Собаки вдруг налегли на постромки и залились лаем.
Нарты дернулись, и Кирилл от неожиданности чуть не вылетел из них.
— У-у, зверюги! — сказал Женька, в который раз берясь за ломик. — Ытхан! — закричал он на вожака. — Кому говорю, Ытхан!
Вожак обернул злую умную морду и стал осаживать, по брюхо зарываясь в глубокий снег. Бежавший за вожаком белобокий лохматый пес с размаху наткнулся на него. Вожак по-волчьи крутнул шеей и полоснул пса зубами. Тот взвизгнул и отскочил в сторону, потянув за собой бежавшую с ним в паре собаку. Упряжка смешалась. Ощетинившись, псы рычали друг на друга, норовили исподтишка хватить зубами соседа.
Женька закрепил нарты и пошел разнимать собак.
— Лисы не видали, зверюги! — накинулся он на них, провожая взглядом быстро уменьшавшуюся точку: лиса во весь дух уходила в сопки.
— Ишь улепетывает! — усмехнулся Женька. Он разобрал перепутавшуюся упряжь, и нарты тронулись дальше.
Собаки тянули теперь ровно, а вожак то и дело посматривал назад, словно желал удостовериться, все ли в порядке.
— Сколько до места? — спросил Кирилл.
Женька, не оборачиваясь, ответил:
— Двадцать. По такому снегу часа за два только-только добраться. Облагодетельствуем Сорокина — и сразу назад. Погодка здесь бывает чудная, запуржит — неделю прозагораем на маяке.
Начался длинный пологий подъем — тягун. Собаки, высунув красные дымящиеся языки, распластывались над землей, часто-часто перебирая лапами.
Женька спрыгнул с нарт.
— Слезай, — сказал Он Кириллу. — Тягуны — штука трудная.
Кирилл слез и пошел сбоку нарт, стараясь не отставать от них. Вначале он думал, что это просто, надо только Идти и идти, но вскоре понял, что ошибался: как ни медленно двигались собаки, Кирилл не поспевал за ними, и ему приходилось догонять нарты вприпрыжку. Ноги путались в длинных полах, и через сотню шагоз Кирилл почувствовал, что взмок. Он хотел расстегнуть малицу, но, не нашарив пуговиц, вспомнил, что малица — не пальто.
— Ну как? — спросил Женька, краем глаза следивший за Кириллом.
— На этой пересеченке только олимпийцев тренировать.
Женька улыбнулся.
— Ничего, старик, привыкнешь. Я тоже сначале умирал.
Он по-прежнему ступал легко и на глубоких местах даже помогал собакам тянуть нарты. Шапку он так и не надел: длинные Женькины волосы свободно падали на капюшон малицы. Теперь Кирилл вспомнил, кого напоминал ему Женька — Мэйлмюта Кида, знаменитого погонщика собак из ранних рассказов Джека Лондона. Именно таким представлял его себе Кирилл. Пока сходство было чисто внешним, но по упругому шагу Женьки, по тому, как сосредоточенно он смотрел вперед, можно было догадаться о некоторых свойствах его характера.
Собаки наконец одолели тягун и остановились, запаленно дыша.
— Перекур, — сказал Женька. — Осталось раз плюнуть — вон до той сопочки добраться.
Кирилл сел прямо в снег. Он был мягким и рыхлым, и Кирилл чувствовал себя в нем, как в синтетическом кресле, которое, когда в него садились, повторяло конфигурацию человеческого тела. Такая мебель демонстрировалась на какой-то из выставок, и Кирилл еще тогда подумал, что неплохо бы обзавестись хоть одним стульчиком.
Они закурили.
Кирилл посмотрел туда, куда показывал Женька. Впереди до самого горизонта тянулись безлесые сгорбившиеся сопки, и Кирилл так и не понял, какую имел в виду Женька. Слева от них в нешироком просвете виднелось море. Отсюда, с высоты, оно выглядело неподвижным, как бы застывшим, а за ним четко, словно шпили готических соборов, в небо вписывались белеющие пики гор — Камчатка.
Перед тем как сесть, Женька поправил брезент на нартах, подтянул ослабшие веревки. Потом ломиком очистил полозья от снега и стал ощупывать металлическую оковку.
— Так и есть, — сказал он торжествующе, как будто обнаружил нечто такое, что требовало величайшего уважения. — Треснула! Я чувствую, что что-то не того, скребет. Придется новую ставить. Не то задерет где-нибудь в дороге — намучаешься.
Его озабоченность показалась Кириллу беспричинной. Сам он даже не заметил, что нолозья скребут. Но раз Женька говорил — значит, так оно и было.
— Ты до этого чем занимался? — спросил Кирилл.
— В общем-то ничем, — помолчав, ответил Женька, пуская дым себе под малицу. — Вернее, всем помаленьку. После школы подался в университет, на исторический. Родители настояли. Три семестра протянул. Потом плюнул: фараоны, фараонихи, долговая кабала. С одним летосчислением намаялся, до сих пор не представляю себе обратного счета. Ушел, одним словом. Съездил на целину. Ребята подобрались ничего, дома строили. Там я специальность каменщика освоил. За лето три дома колхозничкам отгрохали. Все как надо сделали, от фундамента до крыши. Въезжай и живи. Потом-армия, стройбат. Учли, как говорится, последний род занятий на гражданке. Попал сюда. В прошлом году демебе. Тут и остался.
— Романтика заела?
— Да нет, при чем тут романтика! Ты служил?
— Спрашиваешь! Два года, в том числе високосный. День в день.
