Нет никакого сомнения: хозяин был тертым адептом непознанного, и версия о том, что он исполнил в Фарфоровом гроте какой-то ритуал, практически подтвердилась. Кроме того, Жаров заметил еще кое-что, торчащее из-за календаря, и это окончательно повергло его в уныние.
Ребята работали с холодным профессионализмом, от которого воротило с души. Эксперт Минин ходил с протоколом на планшете, руководил и записывал, но не чурался и собственными пальцами пощупать нижнее белье в шкафу. То был далеко не первый обыск, на котором присутствовал Жаров, но он никогда не мог привыкнуть к этому зрелищу. Жаров представил себя членом клана каких-то хищных зверьков, которые разоряют птичье гнездо, расшвыривают яйца…
Искали все, что могло бы свидетельствовать о ревности мужа и измене жены. Ничего такого не нашлось. Вторым пунктом были предметы мистических культов – эта магистраль операции сымпровизировалась на месте.
Для теоретической ревности вовсе не обязательны доказательства, но убийство из ревности происходит, как правило, если супруг видел своими глазами нечто, способное вызвать его ярость.
Как бы он сам поступил на месте мужа, чья жена загуляла? Жаров подумал о своей Алиске, бывшей своей… Кого бы он сам убил – Алиску или того человека, который пришел ему на смену?
Что за чушь лезет в голову! Никого бы он не убил…Нет, ничего не было найдено – ни писем, ни фотографий. От убитой женщины осталась ее одежда, в основном, самодельная, пошитая с любовью, как это часто делают художницы. Множество висящих, стоящих у стены, сложенных плотно за шкафом картин, рисунков, этюдов… Тонкий аромат льняного масла – неизменный запах художественной мастерской, таланта, творчества. На стеклянной полочке в ванной Жаров увидел щетку, полную мелко закрученных золотых волос…Но если мотив убийства не ревность, то что?
Работа подходила к концу, но Пилипенко упорно делал вид, что не замечает предмета, который торчит из-за рамки астрологического календаря. Он даже шлепнул по руке Минина, когда тот завел свои белые пальцы за профиль рамки. Пилипенко любил драматические эффекты, и ради них никого не щадил, даже лучших друзей.
– И, наконец… – таинственным голосом произнес он и ловко извлек из щели свернутую газету. – Приобщите к уликам второй группы, товарищ Минин.
Жаров закусил губу, мучительно покачал головой.
– «Крымский криминальный курьер», – прочитал Пилипенко. – Номер от тридцать первого января. Рубрика – «По ту сторону». Статья на развороте – «Злой рок Фарфорового грота».
– Поедем в управление, – сказал Пилипенко, открывая дверь «жигуленка». – Обстоятельства требуют повторного допроса подозреваемого. Кроме того, пусть расскажет все сначала, и вместе попробуем поймать его на лжи.
Жаров был рад, что его пригласили. В конце концов, итогом всего этого будет цикл статей в «Курьере» – в чем и был смысл его жизни в данный период.
– Ты будешь добрым следователем, а я злым, – сказал Пилипенко, когда они вырулили на Морскую.
– Это и так соответствует реальности, – заметил Жаров.
В управлении Пилипенко оставил Жарова ждать в коридоре, а сам куда-то исчез. Жаров опустился на скамью перед комнатой участковых инспекторов, чей рабочий день уже закончился. Обычно на этой скамье сидели всякие сомнительные личности, с которыми у участковых были свои воспитательные дела. Откуда-то издали, снизу, донесся слабый тоскливый крик. Словно в сумасшедшем доме, подумал Жаров. И как только Алиска, такая нежная и чувствительная девушка, может работать в этом здании? Жаров посмотрел на часы. Семь вечера. Алиска, разумеется, уже ушла домой. Или торопится на свидание – с тем, другим…
Итак, подытожим. Не про Алиску, а об этом деле, а про любовь – забыть. Итак, Калинин, мистически настроенный субъект, читает статью о Фарфоровом гроте. Он даже хранит номер этой газеты, что неспроста. Допустим, у него существует мотив для убийства жены – ревность или что-то другое. Статья дает ему последний толчок. Он знает, что Мила работает над путеводителем, и рано или поздно у нее состоится сеанс на пленере, напротив Фарфорового грота… Получается, что виноват во всем он, Жаров, допустивший эту публикацию.
Ну и что? В чем тут расчет? В том, что милиция решит, будто здесь замешены потусторонние силы и прекратит расследование? Чушь какая-то. Ведь легенда о Фарфоровом гроте как раз и рассказывает о том, что каждые тридцать четыре года муж убивает свою жену скальпелем. И, даже если убийца не был застигнут на месте, и ему удалось бы скрыться, то подозрение, прежде всего, пало бы на него. Более того, версию мужа отрабатывали бы в самую первую очередь, даже безо всякой легенды! Какая же тут логика? И есть ли она вообще…
Так поступить мог только сумасшедший. Или… Человек, которому сделано какое-то внушение. Предметы, найденные в квартире Калинина, говорят о том, что он принадлежит к некоему культу. Может быть, стоит отработать эту версию?
Течение мыслей Жарова перебил Пилипенко.
– Все готово, заходи, – пригласил он, покачивая дверью в комнату для допросов.
