Проверил, сколько осталось солярки, долил бак из канистры. Горючего на несколько часов хода. Хватит ли дотянуть до Кавказского побережья? А что делать, когда кончится солярка? Мастерить парус? Ветра почти никакого. Идти на веслах? Но при таком харче, когда на всех осталось полгорсти сухарных крох, много не выгребешь…
Они плыли, держа курс навстречу всходящему солнцу. Снова начинался день в безбрежном море. Со всех сторон оно, только оно, окружает одинокий барказ своим равнодушным простором. Где они теперь?
Вновь сухая рука жажды сдавливала пересохшее горло. Не давал покоя и голод. Совсем сникла Маша, сидит, привалясь плечом к борту, пряча от солнца лицо. Как оно у нее осунулось!.. Веки закрыты, кажется — спит. Нет, это не сон, а забытье. А Васюков, похоже, свыкся с необычным для него положением мореплавателя. То возился с карабином — протирал, чистил. Сейчас, положив на колени гимнастерку, орудует иглой, зашивает какую-то дырку — нашел себе дело солдат. Оно понятно, когда голова и руки делом заняты, всякую тяготу легче переносить. Вот Петя, тот, похоже, совсем приуныл. Сидит понуро, как больной, глядит себе под ноги… А что ему в море смотреть, глаза слепить?
Иванову и самому очень хотелось, хотя бы ненадолго, дать отдохнуть глазам. Не мог. Надо держать курс. Только временами на минуту отводил взгляд в сторону, противоположную солнцу, — там блеск воды казался менее ослепительным. В один из таких моментов ему показалось, что среди скачущих бликов промелькнули какие-то темные пятна. Вначале он просто подумал, что устали глаза. Поморгав, посмотрел вновь — пятен уже не было. Через минуту глянул туда же — опять черные, прыгающие пятна!
— Васюков, карабин! — прокричал он.
Слева по борту — теперь уже было видно хорошо — кувыркались, то выскакивая из воды, то скрываясь в ней, дельфины. Их темные спины влажно посверкивали на солнце, показываясь на мгновение и вновь скрываясь под блескучей поверхностью воды.
— Стреляй! — Иванов подвернул барказ поближе к дельфинам. — Стреляй, это ж харч!
Бахнул выстрел, другой…
Но дельфины скрылись, словно поняв недоброе.
— Эх, — с досадой проговорил Васюков, — столько питания уплыло! Зазря два патрона стратил… — Он понуро опустил карабин.
Вдруг Петя закричал:
— Вон они, вон!
Дельфины вынырнули неожиданно с противоположной стороны. Их было шесть или семь, один за другим мелькали над водой мокрые, блестящие черные хребты. Вот дельфин весь, целиком, выскочил из воды, чтобы тотчас же скрыться в ней…
— Стреляй! — крикнул Васюкову Иванов, направляя барказ так, чтобы удобнее было целиться. — Скорее!
Поставив ногу на борт и оперев локоть о колено, Васюков выстрелил трижды. Кажется, в одного попал. Сейчас всплывет!
Но дельфин не всплыл…
Еще раз мелькнула над водой глянцевитая, сгорбленная спина. Васюков быстро приложился, нажал на спуск. Но только сухо щелкнул боек. Обойма кончилась. А в запасе патронов нет.
— Пять патронов промазал! — горестно проговорил Васюков, обернулся к Иванову — Еще не бывало такого со мной…
— Отощал, батя?
— Не потому. В море — не в поле. Блестит больно.
А дельфины, словно дразня, вновь появились. Они подпрыгивали, на какие-то секунды их большие каплевидные тела иной раз полностью вылетали из воды — и снова скрывались в ней. Может быть, оттого, что дельфины теперь то выпрыгивали, то скрывались резвее, чем минуту назад, казалось, что их сразу стало больше. А может быть, их и в самом деле прибавилось — в воде все время мельтешили блестящие, словно лакированные черные хребты.
Иванов заглушил мотор. Что еще можно предпринять?
Целое стадо дельфинов, целое стадо «морских свиней»! Достаточно было раздобыть одного, и голод отпустил бы. Иванов от кого-то слыхал, что в случае нужды можно и дельфина есть. Не в сыром виде, понятно. Но было бы мясо, а приготовить они бы сумели. Можно провялить на солнце или как-нибудь исхитриться и поджарить. Да что об этом мечтать…
Снова палящее солнце над головой. Неоглядное пустое море. Ровный монотонный стукоток мотора…
К вечеру мотор, кашлянув несколько раз, смолк: кончилась солярка. С минуту барказ шел еще по инерции, но вода, разрезаемая его корпусом, все тише и тише шелестела по бортам, и вот уже боковая волна гулко бьет о дощатый корпус, гонит бессильное суденышко куда-то вправо. Иванов прикинул по солнцу. Относит на юг, все дальше к середине моря… Одна надежда остается, только одна — на восточный ветер, если подымется. Есть два весла. Если их закрепить стоймя, а между ними натянуть парус… Только из чего этот парус сделать? Идти на веслах? Но при боковой волне, когда сил так мало… Бесполезное занятие.
— Придется загорать, — сказал он товарищам.
— Пропадем мы тут… — помрачнел Петя.
— А лучше, если бы немец тебя на берегу живым взял? — сурово спросил Иванов.
— Я ему не собирался сдаваться! — обиделся Петя. — Я до последнего патрона воевал.
