Далее рыцарь заявляет, что если бы Гавейн стоял здесь перед ним, то он отрезал бы ему голову и вырвал сердце из его тела. Его отец был убит отцом Гавейна, и сам Гавейн убил одного из его двоюродных братьев, вот почему Гуиромеланц так сильно ненавидит его, и должен отомстить. Он дает Гавейну кольцо для его сестры, прекрасной Клариссаны, и называет ему имя Замка Чудес: La Roche de Champguin (или Sanguin во многих рукописях; у Вольфрама — Rosche Sabbins). В зеленый, красный и алые цвета окрашиваются там ткани и используют для торговли.
Наконец, Гуиромеланц захотел услышать имя своего ви-за-ви и с удивлением узнает, что он есть ни кто иной, как горько ненавистный ему Гавейн. Он сожалеет, что под рукой у него нет оружия, но они договариваются о сражении на неделе. Гавейн должен пригласить короля Артура и весь двор, а Гуиромеланц пошлёт за своими людьми, ведь поединок между двумя выдающимися рыцарями будет таким зрелищем, что будет жаль, если на нём не будет присутствовать максимальное количество рыцарей и дам. Слава победителя будет в тысячу раз больше, чем при отсутствии свидетелей боевых действий.
Гавейн соглашается с этим и возвращается через опасный брод. Коварная девица, увидев его, падает на колени и умоляет о прощении. Она объясняет, что из-за горя по поводу смерти любимого от руки Гуиромеланца, она стала такой злой и вероломный, и что она живет в надежде, что однажды ей удастся настолько разгневать рыцаря, что он убьет ее. Он, Гавейн, должен прямо сейчас сделать это. Но он этого не делает, а предлагает ей вместо этого идти с ним в замок. Перевозчик помогает им перебраться, и их приветствуют в замке с большой радостью. Гавейн дарит сестре кольцо от Гуиромеланца и передаёт его слова любви, на которые она отвечает взаимностью, хотя они никогда не видели друг друга, будучи разделёнными рекой. Гавейн, однако, пока не раскрывает свою личность и до сих пор остается неузнанным своей матерью. Он посылает оруженосца к Артуру, находящемуся по соседству, с сообщением, что Артуру нужно прибыть в Roche Champguin в пятидневный срок для того, чтобы присутствовать на поединке между ним и Гуиромеланцем. Кроме того, он также отдаёт приказание, чтобы королеве Гвинерве передали особое приглашение. Оруженосец перебирается через реку и едет прямо к Артуру в Орканию. Большая радость воцарилась в расколдованном Замке Девушек. Королева приказала натопить баню и приготовить 500 ванн, в которых все сквайры должны искупаться перед тем, как одеть свежую, золото-тканную, подбитую горностаем одежду. Они проводят ночь, бодрствуя, в церкви, а на следующее утро Гавейн в одиночку пристёгивает шпоры к правой ноге каждого из них, опоясывает их мечами и называет их рыцарями.
А в это время Артур собирает свой двор в Оркании, где возникла тревога в связи с длительным отсутствием Гавейна. Король, увидев, что все его рыцари собрались, а Гавейна среди них нет, падает в обморок. Толпа спешит к нему, и в зале вспыхивает волнение. Леди Лора замечает это из беседки и, испугавшись, спешит к королеве, которая спрашивает, что случилось.
На этом моменте поэма Кретьена обрывается. Первый продолжатель, ранее отнесенный к Псевдо-Вошье (Гатьер), снова берётся за историю и продолжает её с того же места, вероятно, довольно скоро после смерти Кретьена (между 1190 и 1212 гг.):
… Пока рыцари обеспокоены потерей сознания у Артура, прибывает курьер Гавейна и всё разрешается в радости и веселье. Тут же были сделаны все необходимые приготовления к немедленному отъезду в ответ на приглашение Гавейна на его поединок с Гуиромеланцем. Тем временем в Замке Девиц королева Игрэйна сама представилась Гавейну, как мать Артура. К приходу Артура и его окружения с большой помпой была организована встреча между соперниками равного ранга. Битва продолжалась, пока Артур, будучи тронутым отчаянием Клариссаны, ни привёл противников к примирению. Гуиромеланц получил в жены Клариссану и был наделен Артуром землями. В версии Вольфрама Оргелуза, будучи обязанной Гавану, отказывается от своей ненависти к Гуиромеланцу, а он в свою очередь отказывается от своих разногласий с Гаваном.
Невозможно вдаваться во все подробности приключений Гавейна, поскольку это привело бы нас слишком далеко, но два мотива всё же следует подчеркнуть, потому что они также появляются и в приключениях Парсифаля и тесно связаны с проблемой Грааля. Один из моментов — это неотомщенное или требуемое мести убийство двоюродного брата или родного брата, а другой — потеря сознания Артура перед началом турнира враждующих рыцарей.
