— Нет, ты только пойми, — без всяких церемоний приступил он к Кириллу, — я этому кашалоту одно толкую, а он мне свое гнет! «Тебе, — говорит, — Вася, вшу закрыли». — «Откройте, — говорю. — Кто ее закрывал? Я?» А он мне: «Морально неустойчивый ты, Вася». Ну не кашалот? Кашалот!
Выговорившись, Вася ушел, а Кирилл попытался представить себе кашалота, который сидел за дверью и закрывал хорошим людям визы.
Пока он убивал таким образом время, подошел его черед. Вступив за дверь, Кирилл понял, что экспансивный Вася все перепутал: никаких кашалотов в кабинете не было. За столом сидел самый обыкновенный человек! Без очков, без гроссбухов и, что очень удивило и озадачило Кирилла, совсем молодой. Своим видом он дискредитировал всех начальников отдела кадров, каких только знал Кирилл.
Однако юного администратора, видимо, нисколько не волновало то, как о нем думали. Он с деловым видом записал что-то в календарь и, взглянув на Кирилла, спросил:
— Что у тебя?
Как понял Кирилл, простота обращения здесь была в обычае, и это существенным образом меняло дело. Готовясь к разговору, Кирилл давно разработал тезисы, которые должны были бы убедить любого в необходимости направить его туда, куда он жаждет, но выходило, что мудрствовать лукаво не придется. Парень за столом производил впечатление человека быстрого на решения. Поэтому Кирилл не стал распространяться, а последовал совету Побережного.
— Помню, — сказал парень, — был такой разговор. Значит, на китобойцы хочешь?
— Хочу, — сказал Кирилл.
— Правильно, — одобрил парень. — Я сам два года плавал. Люди нам всегда нужны. Как ни крути, а текучесть здесь большая. Приходят, уходят. Чего скрывать: до черта таких, которые за длинным рублем сюда едут. Покрутятся, понюхают жареного — и линяют. А у нас работать надо. Вкалывать, чтобы кости трещали. А всякие выгоды — это уже вторичное. У тебя какие документы есть?
— Трудовая, паспорт. Военный билет еще.
— Добро. Договоримся так: оставь мне эти бумаженции и через недельку заглядывай. Можешь и шмотки сразу прихватить, чтобы не мотаться зря туда-сюда. Устраивает?
— Вполне, — сказал Кирилл.
— Тогда все. Привет Женьке. Как он?
— Нормально. Заикается чуть-чуть.
— Пройдет, — уверенно сказал парень. — Дмитрич собирается его летом на курорт отправить. На Камчатку. Там ключики горячие есть — от всех болезней. В общем, давай устраивай свои делишки — и милости просим.
По дороге в порт Кирилл зашел на почту и дал матери телеграмму. Подумал и написал письмо. Он просил мать не волноваться и обещал привезти ей амбры или, на худой конец, китового уса. А может, и скелет кита, если он влезет в чемодан. Кирилл знал, что мать, как всегда, расстроится, и ему хотелось хоть шутками поддержать ее.
На пирсе он сел на штабель желтых отсыревших досок и стал ждать катер.
Дул теплый ветер. Сильно пахло вешней сырой водой. Кирилл смотрел на море, умиротворенно плескавшееся вокруг. Оно ждало его впереди, и ему еще нечего было вспоминать о нем. Здесь же, на этих ветреных и туманных островах, он оставлял частицу самого себя. Здесь оставался Побережный, их ворчун шеф, толстый пожилой человек, который, не раздумывая, мог прыгнуть за борт за мешком с газетами. Здесь оставался Женька. Неудавшийся студент, любитель всяких теорий, отчаянно смелый эпикуреец с желтыми, как зеницы льва, глазами.
Женька не прав. Нельзя сочинять себе биографию. Можно выбирать то или другое, но придумывать жизнь нельзя. И не комплексы гонят их из дому. Мир безграничен, но познаваем. И только через него можно познать самих себя. Это аксиома.
Все было как будто правильно, но что-то тревожило Кирилла. Какое-то беспокойство, как червяк, затаилось внутри. Ему должно было быть объяснение, это Кирилл знал по опыту. Нужно только найти причину.
Кирилл медленно прошелся по пирсу. Вытащил сигарету. Остановился. Мысль, пришедшая ему в голову, была простой и все объясняющей: ему нельзя уходить в море. Во всяком случае, сейчас. По отношению к Женьке и Побережному это будет предательством. Полгода, всю жестокую курильскую зиму, они жили вместе Возили почту. Тонули и замерзали. И сейчас, когда Женька еще не поправился и Побережный остался, по сути, один, он собирается дать тягу. Его, оказывается, больше всего интересуют киты. Моби Дики и Левиафаны! Он жить не может без них!
Кирилл смял сигарету, вытащил другую. А как же начальник отдела кадров? Документы, которые он сдал? Эх, да черт с ними, с документами! Он же на всех перекрестках кричит, что надо оставаться самим собой. Вот и оставайся самим собой, Кирилл Ануфриев, краснорубашечник! Оставайся! Китов всех не выловят, а начальник отдела кадров поймет, он, кажется, толковый малый…
Подошел катер. Кирилл прыгнул на палубу.
Быстро, как в тропиках, сгущалась темнота. Над морем загорались звезды. Поодиночке, парами, целыми скоплениями. Где-то среди них мчались над землей Гончие Псы.
Кирилл попробовал отыскать их. Но вид весеннего неба был неузнаваем. Мироздание меняло свой облик, и там, где должно было находиться созвездие, зияла черная пустота.
Наступала ночь сошествия Псов на Эттуланги, ночь, когда слабому лучше не ходить по этой земле.
1970 г.