— Тогда о чем речь? Сам знаешь, после армии люди о романтике не говорят. Там каждый день романтика. К нам, бывало, как придет пароход с цементом или с кирпичом — вот тебе и романтика. Вкалываешь круглые сутки, пока не разгрузишь. Мешок на тебя взвалят, а у тебя ноги лапшой. Ничего, прешь. Про уголь я уж не говорю, я этого уголька целый Донбасс перекидал.
— А с Побережным где же ты встретился?
— Случайно. Можно сказать, из-за этих вот дьяволов, из-за собак. Иду один раз, а возле почты какой-то жлоб собаку ломиком охаживает. Я к нему: «Ты что, — говорю, — козел, делаешь?!» А он меня — подальше. Собаку я, конечно, отнял, а пока мы с ним нанайской борьбой занимались, шеф подоспел. Тот жлоб, оказывается, у него работал. Так и сошлись наши стежки-дорожки.
— И давно ты у него?
— Второй год. Как демобилизовался, сразу и пришел. Того жлоба шеф под зад коленкой, а меня, значит, взял. Мужик он в принципе добрый, прошел и медные трубы, и железные, и какие только есть. Когда десант на Курилы высаживали, шеф в первом броске был. Ты его еще не знаешь. Ему под пятьдесят уже, а сила что у медведя. Он мне рассказывал, как с одним самураем схватился. Сгреб за горло и кинул через себя. Тот и улетел. Шеф смотрит, а у него в руках только воротник остался. Две «Славы», между прочим, у шефа. Наденет как-нибудь, увидишь.
— В общем, геройский мужик, — сказал Кирилл.
— Геройский, — подтвердил Женька. — Его здесь все знают.
Они замолчали и в молчании докурили свои сигареты. Отдохнувшие собаки лежали, в снегу, хватая его жаркими пастями, а вожак поглядывал на Женьку с явным нетерпением.
— Да, — сказал Кирилл, — а в честь чего ты пса так окрестил?
Женька покосился на Кирилла, словно раздумывая, сказать или нет.
— Да так, блажь в голову стукнула. Надоели все эти Пираты да Джеки… Ну, чего рты пораскрывали? — спросил он у собак. — Ехать надо!
Собаки, будто только и ждали этого, вскочили и понеслись. Опять ударил в лицо ветер, а в ноздри — острый запах собачьих тел.
Впереди в неглубокой лощинке показались дома.
— Метеостанция, — проговорил Женька и взялся за ломик. — С этим зверьем, — он кивнул на собак, — держи уши торчком: человек ли, кошка попадутся на дороге — бросаются, что твои волки. Чуть недосмотришь — беда!
Поселок проскочили одним духом. Кирилл не успел и оглянуться, как он остался позади. За метеостанцией Женька круто свернул влево, и через несколько минут нарты вылетели к морю.
— Считай, что прибыли, старик. Уголок сейчас срежем и — финита ля комедиа.
Море штурмовало остров. Волны, как македонские фаланги, обрушивались на берег, откатывались назад, перестраивались и вновь шли на приступ. В воздухе тяжело пахло йодом. Сотни чаек носились над водой, высматривая добычу.
— Лево, Ытхан, лево! — крикнул вожаку Женька и вдруг резко затормозил.
Не спуская глаз с моря, он пошарил под брезентом и вытащил винтовку.
— Нерпа, старик, — сказал он. — Пойдем, щелкнем штучку для собак.
Крадучись они спустились к воде и затаились за огромными, выщербленными ветром и водой валунами.
— Смотри! — шепотом сказал Женька.
Кирилл осторожно высунул из-за валуна голову. Прямо перед ним с места на место перекатывались зеленобокие крутые волны, среди которых на миг мелькнула и тотчас исчезла чья-то усатая рожа. Через минуту она вынырнула уже в другом месте, рядом с ней другая, третья…
— Тс-с! — предостерегающе поднял Женька руку. — Вижу.
Он медленно отвел затвор винтовки и, дослав патрон 8 патронник, осторожно просунул винтовку в щель между валунами. Нерпы плясали на волнах как заводные, и целиться было трудно. Но вот прошла большая волна, вода за ней на мгновение застыла, и Женька выстрелил. Грохочущий звук ворвался в однообразный шум прибоя, покатился над морем. Нерпы разом нырнули, но Кирилл видел, что Женька не промахнулся: по воде расплывалось большое красное пятно.
Они вышли из укрытия и подошли к самой воде.
— Как думаешь, наповал? — спросил Кирилл.
— Сейчас увидим. Если наповал, то через пару минут она всплывет, — ответил Женька. — Да вон она, видишь?
Нерпу медленно несло к берегу. Наконец волны подхватили тушу и, как мешок, швырнули ее прямо к ногам Женьки.
Кирилл с интересом разглядывал нерпу. Морда у нее была похожа на собачью, только усы были больше; вода не приставала к гладкой и плотной нерпичьей шерсти.
Женька достал из-под малицы нож и моток тонкого, в палец, ремня. Прорезав ласт, он просунул в него ремень.
— Держи. Оттащим подальше от воды, а на обратном пути заберем.
— Здорова, — перевел дух Кирилл, когда они оттащили нерпу на достаточное расстояние. — Центнера на полтора потянет?
— Вполне. Теперь на неделю собакам хватит. А печенку сами схарчим. Пробовал когда-нибудь? Классная штука! Вечером заскакивай ко мне, устроим небольшой бенц по случаю знакомства.
— Заскочу, — пообещал Кирилл.