Это не первое появление мотива неотомщенного убийства родственника. Повторяется это в той или иной форме почти со всеми из основных фигур в легенде о Граале. Как мы уже упоминали, во многих версиях Король Грааля сам участвовал в подобном убийстве. В одном случае, он ранен копьем языческого противника, сражаясь за фигуру анимы, за которой Грааль запретил ему следовать. Здесь языческий противник четко определяется, как тень фигуры короля. Психологически это означает, что вместе с освобождением сознания, которое стало возможным благодаря христианской религии, также была тайно генерирована Orgueil (гордость), и затем она со своей стороны сформировала негативный языческий демонизм, приведший к деструктивному отчуждению от инстинкта и природы. Все другие версии легенды иллюстрируют с различными нюансами ту же проблему, в то время, как мы увидим позже, Парсифаль также терпит полное поражение во время своего визита в водный замок русалки от руки невидимого противника, который, очевидно, был сформирован против него анимой. Этот противник также соответствует невидимому существу, убившему рыцаря, сопровождающего Гавейна, или тому, кто злостно убил брата Короля Грааля, что привело к болезни Короля Грааля и бедствиям, разорившим земли. Король явно не преуспел в своем противостоянии с тенью. Как уже отмечалось, он обладал односторонним характером и невидимый, то есть нереализованный, «другой», ставший причиной раны, частично отвечает за его невозможность исцелиться, пока Парсифаль не выполнит задание. Здесь, как и с Гавейном, это случай возмездия за совершенные неверные действия.
Идея о том, что преступление должно быть отомщено, является частью основного отношения человечества, так сказать. Это согласуется с одним из примитивных и самых сокровенных чувств человека, которое может быть описано, как архетипическое «осуждение». Оно рождает обязанность мести или возмещения, которой придается большое значение на определенных уровнях культуры. (Кельтские легенды полны этого мотива). Было бы неправильно объяснять это лишь как инстинкт мести. Скорее, за этим прячется идея о том, что из-за преступлений, совершенных или пережитых, мир приходит в расстройство, и что нарушается в некоторой степени Дао, космический порядок. Из-за непредсказуемых возможных последствий крайне важно загладить вину за совершенное преступление. В настоящее время, мы, конечно, не согласимся с тем, что это должно быть разрешено в форме кровавого отмщения и назовём такую месть «примитивной». Наш так называемый прогресс состоит в том, что мы на самом деле запрещаем месть. В то же время, однако, мы больше не признаём основополагающей справедливости и смысл этого основного чувства, посредством которого мы освобождаем себя от ответственности. Тем не менее, что-то очень значительное скрывается за этим, а именно, глубоко религиозное чувство общей ответственности за события в мире и попытки расположить человека в космосе в качестве необходимой и важной функционирующей части великой работы создания. Таким образом, месть достигает своего значения в качестве освобожденного импульса реституции, восстановления.
В Продолжении легенды о Парсифале проблема несправедливости несколько сложнее, ибо Король Грааля ранил себя частью меча, которым был предательски убит его брат. Этот брат опять же представляет тот аспект короля, мужчины-христианина, который по-прежнему находится в бессознательном состоянии. Он часть тени Короля, и именно он, а не Король, владеет мечом предателя. Он символизирует возможность опасного бессознательного поведения. В общем, как режущее оружие, меч относится к высшим, дискриминационным функциям сознания, и именно такая функция, в соответствии с мифологическими показаниями бессознательного, освободила человека-христианина от его тени. Это должно, безусловно, подразумевать отсечение природного, первобытного человека, к чему пришли христианские мыслители в своем учении о privatio boni. Ампутация природного человека, внутреннего брата, имеет прямое отражение на самом Короле Грааля. Он получил травму словно рикошетом, так как злоупотребление тем видом мышления, которое в Средневековье использовалось для борьбы с вопросами зла, окончательно подорвало целостность доминирующего христианского сознания.
То, как Король Грааль был ранен, ссылаясь на «Merlin» и вышесказанное, также подтверждает эту версию. Не убитый человек, а убийца Гарлан является невидимым странствующим братом короля. Балэйн уничтожает убийцу при дворе короля Пеллехана, но король преследует Балэйна до комнаты, где лежит в постели раненый Иосиф Аримафейский. (Напоминаем, что последний был ранен черным ангелом). Там Балэйн ранит Короля Пеллехана, считавшегося наиболее добродетельным человеком того времени. Развитие этой ситуации мы проследим позднее по ходу нашего исследования. На данный момент уже ясно, что снова и снова мы наталкиваемся на мотив брата или родственника Короля Грааля, которого иногда убивают, иногда он сам выступает в роли убийцы, чья судьба прямо или косвенно впутывает царя в его проблемы. А теперь тот же мотив появляется в связи с Гавейном, встретившим рыцаря, желающим отомстить Гавейну за убийство его отца двоюродным братом. Парсифаль окажется в аналогичной ситуации, когда он позднее обнаружит, что Красный Рыцарь, которого он убил в начале своих приключений и чьи доспехи он присвоил, является его родственником.
Всякий раз, когда один и тот же мотив так часто встречается в различных повторениях или модификациях, это означает, говоря психологическим языком, что он не принимается сознанием, и что он, таким образом, будет возникать в новых и новых формах в попытке привлечь к себе внимание. Мотив теневого брата, несомненно, связан с противоречивым характером христианского эона и раздирающих друг друга противоположностей того времени. Юнг показал в «Aion», что эта проблема находит отражение в образах Христа и Антихриста или в двух Сынах Бога, Сатанаэле и Христе, или в оригинальных гностических размышлениях о двойной природе Христа, что указывает на раскол противоположностей в символе Самости. Эта религиозная проблема, а вместе с ней личная проблема пребывающей тени, вырисовывается в человеке-христианине, Короле Грааля и Парсифале, его назначенном приемнике, и здесь Гавейн тоже, в конце концов, вынужден противостоять ему.