Кажется, он плывет совсем не к тому месту, до которого почти довел корабль. Перед глазами не сваи, а бетонная стенка. В нескольких местах она разворочена, черными ребрами торчат шпангоуты какого-то давно разбитого судна. А обгорелый причал? Он чуть правее, до него дальше.
Иванов оглянулся. Его корабль еще держался на плаву, хотя и ушел одним бортом в воду. На палубе ни души. Только на носовом пулемете все еще висит, держась за его рукояти, наводчик — он и убитым не покинул своего поста. Так же, как капитан-лейтенант…
Рядом слышались отрывистые, глуховатые, возбужденные голоса. Неподалеку, в разноцветных отсветах, пробегающих по воде, виднелись головы в пилотках, в касках и совсем непокрытые. Десантники… Сколько их? Шесть-семь. А на борт было взято не меньше сорока. Может быть, плывет больше? А из своих ребят… Где все, кто был на палубе? Успели ли выйти наверх мотористы? Ага, вон чья-то голова в бескозырке. Кто-то из экипажа. Кто?
До бетонной стенки всего метров пять… Рывок, рывок, еще рывок. Скорее бы дно! Автомат тянет за шею вниз. Скорее бы дно. Но здесь не мелко. В мирное время прямо к стенке швартовались большие суда.
Попробовал ногами. Нет еще дна… А руки уже коченеют, автомат с каждой секундой тяжелее. Сбросить? Как тогда, в сорок первом, когда с Василем переплывали речку. Иначе не выплыть. Сбросить? Нет! Теперь уже нет. Еще взмах, еще… Перед глазами серые угловатые глыбы, выпавшие из разбитой стенки причала, торчат из воды.
Дно под ногами, дно!
Отдышаться…
Снова оглянулся. «Охотник» еще на плаву. Мутно-тусклые трассы полосуют его: немцы яростно стреляют по кораблю, потерявшему ход, хотя он ничем уже не опасен для них.
Корабль погибал, сделав свое дело: рядом с Ивановым, перекликаясь хриплыми, простуженными голосами, солдаты-десантники выбирались на скользкие камни, гремя по ним подошвами и оружием. Никого из товарищей по кораблю он так и не приметил. Неужели из всей команды уцелел только он? Не может быть, кто-нибудь да выплыл. Но где их искать?
Выбравшись из воды, припал к шершавому, косо торчащему камню, еще раз обернулся к своему кораблю. В бликах летящего огня светлым пламенем струился флаг на гафеле. Развеваемый ветром в сторону берега, он словно показывал: вперед! вперед!
Яркая желтоватая вспышка на борту «охотника» заставила Иванова на миг зажмуриться. Вспышку затмил серый, смешанный с искрами дым, — он вырвался откуда-то изнутри корабля. «Прямое попадание. В боезапас угодило… — Болью толкнуло в сердце. — Прощай…» Молнией промелькнуло в памяти: серый осенний день, тихая протока Десны, белый дымок запального шнура взбегает по борту родной «букашки»…
Дым смахнуло ветром. Там, где секунду назад еще был виден «морской охотник», лишь белеет пена на колеблемой взрывами воде да вскакивают рассыпчатые фонтанчики. Немцы еще стреляют туда, где был корабль. Словно страшатся, что он вновь возникнет из поглотившей его глубины…
Немного дальше, позади места, где погиб «морской охотник», промелькнул силуэт катера-сторожевика, входящего в порт. За сторожевиком проглянули в подсвеченном огнями боя предрассветном полусумраке очертания нескольких мотоботов. Идут, идут еще корабли!
Намокшая обмундировка связывала движения. Ботинки отяжелели от воды. Над головой посвистывало. Но он, цепляясь за бесформенно нагроможденные камни, упрямо карабкался по ним вверх. Рядом, пыхтя, лез большерукий, плотный парень в темной от воды гимнастерке и пилотке, напяленной по самые уши на круглую, как арбуз, голову. Поодаль взбирались по расколотым бетонным глыбам еще какие-то солдаты и матросы. Среди них взгляд Иванова так и не отыскал никого из команды корабля. Сваи обгорелого причала чернели правее, метрах в двухстах. Может быть, друзья выбрались там? Да, надо проверить автомат: в воде побывал. Прилег за угловатой бетонной глыбой, вынул магазин, дернул раз- другой затвором, вставил диск обратно. Рядом тот плотный круглоголовый парень, с которым они выплыли вместе, тоже торопливо проверял свой автомат. Поверху, не утихая, вспарывали воздух пули. Но эти не опасны — не достанут за камнями.
Автомат в порядке. Иванов с завистью глянул на соседа: пара дисков на ремне, сумка с гранатами. Добрый запас. Как только он с таким грузом, да в полной обмундировке, в ботинках с обмотками, выплыл? Здоровило!
Окликнул:
— Сосед, как звать тебя?
— Музыченко, — ответил тот охотно. — Филей кличут. А тебя?
— Иван Иванов.
— Иван в квадрате, значит? — Филя, прищурясь, взглянул в посветлевшее небо, на фоне которого теперь уже бледными казались летучие искры пулевых трасс. — Вперед подаваться надо. А то дождемся — накроют здесь!.. Ты как, пехотному делу обучен?
— Севастополь обучил.
— Тогда — порядок…
Филя, заметив, что Иванов с завистью глядит на его туго набитую брезентовую сумку, спросил:
— Гранаты имеешь?
— Ни одной.
