[153]; в ней было много сходств с историей об Александре. В ней храмовая гробница в Индии, где был похоронен апостол Фома, описана как великолепный дворец из золота и драгоценных камней, освещенный двумя карбункулами. Сам апостол, с рыжими волосами и бородой, лежал в гробу нетленный и был таким свежим на вид, будто он спал, изредка шевеля рукой, когда набожные верующие приносили подношения[154]. Рингбом (L.J. Ringbom) в своей объемной работе «Gral tempelund Parodies»[155] постарался взять старую гипотезу Л.Е. Иселина (L.E. Iselin), чтобы показать, что идея Замка Грааля (особенно, как он описан в «Юном Титуреле») пришла в Европу из Персии, и что этот замок или храм — это мандалоподобная конструкция, представляющая собой Рай или духовное Загробное Царство, прототипом которой он считает храм святого огня Парсов в Сизе (Газак)[156]. Это картины царской могилы, а также святилища в центре мира[157] и образ всей вселенной[158]. Рингбом также сравнивает эту конструкцию с западными мандалами[159] и с горным святилищем мусульманской секты Ассасинов, тайного братства под руководством «Старца Горы», с которыми у тамплиеров были особенно тесные культурные отношения[160]. Иранское святилище в Сизе было перестроено под властью мусульманских преемников Чингис-хана, и один из них, Хан Абака, принял титул «Царя-Священника Иоанна» (Пресвитер Иоанн). Вольфрам фон Эшенбах и автор «Юного Титуреля» оба напрямую связывают легенду о пресвитере Иоанне с историей Храма Грааля[161].
Даже если конкретные исторические и литературные связи не всегда являются неоспоримыми, всё же они бесспорно стимулируют Centrum Mundi фантазии, которая, помимо христианских элементов, затрагивает широко распространенные традиции древности Востока, а также отчасти кельтские источники[162]. Похоже, было психически необходимо усилить символ Самости многими естественными чертами. Следующим комплексом античных идей, которые, вероятно, также имели влияние на развитие истории о Граале, является Миф об Осирисе, который мы позже рассмотрим.
Все описания, от Города Солнца в повести об Александре до гробницы апостола Фомы в легенде о Пресвитере Иоанне, представляют собой не что иное, как мандалу, символ Самости[163]. Примечательно, что в Легенде об Александре ограничения молодого завоевателя мира указываются ему каждый раз, когда он сталкивается с символом. Его отправляют обратно из Города Солнца, а когда он подходит близко к старику в храме, птица кричит ему человеческим голосом: «Александр, впредь не ставь себя выше богов». В «Historia De Priliis» и во французских версиях ему была предсказана смерть. Именно Самость, как внутреннее «руководство», пытается уменьшить человеческое стремление к Олимпу до его человеческих возможностей. Вероятно, есть соответствующий смысл в том, что непокорный молодой Парсифаль был изгнан из Замка Грааля и сможет найти его снова лишь после того, как он достигнет необходимой зрелости.
Поразительное обогащение истории Грааля кельтской и восточной символикой, а также символизмом древности — это явление эпохи, которое обнаруживает родство со средневековой алхимией[164]. Как показал Юнг[165], последняя представляет собой скрытую тенденцию (глубинное течение), которая компенсировала и дополняла пробелы и конфликты в христианстве, правящем на огромных территориях. По этой причине многие алхимики сами сравнивали искомое вещество и философский камень с Христом, проводя параллели с ним[166], и при этом подсознательно чувствовали, что их работа продолжает процесс искупления Христа. Если бы они понимали это, они бы осознали, как говорит Юнг[167], что сами находились в положении Христа, так как могли действительно довести свою работу по искуплению Духа Божьего к успешному завершению только под руководством Самости, «внутреннего» Христа. Они, однако, не осознали тот факт, что Христос является символом Самости. В нашей истории Парсифаль, как и алхимики, также призывается к конкретной работе по искуплению, по этой причине он находится в таинственной исторической связи с Христом. Похоже, что ему пришлось достигнуть становления сознания в христианском эоне, а затем задаться вопросом о происхождении зла (тайна ранения короля Грааля от руки врага) и о самом Граале. Он должен понять смысл сосуда, содержащего кровь Распятого; он сталкивается с проблемой открытия формы, в которой основная психическая жизнь образа Христа продолжает существовать, и с тем, что это значит.