— Все мы до последнего. — Иванов уже пожалел о своей резкости. — Здесь у нас еще в запасе шансы. А кончатся — так лучше морю достаться, чем фашисту на потеху. Верно говорю?
Петя промолчал. А Васюков вздохнул:
— Так-то оно так, а все-таки…
— Для поднятия духа — всем по сто грамм… воды! — распорядился Иванов. — Маша, выдай!
Последний раз по глотку из анкерка они выпили после полудня, когда зной и жажда были особенно невыносимыми. Сейчас в анкерке осталось совсем мало. Как ни экономили воду, однако небольшой бочонок не был волшебным неисчерпаемым сосудом, тем более что и достался он им уже далеко не полным.
В течение дня Иванов старался как-то приободрить себя и остальных. Требовал, чтобы по очереди следили за горизонтом: а вдруг покажется корабль? Рисовал воображаемые картины, как их обнаруживает эсминец родного Черноморского флота и какой прием будет оказан им, уцелевшим севастопольцам. Старался утешить себя и товарищей тем, что море спокойное, штилевое; сиди и загорай. А могло быть хуже, если бы разыгрался штормяга. Петя и Васюков — пехота, не пробовали, что такое шторм. Да и Маша… И вообще во всяком трудном положении следует утешаться тем, что могло быть гораздо хуже.
Все попытки поднять настроение оказывались не очень успешными. Правда, Васюков еще бодрился, всё находил себе дело — то вновь чистил уже бесполезный карабин, то шарил у себя по карманам, стараясь придумать, из чего бы вместо табака свернуть цигарку. Но остальные… Особенно трудно, видел Иванов, приходится Маше. Сидит согнувшись, словно под тяжестью. Лицо скрыто в ладонях рук, лежащих на коленях, торчат из-под посветлевшего от морской воды синего берета короткие пряди волос, почти белых — еще вчера они были темнее — неужели их за сутки так высолило море, высветлило солнце? А молодец Маша! За все время не проронила ни слова жалобы.
«Чем бы ободрить ее, чем порадовать?» Увы, на этот вопрос не мог найти ответа. Был бы у него хотя один глоток воды, которым он имел бы право распорядиться — отдал бы ей, был бы малый кусочек хлеба — отдал бы. Но нету… Слово бы найти какое особое, чтобы повеселела. Пытался. Но Маша будто и не слышит… О старшине своем все горюет? Видно, близким другом ей был…
— Давайте, други, попробуем сладить парус! — предложил Иванов.
— А зачем? — усомнился Петя. — Ветра все одно нету.
— Может, подует.
— Подует — это точно! — поддержал Васюков и для убедительности похлопал себя по коленке.
— Мой барометр перемену погоды чует.
— Какой барометр? — не понял Петя.
— Ревматизм.
— Разве он у тебя есть? Ты ж раньше не поминал!
— Раз говорю, значит, есть!
«Хитер папаша! — усмехнулся про себя Иванов, догадавшись о невинном васюковском обмане. — Пете дух подымает!» Решительно сказал:
— Большинство — «за». Строим мачту.
Иванов с Васюковым взялись за дело. К ним присоединился и Петя. Связали концом к концу два весла. Мачта получилась крепкая. Передохнули немножко и начали прикидывать: из чего же сделать парус?
В рундучке на носу барказа обнаружили оставшуюся, наверное, от прежних его хозяев спецовку — поношенные синие хлопчатобумажные штаны и такую же куртку. Разодрав, их пустили в дело. Однако для паруса этого было маловато. Иванов предложил Васюкову и Пете:
— Жертвуйте гимнастерки в фонд паруса!
Но Васюков не согласился:
— Без гимнастерки как можно — форма! Вот исподнюю рубаху — бери. И ты, Петя, свою давай!
Куски шпагата для починки сетей, найденные в рун- дучке на носу, бинты из Машиной сумки — все пошло в ход. Скрепили воедино все, собранное для паруса. Получилось довольно большое пестрое полотнище причудливой формы. С помощью тех же бинтов и трех поясных ремней, разрезанных вдоль, этот необычный парус прикрепили к связанной из весел мачте и установили ее.
— Во какая получилась! — восхитился работой Петя. — Только флага не хватает.
— Что же, — Иванов окинул взглядом мачту, — неплохо бы и флаг. Какой ни есть, а корабль.
— А знаешь, — вдруг вспомнил Петя, — вчера под обрывом три матроса флаг в скалу прятали, чтоб немцам не достался. Я слышал, как сговаривались: «Кто жив останется — найдет, с тем флагом в Севастополь вернется».
— Ты запомнил то место?
— Вроде бы…
— Не забудь. Может, не им, так тебе доведется взять.
— Кто его знает…
— А ты рассчитывай… Ну вот что, друг! — Иванов снова, прищурясь, глянул на вершину мачты. — Считай, что на нашей посудине флаг поднят. Боевой военно-морской. А тебя зачисляю в команду корабля. Поскольку ты уже к морю притерпелся.
Посадив Петю к рулю, Иванов стал пробовать, как «потянет» парус: дул слабенький ветерок, почти попутный — на юго-восток.
Когда-то, еще в первый год матросской службы, Иванову пришлось быть в составе шлюпочной команды, ходить и под парусами. Сейчас ему пригодились прежние навыки. Но с парусом, который соорудили сейчас, управляться было куда труднее, чем с обычным шлюпочным.
Однако Иванов приспособился держать парус под ветром.