— Бери! — Филя вытащил из сумки пару гранат. — У фрицев разживешься — отдашь…
— Слушай мою команду! — перекрыл и голос Фили, и все громыхание боя зычный бас.
— Наш старшина! — встрепенулся Филя. — Значит, лейтенанта сшибло… Гляди! — показал он из-за камня. — Фрицы там!
До закопченной стены, зияющей черными оконными глазницами, через набережную — шагов пятьдесят. Пятьдесят шагов по открытому месту. На пути, на мостовой — только поваленный телефонный столб да несколько камней, заброшенных взрывом. За этим не укроешься. По брусчатке мостовой то и дело скачут искры, высекаемые пулями. Потуже натянув влажную, торчащую колом пилотку, Музыченко поправил сумку с гранатами, крякнул озабоченно:
— Воду прошли, теперь огонь…
— Только медных труб не хватает, — без улыбки пошутил Иванов.
— Пусть трубы, лишь бы не труба.
— Приготовиться к атаке! — донеслось слева.
Иванов и Музыченко переглянулись: вот он, миг…
— Вперед!
Оба одновременно вскочили, выбежали из-за камней. Рядом, пересекая набережную, замелькали гимнастерки, брезентовые робы… Кто-то в синей фланелевке, не добежав, с разгона упал на усеянную битым камнем мостовую. «Наш, с корабля?..» — Иванов не успел присмотреться. Филя, обгоняя, прокричал:
— Давай, Иван в квадрате!
Бой за Новороссийск… Засевший в нем враг давно ждал штурма. Вначале немцы были ошеломлены артиллерийским обстрелом, бомбежкой и отчаянно-дерзкой высадкой десанта: еще никогда и нигде торпедные катера не атаковали береговых укреплений и еще ни в какой войне не бывало, чтобы отряды первого броска высаживались так далеко в глубину вражеских позиций.
Однако немцы довольно скоро пришли в себя. Их огонь стал плотнее.
Было уже совсем светло.
Когда Иванов, Музыченко и все, над кем принял команду старшина, собирались пересечь первую на их пути улочку, всю ее перед ними покрыло густым дымом разрывов мин. Пришлось отбежать назад в полуразбитое здание. Залегли на колком каменном крошеве, под перекошенным бетонным перекрытием, которое одним концом упиралось в землю. В щель под ним, сквозь пролом в стене, была хорошо видна улица.
Минометный налет кончился. Но высунься попробуй!..
Всматриваясь в противоположную сторону улицы, Иванов увидел: там, в развалинах, прошмыгнула согнутая тень, еще одна…
Рядом коротко рыкнул автомат: Музыченко, не утерпев, пальнул в немцев, мелькнувших внутри развалин. Иванов тоже вскинул приклад к плечу — и опустил: патронов-то чуть, только те, что в диске.
— Э-эй, матрозен! — донеслось с другой стороны улицы. — Сда-вай-са плен! На-зад не-ку-да!
— Ах вы, черви зеленые! — ругнулся Музыченко.
Словно в ответ улюлюкнула мина, рванула где-то над перекрытием. По спине Иванова больно простучали куски отскочившей штукатурки.
Мина. Еще мина. Еще!..
Грохот давил в уши. Горло забила поднятая взрывами сухая каменная пыль. В носу щипало от запаха сожженной взрывчатки.
Мины рвались где-то наверху, на искалеченных перекрытиях, рвались и впереди, на мостовой перед домом. Пылью запорошило глаза. Протерев их, Иванов увидел: с противоположной стороны улицы прямо на него бегут немцы — налегке, в одних мундирах.
Тщательно прицелившись в переднего, полоснул по нему скупой очередью. Еще по одному…
Но из развалин напротив снова выбегают немцы. Уже на середине улицы…
— Гранатами — огонь! — Голос старшины.
Отложив автомат, Иванов выхватил гранаты, метнул, одну за другой, обе. Рядом Музыченко, рывком перекинув сумку на живот и встав на одно колено, что-то покрикивая, бросал свои.
Косо летящий дым от разрывов гранат закрыл подбегающих врагов. Дым развеялся. Немцев уже не видно. Только один — не тот ли самый, передний — лежит, упершись макушкой каски в расколотые кирпичи.
Тишина… Лишь где-то в стороне не утихает стрельба. Но что это?.. Еле слышный, однако с каждой секундой все более внятный звук мотора. И тяжелый железный лязг. Танк?..
Лязгает и урчит все ближе… Вот он! На той стороне улицы, из-за углового дома, высунулся серый пушечный ствол с уродливой шишкой дульного тормоза на конце. Следом осторожно выдвинулась махина танка. Иванову показалось — черный зрак ствола глядит ему прямо в лицо. Невольно зажмурился: «Сейчас даст…»
Прежде чем припасть к земле, на долю секунды открыл глаза и успел увидеть рыжее косматое пламя, полыхнувшее из пушки танка.
Дробный перестук валящихся кирпичей. Чей-то короткий крик неподалеку. Как не закричать от ярости — ярости бессилия?
Оставалось одно: припасть грудью к острому щебню и ждать, ждать, каждую секунду ждать: «Сейчас в меня».
О, как длинна такая секунда!
Танк продолжал долбить здание снарядами. Они проламывали стены, рвались где-то внутри, заполняя все вокруг пылью и дымом. В ушах звенело. После каждого разрыва их словно забивало ватой.
Улучив миг тишины, Иванов глянул в пролом: что на улице? Не поднялись ли немцы за танком в атаку?
Увидеть ничего не успел. Перед глазами сверху хлынул поток кирпича и бетонного крошева, взбивая клубы пыли.