Войдя, Жаров подумал, что обстановка тут и впрямь похожа на какую-то подготовленную сцену: два стола стояли углом, чтобы оба следователя смотрели на подозреваемого в фас и в профиль, заставляя его вертеть головой. Классическая позиция.
Дверь в смежный кабинет была почему-то приоткрыта, в нарушение всяких инструкций… Жаров хотел было сделать об этом замечание, но тут ввели Калинина.
Это был невысокий лысоватый человек, он выглядел подавленным, казалось, у него уже не было сил держать рот закрытым, и его нижняя челюсть постоянно висела, словно была сломана. Как Жаров уже знал, Калинин служил менеджером и ничего общего с художественным миром своей жены не имел. Могли ли быть замешены здесь какие-нибудь большие деньги – наследство или страховка? Но разве получит страховку человек, проходящий по делу об убийстве страхователя? Жарову упорно хотелось уйти в своем объяснении от темы статьи, он был уверен, что его газета нужна людям и несет в мир не больше разрушения и зла, нежели любая другая.
Жаров присутствовал на допросе нелегально, впрочем, как и на многих других милицейских операциях. Начальство Пилипенки давно закрывало на это глаза: кому-то наверху был нужен и он, и его газета, иначе бы его давно уже сожрали. Допрашиваемый же искренне думал, что перед ним сидят два следователя – добрый и злой.
– Ну что, будем дальше запираться, или хочешь сделать какое-нибудь заявление? – сказал злой, то есть – Пилипенко.
– Я не убивал свою жену, – угрюмо произнес Калинин.
– Расскажите все с самого начала, – мягко предложил Жаров.
– Я ведь уже говорил, гражданин начальник!
– Гражданин начальник? – удивился Жаров. – Вы что же – сидели?
– Да нет, – махнул рукой Пилипенко. – Это он какое-то кино смотрел.
– Точно, кино! – неожиданно обрадовался Калинин.
– Видите, товарищ полковник! – сказал Пилипенко. – Он уже веселится.
– Ничего я не веселюсь, – сказал Калинин.
– Так рассказываете, – подбодрил его «полковник», то есть – Жаров.
История оказалась на редкость странной: немудрено, что Пилипенко рассказу не поверил. Со слов Калинина выходило, что он, расставшись с женой сегодня утром, отправился на работу, но вскоре получил от нее СМС.
Пилипенко вздохнул:
– Это мы уже проходили, – сказал он, встал, открыл сейф и достал оттуда пластмассовую коробку с вещдоками. – Вот твой мобильник. Нет здесь никакого СМС.
Пилипенко передал аппарат Жарову, чтобы тот удостоверился.
– Но я всегда стираю сообщения, как только получаю! Я храню лишь деловую, нужную информацию, помещаю ее в памятки и так далее. Я деловой человек…
– Правильно, – одобрил Пилипенко, выкладывая на стол второй аппарат, розовый. – Чего ж засорять? А вот твоя жена не имела такой привычки, и оба регистра памяти почти полностью забиты. Думаю, она стирала СМС-ки раз в месяц, типа генеральной уборки.
– Да, я в курсе, – подавленно произнес Калинин, глянув на Жарова.
Наверное, и это они уже проходили сегодня. Дело в том, что в розовом мобильнике, принадлежащем убитой, сообщения действительно сохранились, начиная с первого числа месяца. Но никакого СМС на номер мужа, датировано сегодняшним утром, не было.
– Получается, что она его стерла, – сказал Жаров, и почувствовал, что голос его звучит виновато, как это всегда бывает, если уличаешь кого-то во лжи, и тебе за него стыдно.
– Я не знаю, почему она стерла именно это сообщение.
– А что там было? – спросил Жаров. – Дословно помните?
– Точно не скажу. Что-то вроде того… Я в гроте. Приезжай. Нужна помощь. Я позвонил, но она не отвечала. Тогда поймал такси и поехал. О Фарфоровом гроте ходят легенды, проклятое место.
– Известное дело – легенды, – перебил Пилипенко, покосившись на Жарова.
Следователь, как бы невзначай, достал из кармана пиджака злополучный номер «Курьера», найденный при обыске у Калинина, и положил на стол. Допрашиваемый равнодушно скользнул по газете взглядом, его самообладанию можно было только позавидовать.
– Вас не удивило, что свою просьбу о помощи ваша жена отправила посредством СМС, а не просто позвонила?
– Нет. Мы всегда перекидывались СМС-ками, так дешевле. Но я заволновался. И сразу позвонил ей.
– Обратите внимание, капитан, то есть, тьфу – полковник! – Пилипенко повернулся к Жарову. – И этот входящий звонок в аппарате жертвы почему-то стерт из памяти. Может, его просто и не было, а?
Жаров, которого чуть не понизили в звании, потренькал кнопками розового мобильника и увидел ту же самую картину: Мила Калинина сохранила все свои звонки с начала месяца, кроме последнего.
– Звонок был, – плачущим голосом сказал Калинин. – И сообщение было. Неужели нельзя это определить, через мобильного оператора как-то?
– Нельзя, – вздохнул Пилипенко. – Так только в американском кино делается. Оператор хранит лишь общую сумму кредита.