Глядя на то и дело рассекающих толпу служителей святилища, он слышит шелест священного лавра и редкие, тихие голоса ждущих милости бога. Никто не заговаривает с ним. Наконец жрец-пророк молча берет его за руку. И они спускаются по истертым ступеням.
Когда же он выходит из святилища, ждавшие поодаль спутники догоняют его лишь в поселке у входа в ближайшую харчевню. Алкид взбешен. Выпив вино, он разбивает о стену чашу. Увидев лицо героя, хозяин прикусывает язык.
Его оруженосец Иолай тоже встречается с ним взглядом. Хозяин подает полный вина медный кубок — и тихо стонет, когда опорожнив, герой ударом кулака сминает его в лепешку.
— Что с тобой, Алкид?
— Я больше не Алкид! — следует ответ. — Я Геракл! Чего уставился?
Дав спутникам время переварить это сообщение, герой вырывает из рук хозяина кратер. Две тонкие струйки вина стекают по его щекам, встречаясь на резко вздрагивающем волосатом кадыке.
— «Ты больше не Алкид», сказала мне эта девка с треножника, — произносит он, наконец, утерев губы. — «Феб Аполлон велит тебе называться Гераклом — «прославленным Героем»!» Очень она меня прославила, эта рогатая богиня! И вообще кто он такой, этот Феб? Сын Зевса от какой-то неизвестной нимфы! Ну и я сын Зевса! А еще и правнук, если на то пошло!
Дубовая доска стола дает трещину под могучим кулаком героя.
— Но что она еще сказала тебе, Алкид? Зная твое горе...
Именованный Гераклом привлекает оруженосца к себе. Выглядит это, как буря, выдирающая с корнем дерево:
— Ты один понимаешь меня! В искупление своей вины я должен буду двенадцать лет отслужить — и кому? — этому ублюдку Эврисфею! Я должен буду совершать подвиги и...
— Но Алкид! — хрипит задыхающийся оруженосец. — Что тебе за это обещали боги?
— Бессмертие, — коротко отвечает Алкид, ныне Геракл, слуга Эврисфея, царя Тиринфа, Микен и Аргоса.
Все происходит так, как и ожидалось. Корабль под черным парусом входит в заполненную судами всех стран и народов гавань Дии. Четырнадцать афинян переходят в украшенные цветами ладьи. На критском берегу их ожидают парадные колесницы. По широкой дороге мимо возделанных полей и цветущих садов кавалькада направляется в Кносс.
Воистину, этот город славен и удивителен, хотя бы тем, что при всем своем богатстве и великолепии не окружен кольцом крепостных стен. Девяносто больших городов этого большого острова не нуждаются в укреплениях. Их безопасность и покой хранит флот царя Миноса, сильнейший среди флотов Моря Среди Земель. Владыка Крита не боится враждебности соседей. И все же...
— О чем ты думаешь? — спрашивает идущий рядом с Тесеем.
Наследник Эгея улыбается. Одетые в белые одежды, вымытые и умащенные, украшенные венками из роз, они начинают подъем по широкой дворцовой лестнице.
— Эти маленькие ступеньки так удобны для женщин, — произносит Тесей.
— Ну и что? Женщины в почете на Крите.
Он снова улыбается:
— Я не о том. Подумай, друг мой, когда-нибудь наступит день, в этом дворце раздадутся крики ужаса, мольбы пощады, и по этим маленьким ступенькам в отсвете пожаров прошагают явившиеся из-за моря воины. А ведь этот день когда-нибудь придет!
— Тебя сейчас забавляет это?
— Об этом приятно думать.
Тень сводов падает на увенчанные венками жертвы, и они продолжают путь через украшенный яркими фресками коридор процессий. После яркого солнца его прохладный полумрак доставляет удовольствие. Миновав несколько поворотов внутренних переходов, они попадают, наконец, хоть и не сразу, туда, где их ждут — в тронный зал повелителя Крита.
Они входят в него в тишине, под звуки собственных шагов. Владыка Крита восседает на большом золотом троне, гордо откинув голову в высокой, сужающейся ярусами, украшенной перьями короне, положив руки на головы двух золотых грифонов. Такими же грифонами расписаны и стены, а на протянувшихся вдоль них скамьях сидят жрецы, придворные и воины, одетые, как и все в этом жарком климате, в подобие коротких юбок. На женщинах одежды куда больше. Иные из них не просто красивы, а божественно прекрасны.
Стараясь не выделяться среди других, избегая длинных взглядов, Тесей смотрит на владыку Крита. Изваяв это властное лицо, резец природы не сделал ни одного лишнего движения. В черной бороде нити седины, но сухощавое, с четко очерченными линиями мускулов и жил тело говорит о неугасшей с возрастом силе. Да, может быть этот человек тоже зачат богом, если конечно это не старательно раздутая династическая легенда... А кто эта девушка с золотым обручем на черных волосах по левую руку Миноса? Он уже знает ответ. Да, это она, принцесса Ариадна, верховная жрица Луны. Как все же идет критянкам их обычай оставлять открытой грудь...
Минос поднимает ладонь в знак внимания. Венчающие его корону перья вздрагивают в такт словам:
— Приветствую вас, афиняне! Волей богов, покаравших ваше отечество за преступления его царя, вы прибыли сюда, дабы встретить уготовленную вам судьбу...
