г друга, как это указано также у Вольфрама.
В противовес роли Говейна, как теневого брата, теперь кажется, что именно он является солнечным героем, и должен быть отождествлен с Гильгамешем — если мы сравним легенду о Граале с вавилонским эпосом — а не с его теневым братом Энкиду. Но когда мы рассматриваем любопытную энантиодромию (обращение в противоположное), которая с iooo года имеет тенденцию производить переоценку всех христианских контентов, то становится весьма значимым тот факт, что именно солнечный герой (воплощающий принцип коллективного сознания, доминирующий в первой половине эона рыб, как и в языческом мире), должен был быть репрессирован в тень, в то время как земные, натуральные, смертные Антропосы, типа Энкиду и Поллукса, должны были быть подняты до уровня высшего направляющего принципа.
В версии Вольфрама, оба сражаются, не узнавая друг друга, и после встречи Парцифаль кричит:
«Ich hdn mich selber iiberstritten».
«Я боролся с самим собой».
И Гаван отвечает:
«Du hast dir selber an gesiget».
«Ты победил самого себя».
Таким образом, вероятно, Говейн представляет собой переразвитый аспект самого Парсифаля, вероятно ту односторонность сознания, так ясно показанную в его ранней истории, его наивные идеалы рыцарства, заставившие его оскорбить женское начало, проступок, который он сейчас постепенно начинает осознавать. Очень примечательным является тот факт, что в те времена наивысшего расцвета рыцарства, герой (Парсифаль), чьими самыми основными характеристиками были духовный поиск и несомненное отсутствие понимания даже касательно чувства вины, должен был выйти на сцену вместе с идеальными христианскими рыцарями (Говейном, Галахедом) в качестве наиболее важной фигуры в легенде о Граале. Высшую ценность представляет теперь более человечный герой, нежели общепринятый благородный рыцарь; появляется возможность сомневаться, искать свой одинокий путь, один неопределенной шаг за другим, и это представляет собой возможность более высокого достижения сознания, чем наивное следование коллективным идеалам. Христианское отношение к разуму с его односторонним акцентом на борьбе за добро подвергает человека опасности подвергнуться определенной агрессивной гордыне, ярко проявившейся в Говейне, в отличие от которого неуверенность Парсифаля привлекает современного человека, как нечто более близкое и понятное.
Говейн принадлежит к кругу рыцарей короля Артура, к которым Парсифаль допускается до его прихода в Замок Грааля, и куда он возвращается после своего изгнания из царства Грааля. Таким образом, роль Круглого Стола Артура в сравнении с Королевством Грааля становится ясна. Круг рыцарей Артура отражает символ Самости таким, как он проявился в первой половине христианской эпохи, образ, в котором односторонне доминировал светлый духовный мужской аспект Логоса, и чье жизненное расширение послужило цивилизаторскому преодолению языческой и животной примитивности. Рыцари Артура, в частности, посвятили себя этой задаче. На данном этапе проблема тени, индивидуальной внутренней противоположности еще не созрела, но всё же внешне проецируется на варварских противников, которые должны быть уничтожены. Только когда «время пришло», и началась вторая половина эры рыб, созрела проблема тёмной внутренней жизни человека. Именно по этой причине Король Грааля был ранен невидимым врагом, и по этой же причине величайшим героем является уже не Говейн, христианский рыцарь круга Артура, а Парсифаль, провинившийся, но в отличие от других, размышляющий о проблеме Грааля.
В любом случае, Парсифаль возвращается в круг Артура, который, говоря психологическим языком, соответствует регрессии. Похоже, что он слишком рано столкнулся с проблемой Грааля; кроме того, культурная задача христианского идеала еще не была сформирована, и нужно было сделать это в первую очередь. По этой причине, именно Говейн, исключительно христианский рыцарь, сражающийся не раздумывая за то, что считается правильным, появляется как раз тогда, когда Парсифаль ищет «потерянного Бога» в своей душе. Контраст между Парсифалем и Говейном может также рассматриваться, как разница между интроверсией и экстраверсией. Истории, сосредоточенные вокруг Говейна, повествуют только о непрерывной цепи внешних действий. Однако, как только герой должен испытать нечто, касающееся судьбы Королевства Грааля, он вполне характерно засыпает. Парсифаль же размышляет об этом снова и снова. Его путь состоит во внутренней реализации, даже если он временно возвращается к внешней жизни приключений круга Артура.
Поскольку Говейн олицетворяет теневой аспект Парсифаля, необходимо коротко рассказать о его приключениях, во всяком случае в той мере, насколько они связаны с Граалем, хотя это немного усложняет и отодвигает презентацию основной темы.
