь гоблином. Ни один справедливый суд в этом регионе, где кровавые схватки с гоблинами столь обычны и где почти каждый потерял родича по вине этих существ, не осудит этих людей из-за казни Нойхайма — казни монстра.
Я помог свершиться преступлению. Я вновь пленил Нойхайма и вернул его во владение Рико — даже когда почувствовал, что что-то не так. И затем я вновь вмешался в жизнь гоблина, внушил ему опасные мысли.
Рико продолжал говорить, когда я соскользнул с одолженной лошади, перебросил Тулмарил через плечо и ушёл по дороге в Мифриловый Зал.
Закат. Очередной день уступает место ночи. Я сижу на склоне горы, неподалеку от Мифрилового Зала.
Началось таинство ночи, но знает ли теперь Нойхайм истину большего, великого таинства? Я часто задумываюсь о тех, кто ушёл до меня, кому открылось то, чего я не открою до тех пор, пока не умру сам. Лучше ли Нойхайму сейчас, чем в рабстве у Рико?
Если загробная жизнь справедлива, тогда, несомненно, лучше.
Я должен верить, что это так, но всё же мне до сих пор больно знать, что я сыграл свою роль в гибели необычного гоблина, в том, что пленил его, в том, что пришёл к нему позже — пришёл с надеждами, которые он не мог себе позволить. Я не могу забыть, что покинул Нойхайма, сколь хороши бы ни были мои намерения. Я уехал в Серебристую Луну и оставил его беззащитным, оставил в незаслуженных мучениях.
Эта ошибка преподнесла мне урок.
Больше никогда я не оставлю подобной несправедливости. Если я снова повстречаю существо, подобное Нойхайму духом и находящееся в такой же опасности, да устрашится меня его злобный повелитель. Пусть силы закона рассмотрят мои действия и оправдают меня, если посчитают их правильными. Если же нет…
Это не имеет значения. Я буду следовать голосу сердца.
Третий уровень обмана
Изначально опубликован в сборнике «Королевства злодеяний»
TSR, 1994
Артемис Энтрери меня очаровывает. Его появление послужило контрастом для Дриззта, когда впервые его имя было упомянуто в эпилоге «Хрустальный осколок». Во второй книге я начал видеть в нём полную противоположность Дриззта, его отражение в тёмном зеркале (мои глубочайшие извинения названию второго рассказа). В ходе повествования первых книг я смотрел на Энтрери глазами Дриззта. Мне хотелось, чтобы он узнал наёмного убийцу лучше, и узнал, в кого бы он, Дзиррт, превратился, если бы остался в Мензоберранзане. Эпизоды в «Потоках серебра», где Дриззт и Энтрери сражаются бок о бок в Мифриловом Зале, поединки между ними в «Сокровище полурослика», и особенно в «Наследии», по сей день остаются одними из моих любимых эпизодов во всех книгах.
В один из моментов Артемис Энтрери отступил от своей роли, став значить для меня намного больше, чем очередное исследование очередного аспекта бытия мыслящего смертного существа. Кажется, я осознал это в 1991-м во время работы над «Отступником», когда Энтрери ещё не было и в помине (по летоисчислению Королевств он тогда ещё не родился). В то время TSR как раз перешла на вторую редакцию AD&D, в которой намеренно был ликвидирован класс ассасинов. Я получил звонок от Джеффа Грабба, координатора Королевств, который любезно попросил меня «убить» Энтрери, чтобы этого не пришлось делать разработчикам игры. Дело в том, что по замыслу все души ассассинов должны быть отданы злому богу — такой подход объяснял происходящие в Королевствах изменения. Наш спор продолжался полчаса. Я настаивал на том, что ни я, ни TSR не должны убивать Энтери. И вдруг меня осенило.