Эти связи с историческим прошлым и с центральными символами христианства придают предметам, внесенным во время процессии Грааля, очень широкое, трансперсональное, психологическое значение. Если смотреть с этой точки зрения, то историю развития Парсифаля нельзя понимать только как пример обретения сознания отдельного человека, это и символическая проекция коллективной эволюции, обусловленная временем. В этом свете образ Парсифаля сам становится символом и олицетворяет архетипическое содержание. Тот факт, что длинный список предков обязывает его освободить королевство Грааля, а также неотъемлемая искренность его природы и все характерные черты сказочного героя, присущие ему, предполагают, что он сам должен быть интерпретирован как образ Антропоса, который, как и Меркурий алхимиков, должен компенсировать и усилить образ Христа, доминируя в коллективном сознании[168]. Он формирует образ, параллельный алхимическому homo altus или homo quadratus — образ истинного и цельного человека, или божественный компонент в человеке, который постепенно выходит из глубин материнского чрева бессознательного и освобождает конкретные области психики, ранее отрезанные от жизни. Представляет интерес и имеет отношение к алхимии имя предка Парсифаля Утера Пендрагона, которое Винсент де Бове переводит, как Голова Дракона (caputdraconis)[169].В алхимии дракон считается prima materiа камня (lapis)[170]. В древнем тексте «Scriptum Alberti super arborem Aristotelis»[171] есть описание восьми концентрических кругов, соответствующих небесным сферам. Четвертый круг содержит злого дракона, который вышел из планет, а пятый называется «голова и смерть дракона». Эта голова «живет в вечности» и известна как vita gloriosa, и «ангелы служат ей». Согласно Юнгу[172], caputdraconis здесь четко отождествляется с Христом, так как «angeliserviuntei» явно относится к Евангелию от Матфея 4:11, где Христос только что отрёкся от Сатаны. Но если голова Дракона отождествляется с Христом, то хвост должен быть эквивалентен Антихристу или Дьяволу. Дракон противостоит imago dei, но через могущество Бога этот образ был имплантирован в дракона и является его головой. «Всё тело подчиняется голове, и голова ненавидит тело, и убивает его, начиная с хвоста, откусывая его зубами, пока все тело не входит в голову и остается там навсегда». Таким образом, голова дракона является веществом, из которого возник философский камень.
Весьма важно то, что имя предка Парсифаля, Утера Пендрагона, интерпретируется как Голова Дракона, поскольку этот факт проводит параллель между Парсифалем и алхимическим Камнем, или с «чистейшим» и «простейшим человеком», которого алхимики идентифицируют со своим камнем, и в котором они видели Спасителя Макрокосма. Когда Парсифаль должен разгадать тайну Грааля, это означает, что он должен осознать свои собственные психологические проблемы и свой богатый внутренний мир. Сфера, которую он должен освободить, Замок Грааля, приводит его в контакт с конкретными «апокрифическими» содержаниям, представляющими психологическую основу или матрицу христианских символов, иначе говоря, коллективное бессознательное. Как Юнг объясняет в «Люп», группа архетипических образов, которые сами по себе едва различимы, сама констеллировалась вокруг фигуры исторического Иисуса. Это влечет за собой превращение Христа в настоящий символ Самости. К этой группе, в частности, принадлежат образы рыбы, агнца и креста (к сожалению, невозможно в пределах этого тома рассмотреть подробно разнообразные примеры, собранные Юнгом, или изучить детально его объяснения; предполагается дополнительное знакомство с его работой). Этот процесс усиления образа Христа продолжился с большей свободой в околохристианских традициях Средневековья, чем в официально распространявшемся учении.
Таким образом, фантазии, чувства и эмоции, рождающиеся подсознанием, также как и смелые новые мысли, имели больше шансов найти выражение в тех традициях с тем, чтобы можно было утверждать, что живая суть Христа, его кровь, продолжает жить особенно интенсивно в таких интерпретациях, и что, преобразуя себя, она развивается дальше.
Похоже, что Парсифаль был воплощением того естественного человека, который сталкивается с проблемой зла и отношением к женщинам, и, таким образом, с задачей более высокого развития своего собственного сознания, так что многими окольными путями он осуществляет освобождение Королевства Грааля, правителем которого в итоге становится