Получив вызов от Loathly Девицы, Говейн и 50 рыцарей вооружаются для похода. Вдруг странный рыцарь входит в дверь. Он обращается к Говейну, упрекая его в нападении и нанесении ран своему господину без предварительного вызова, и поэтому он обвиняет его в предательстве. Естественно Говейн оспаривает это, но хочет, тем не менее, последовать за своим обвинителем, который называет себя Гуингамбресилом, чтобы оправдать себя, сразившись с ним в присутствии короля Эскавалона. Решив представить себя перед битвой, он приходит, не зная того к крепости Гуингамбресила. Мужское население крепости находиться на охоте, а ничего не подозревающая сестра соперника по-дружески принимает его. Оба понравились друг другу. Однако подозрительный слуга застаёт их врасплох и обвиняет Говейна, которого он узнал, в убийстве отца девушки. Местные жители атакуют замок.
Говейн и девица имели под рукой лишь шахматную доску и шахматные фигуры, чтобы сдержать натиск нападавших. В тот момент, к счастью, Гуингамбресил возвращается с охоты с королем Эскавалоном. Они выражают сожаление по поводу нарушения законов гостеприимства своими горожанами. Таким образом, они решили перенести турнир на год, в течение которого Говейн отправится на поиски кровоточащего копья, «копье, которым согласно преданию однажды будет уничтожено Королевство Логрес», и доставит его Королю. В случае, если он возвратиться с ним, спор будет урегулирован тут же. Таким образом, Говейн отправляется на поиски, которые точно совпадают с поисками Парсифаля, так как копье и Грааль хранятся в одном месте. Эти два предмета, ставшие целью их поисков, подтверждают вышеупомянутое описание обоих героев. Говейн — христианский рыцарь, должен искать мужской символ, копье, которое разрушит королевство; поэтому он должен отследить темное укрытие противника. Парсифаль, с другой стороны, ищет женский символ, сосуд или камень, то есть символ тотальности, который трансцендирует проблему противоположностей и тем самым достигает их объединении. Приключения Говейна в замке Гуингамбресила — это только первое из длинного ряда его приключений, связанных с женщинами. В этом вопросе он также противопоставляется Парсифалю, поскольку последний, будучи сыном вдовы, по своему характеру ближе к женскому началу и меньше нуждается в личной конфронтации с ним, в отличие от Говейна, который должен будет служить «матери» и женщинам в течение длительного времени в будущем. Его действия по освобождению женщин в замке Чудес, где они были взяты в плен неким магом, четко формируют параллель с освобождением царства Грааля и в этом свете становятся понятными.
Мужчина, естественно, имеет тенденцию к идентификации себя с мужским началом, и, как известно, признание своей женской стороны является для него серьезной проблемой. Поэтому он склонен действовать несправедливо по отношению ко всему феминному. Действительно может показаться странным, что особый акцент был сделан на унижение женского начала тогда, как такое большое значение уделялось женщине во времена Minnedienst (Миннезингерства — рыцарской любви, служению даме сердца). Однако не стоит упускать из виду то, что женщина была любима лишь с внешней стороны; мужской идеал всегда был односторонним и абсолютного мужественным. Мы также видим в ходе дальнейшего исторического развития, насколько последовательным было такое предостережение об искуплении женского начала, поскольку время чествования женщин, длившееся недолго, сменилось этапом преследования ведьм. Время Minne (Любви) сменилось на время, когда женщин стали клеймить и ассоциировать с Дьяволом. В ходе Реформации изображение женщины даже было отлучено от Церкви, и в результате жизнь все больше исчезает из Протестантизма. Еще одним явлением возникшим примерно в период Реформации трудно сочетающимся с культом женщины или природы, был научный подход, несомненно наложивший свой отпечаток на всю современную эпоху. Когда есть желание раскрыть тайны природы, благоговение должно отойти в сторону, поскольку оно приводит к эмоциональным ограничениям, мешающим достижению данной цели. Наш век не столько проявляет бережное отношение к природе, сколько господство над ней или даже грабеж. Но и тогда с увеличением использования техники и распространением механизации стало очевидным нечто подобное Протестантизму, то есть потеря души, с помощью чего осуществляется механизация. Поэтому настало время, когда хотя бы минимальное внимание снова было бы уделено внутреннему миру, психе.
Шахматная доска, которой Говейн и его возлюбленная защищались, является гениальным мотивом, так как в шахматах, в игре, которая требует самого пристального внимания, друг другу противостоят две стороны — черная и белая, и практически всемогущая королева стоит рядом с несколько беспомощным и тем не менее жизненно важным королём. Все эти символы, предметы и психические функции являются элементами, которым Говейн как рыцарь должен подчиниться ради своего дальнейшего развития, а Парсифаль, его теневая фигура, пытается исследовать более глубокие проблемы, хотя правда в том, что пока они вряд ли ему под силу.
История теперь возвращается к Парсифалю, который странствовал почти пять долгих лет.