Тесей встречается взглядом с черноволосой критской принцессой. Ни он, ни она не отводят своих глаз. Так...
— Так решили боги, и не людям, чья кровь станет влагой земли, а тела — глиной, оспаривать их волю. Каждый из вас в свой срок по совету жребия или принятому решению войдет в Дом Двойного Топора и пройдет по пути, подсказанному ему сердцем.
Никому из здесь собравшихся не дано увидеть двух вошедших в тронный зал красавиц, достойных всяческого уважения, хоть и не занесенных ни в один придворный ранг. Они о чем-то спорят между собой, а после, кивнув черноволосой подруге, золотоволосая богиня кладет руки на свой пояс, сияющий на ней всеми цветами зари.
— Пока же не свершилось уготовленное, — продолжает Минос, — все вы — мои гости, и мой дворец — ваш дом. Слуги позаботятся о том, чтобы никто из вас до наступления своего срока не узнал отказа в радостях жизни. Да свершится воля богов!
Присутствующим вдруг слышится серебристый, прекрасный, как музыка, смех — однако никто из них никогда не решится признаться в этом.
Этой ночью за стенами цитадели-дворца слышен треск цикад. В комнате Человека-с-гор принимается скрипеть сверчок.
— Давай я найду его? — предлагает она.
— А когда найдешь?
— Убью.
— Не смей этого делать!
Она смеется, обнимая его:
— Ты всегда так любишь бессловесных тварей. А твоя собака опаршивела вконец. Разве не слышишь, как у нее воняет из пасти?
— Пусть так, — говорит он. — Никто не заставляет тебя нюхать ее. Эта собака делила со мной все удары судьбы — а я никогда не бросал помогавших мне. И не предавал друзей.
— У тебя и нет друзей.
— Нет, есть. И я часто вспоминаю о нем.
— Ты о том человеке, который вытащил тебя из ямы, когда ты попал в плен к аркадским горцам? И это друг? Ты был знаком с ним лишь несколько дней.
— Иногда и этого бывает достаточно.
— Прости. И не сердись. Я люблю тебя.
Ночи поделены между любовной игрой и не приносящим дурных видений спокойным сном, заря нового дня встречается, как приход хорошего друга. Быть может, это и есть счастье?
— Что с тобой? — говорит она. — Я же вижу. Какая тревога на твоем сердце?
Ровно, не дрожа, горит огонек плавающего в масле фитиля. Он лежит на спине, повернув голову к окну, туда, где в ясной черноте неба видны огни звезд.
— Сегодня днем меня задержала стража внешних ворот, — говорит он. — Приказ Пелопса — и касается он лишь меня.
— Правитель боится расстаться с тобой, — говорит она. — Он боится, что ты уйдешь, как уходил из других мест.
Темнота скрывает их лица.
— Он забыл, что я всегда уходил, если хотел уйти.
— Но зачем тебе это делать сейчас? Ты имеешь все, о чем только можно мечтать — и правитель Элиды нуждается в тебе. Ты же сам говорил, что даже царапина, на которую другой человек не обратил бы внимания, заживает на его теле, как самая тяжелая рана.
— Да, говорил, — раздается в темноте. — А еще я говорил, что правитель боится смерти.
— Все боятся смерти, — говорит она.
— Не все боятся так, как он.
Недолгое время они молчат. Треск цикад вдруг стихает.
— Я тоже боюсь потерять тебя. В тебе будто сидит какой-то демон, заставляющий тебя бросать то, чем всегда так дорожат другие, и пускаться в путь, который однажды принесет тебе смерть. Ты словно все время бросаешь кому-то вызов, не то судьбе, не то богам — а на самом деле...
— Что же на самом деле, моя рыжая вещунья?
— Ты сражаешь лишь собственных призраков. Остановись, что еще нужно? В этот город ты приведен самой судьбой. Его стены и рука правителя сохранят от любой беды, разведенный мной очаг и мое тепло всегда согреют тебя, нет нужды ни в чем, и многие будут рады назвать себя твоими друзьями.
— А еще?
— Еще... Я очень люблю тебя, но знаю, что однажды ты остановишь свой взгляд на другой, как это свойственно природе мужчин. Я не скажу ни слова, когда эта другая сядет у этого огня — только не ставь меня ниже ее!
Ее руки и губы касаются его тела. Она улыбается во тьме, сознавая свою ненавязчивую силу. Огонек фитиля вздрогнув, отклоняется.
— Ты говоришь о любви...
— И что?
— Ты всегда так одинаково произносишь это слово...
Пламя плавающего в масле фитиля начинает дрожать...
Проснувшись на заре, Человек-с-гор вспоминает увиденный этой ночью сон. Забыты и неважны произнесенные в нем слова, а говорившие их — лишь рожденные грезами призраки, но глядя на ту, что разметав волосы спит рядом с ним, он понимает вдруг, что его душа и сейчас также одинока, как одинока она была в той древней пещере на склоне горы Тайгет...
Где-то далеко, на южном побережье Моря Среди Земель, лежит великая древняя страна. С востока и запада эту страну обжигает знойное дыхание пустынь, но жизнь ей дает великая река Хапи, у истоков которой не был никто из смертных.