Это событие придаёт Граалю психологическое значение, связанное с Эросом. Словно сосуд высказывает свое мнение по поводу любовного выбора мужчины, иными словами, он управляет его отношениями с анимой. В средние века у Minnedienst, как показал Юнг, существовало стремление к индивидуальной реализации анимы с одной стороны, и к личным отношениям с женщиной, с другой. Однако, в связи с ростом популярности культа Девы, обе тенденции были прерваны. В результате, анима уже рассматривалась лишь как архетипический символ. Судьба Анфортаса показывает, что момент личного выбора таит в себе большую опасность. Грааль, тем не менее, действовал в качестве руководящего символа среди путаницы, порожденной анимой, как образ абсолютной тотальности личности, и сделал процесс развития личности высшей целью.
Многочисленные удивительные особенности Грааля, квалифицирующие его как «трудно достижимое сокровище», и его аналогия с алхимическим камнем, который у Вольфрама в действительности происходит по мере выявления, оправдывает его принятие в качестве символа Самости. Поскольку он является во многих версиях реликвией крови Христа, становится ясно, почему этот символ Самости имеет связь с образом Христа. Итак, погребальный аспект и кровь показывают именно то, что Грааль связан с той стадией психического развития, которая после своей земной смерти, несёт действенность Христа в этом мире и сохраняет его «вещество души» на протяжении многих веков. По описанию из Евангелий, образ Иисуса нечеток и непоследователен и, как подробно разъяснил Юнг в «Аюп», образ этот приобрел свое значение лишь потому, что все современные символы Самости, такие как рыба, крест, Сын Человеческий и другие кристаллизуются вокруг него откуда-то из глубин коллективного бессознательного. По этой причине образ Иисуса стал идентичным с концепцией Самости и, таким образом приобрел ту субстанциальность и реальность, которая придала ему центральную значимость для нашей христианской культуры. Все проекции архетипа воплощенного Бога, Самости, которые были сконцентрированы в душе человека того времени, примкнули к этому образу. Это огромное значение позже отошло бы от фигуры Иисуса, если бы отдельный человек, начиная с апостола Павла, не переживал бы снова и снова внутренний психический опыт, который понимался, как нечто, идентичное с Христом. Эта душевная сила, постоянно поддерживающая жизнь символа Христа, соответственно может быть понята с точки зрения психологии, как врожденная модель индивидуализации, способная не раз и во все времена порождать Христа как образ Самости в каждом человеке, таким образом обеспечивая его выживание в мире людей.
С этой точки зрения, Грааль также может рассматриваться, как образ трансцендентной функции. Под этим термином Юнг понимает психический синтез сознания и бессознательного, с помощью которого для психической целостности, для Самости становится возможным вступить в сферу осознания. Поскольку эта функция является также ответственной за постоянное созревание и преобразование образа Бога, Самости, то по этой причине вполне может выглядеть символически как сосуд, в котором сохранилось «вещество души» Бога.
Хотя сосуд и его содержимое действительно идентичны, всё же есть тонкие различия в выборе образов. Как показал Юнг, камень в алхимии означает внутреннюю духовность человека. Его божественные свойства отличают его как частицу Бога, скрытую в природе, по аналогии с Богом, который в виде Христа пришел на землю в человеческом теле, подвергшись страданиям. С другой стороны, «простота» камня (lapis exilis, vilis) намекает на то, что каждый человек является его потенциальным носителем, и даже его вдохновителем. Таким образом, алхимический символ ляписа компенсирует чрезмерно высокую и отдаленную духовность церковного образа Христа, который слишком далек от естественного земного человека.
Можно было бы возразить, что гостия до её освящения также состоит из неживой материи и лишь после освящения становится телом Христа. Страстный интерес средневековых мыслителей к проблеме пресуществления показывает, насколько значительным был вопрос о включении материальных элементов в область, касающуюся Бога. Но тайны Евхаристии явно не достаточно для ответа. Возможно, объём задействованной материальной субстанции был слишком мал, и поэтому алхимики, идя своим путём, искали более глубокую связь между Богом с неживой материей. Некоторые алхимики (такие как Петрус Бонус, Мельхиор Сибиненсис и автор Aurora consurgens), однако, прослеживают аналогию между процессом трансубстанции в Мессе с алхимическим опусом. «В образе ляписа „плоть“ прославляет себя, — говорит Юнг, — она не трансформируется в дух, но, напротив, „укрепляет“ дух в камне… Поэтому ляпис можно рассматривать, как символ внутреннего Христа, Бога в человеке». Если смотреть с этой точки зрения, то камень представляет собой дальнейшее развитие символа Христа, дошедшего вниз до материи. «Не зная этого, — говорит Юнг, — алхимик развивает идею об intimatio (Ckristi) и приходит к выводу …что полная ассимиляция Спасителя позволила бы ему, будучи ассимилированной, продолжить работу по освобождению в глубине его собственной психики». Таким образом, он может даже освободить божественный дух, заключенный в материи. Он достигает этого, но не как эго, а действует в качестве Самости; следовательно, символ ляпис «пришёл не из сознательного разума отдельного человека, а из тех приграничных районов души, раскрывающих тайны космического бытия».
Ляпис алхимиков является символом Самости, который, безусловно, аналогичен Христу, но его образ, возвращаясь в глубины материи и физического, обогащён, в отличие от образа Христа, темной стороной, дополняющей его. Следовательно, если в символе камня акцент делается на материальную суть субстанции, то аспект сосуда подчеркивает другую грань того же символа, то есть важность психического понимания Самости. Сосуд также является материальным предметом, но он является тем, в чём содержатся другие физические вещества. Таким образом, эта особенная черта данного символа показывает, что образ Самости, Христа, практически не существует, пока он не реализуется в человеческой душе.
Здесь мы имеем дело с частью длительного процесса исторического развития, в ходе которого образ Бога, вначале переживаемый как полностью трансцендентное сознание, постепенно заменяется проекцией на «метафизическую» реальность и проникает всё больше и больше в человеческую реальность. Началось с того, что такой подход отразился в мифологемах о Богочеловеке (Гильгамеш, Таммуз, Осирис) в различных версиях этого мифа в процессе углубления; следующий шаг состоит в доктрине о воплощении Бога в одного конкретного исторически реального человека — Иисуса, через которого Бог вошел в полной мере в человеческую реальность. Учитывая важность данного события, личность Христа все чаще стала являться главным предметом теологических спекуляций в реформатских ответвлениях христианства. Однако, это нисхождение Бога в человеческую область оставалось бы неполным — особенно учитывая, что историческая фигура Христа относится к очень далекому прошлому — если бы не дальнейший шаг: осознание фактического существования Богочеловека в душе каждого человеческого создания. Средневековые мистики были первыми, кто выразил это понимание благодаря интенсивности индивидуального опыта, и, кроме того, легенда о Граале, наполненная богатыми образами, стала отражением этого. В этом смысле сосуд или камень символизирует цельного психического человека (не его эго) как реализацию божественного, достигшего материи. По мере того, как человек постепенно становится сознательным, качества и знания, которые ранее были в бессознательном состоянии и поэтому отнесены исключительно к Богу, подходят все ближе к его сфере влияния. Теперь это зашло так далеко, что, благодаря пониманию этого вопроса человек может в один момент произвести разрушительные взрывы, в сравнении с которыми акты уничтожения, совершенные мифологическими богами, действительно покажутся ничтожными. Куда может завести это растущее осознание образа Бога в человеке, не подлежит обсуждению. В любом случае, это возлагает на индивидуума моральную ответственность, о которой он ранее даже не подозревал, а также огромное обязательство стремиться к высшему сознанию, что означает, серьезно относится к своей собственной индивидуации.
В этом смысле Парсифаль предстаёт перед нами, как символ современного человека, перед которым поставлена эта колоссальная задача. Камень или сосуд обозначают цель, а именно, необходимость достижения целостности. То, что аспект камня чаще встречается в алхимии, а сосуд все чаще появляется в работах средневековых поэтов, возможно, связано с тем, что алхимики, будучи «учёными-натуралистами», стремились больше к содержанию, искали божественный дух в материи, в то время как эмоциональная сторона и видение этого вопроса была ближе сердцам поэтов, как и женский символ сосуда. Еще одна связь заключается в том, что Грааль ставил вопрос перед созерцателем, а не распространял прямые знания. Он символизирует скорее эмоциональную готовность принимать, а это соответствует реалии анимы. Природа Грааля будет исследована нами позже, но сначала следует обсудить оставшиеся предметы, задействованные в процессии.
Глава 9Стол, резное блюдо и два ножа
Стол, один из удивительных предметов из Замка Грааля, как символ связан с Граалем во многих отношениях. Женское и материнское значение присуще ему, особенно в том контексте, когда он используется для трапезы. Латинское mensa (стол, а также еда) происходит от metier (отмерять, распределять, предоставлять, делить). Mensis (месяц — в связи с чем Луна считалась мерой времени) происходит от того же корня, me (отмерять). Луна известна как женский символ, мать (meter), и та, которая распределяет пищу. Идея распределения возвращает нас снова к сосуду, поскольку он также является мерилом. В историях о Граале стол описан как предмет большой ценности. В Вольфрамовской процессии Грааля стол, который выносят сразу же после копья, сделан из прозрачного гранатового гиацинта (красноватый камень) с двумя креплениями из слоновой кости. У Кретьена эти опоры из черного дерева, которое не гниет и не горит и поэтому вечно, столешница же сделана из слоновой кости. Таким образом, стол имеет важное значение не только потому, что сидя за ним принимается пища, поданная Граалем, или потому, что согласно версии Вольфрама Грааль помещается на него; новый смысл реальной важности приписан ему в историях о Граале. Эти истории относятся по понятной причине к Рассказам Круглого Стола. Круглый стол Артура обозначает круг избранных рыцарей, главным образом его двора, и в некоторой степени представляет собой архаичную форму тех архетипических образов, которые Парсифаль увидел в Замке Грааля. Мы видели, например, что при первой встрече Парсифаля с Артуром, король был «неспособен к действию», как Король Грааля, он тоже был ранен (правда, временно). При той встрече похищенная золотая чаша также играет важную роль.