[68]. На этом цикле основывается «Смерть Артура» Томаса Мэлори.
«Поиск Святого Грааля», вероятно, написанный около 1200 г., - это хорошо проработанная история с явной религиозной основой. А. Пофиле, редактор работы и Э. Жильсон считают её продуктом цистерцианского склада ума. В любом случае, она приписывается Вальтеру Мапу, который, как сказано в тексте, перевел книгу, сохранившуюся в Солсбери, с латыни на французский язык для своего покровителя, Генриха II. Этот «Поиск», в котором героем является уже не Парсифаль, а «святой рыцарь» Галахад, основан на том же сюжете, что и «История Святого Грааля». На переднем плане здесь мистический фактор, соединенный с аллегориями.
Весьма выдающейся работой является прозаический роман «Perlesvaus», написанный, согласно В. А. Ницу, которому мы обязаны превосходным новым изданием, между 1191 и 1212 гг.[69] История эта, радикально отличающаяся от всех других, представлена в форме послания священнику, епископу Нельскому, и записана, или же переведена с латыни на французский, клириком «dans une Maison de religion dans L'ile d'Avalon», то есть аббатства Гластонбери. Здесь также говорится о Граале как о чаше Иосифа Аримафейского и о копье Лонгина. Эта история изложена в весьма аллегорической или даже символической форме, к которой добавлен приключенческий элемент, и кажется такой спонтанной, что С. Эванс[70], переводивший ее на английский, считал, что это полностью оригинальная версия — что, конечно же, не так.
Английский «Sir Percyvelle», который в своей простоте изложения может быть тесно связан с изначальным вариантом, в сущности, согласуется с данными Кретьена о юности Парсифаля, хотя здесь Грааль не упоминается.
Валлийский «Мабиногион» Передура основан на работах Кретьена, но очевидно переплетается в уэльскими мотивами гораздо более раннего происхождения, что придает работе весьма архаичный характер. Вместо Грааля там появляется блюдо с отрезанной головой, которая взывает об отмщении убийце.
«Diu Krone» Генриха вон дем Турлина[71] — несколько запутанная история, но с интересными и информативными деталями. Большей частью она напоминает нам продолжателя Кретьена, Воше де Денена, а героем Грааля в ней является Гавейн. Чаша Грааля описана как древняя шкатулка, в которой лежит кусок хлеба. Одну треть хлеба отломила несущая его женщина, чтобы отдать хозяину Замка Грааля. Кроме шкатулки, вдобавок к обычным объектам, сопровождающим Грааль (копье и меч), упоминается также toblier (ткань, скатерть)[72] — без сомнения, намёк на Евхаристию.
Наконец, работа, наиболее нам известная — «Парсифаль» Вольфрама фон Эшенбаха, написанная между 1200 и 1207 годом, то есть почти на двадцать лет позже, чем «Повесть о Граале» Кретьена де Труа, которой она строго соответствует по содержанию, хотя Вольфрам и утверждает, что она принадлежит провансальцу по имени Киот (Гийот)[73] и укоряет Кретьена за то, что он «исказил историю». «Парсифаль» отличают, прежде всего, небольшой объем, глубина мысли и чувства, и психологические тонкости, которые подчас кажутся весьма современными. Как уже упоминалось, она в значительной степени и часто до мелочей соответствует «Парсифалю» Кретьена, за исключением вводной истории и окончания, которых и недостает у Кретьена и которые развиваются иначе у продолжателей. «Парсифаль» фон Эшенбаха явно выдает влияние Востока. Автор также заявляет, что языческий еврейский астроном по имени Флегетанис прочитал о Граале по звездам и тогда же записал свое открытие на варварском языке (вероятно, арабский язык). В одном пункте, однако, Вольфрам отличается весьма существенно от Кретьена, поскольку, согласно Вольфраму, Грааль — не чаша, а камень. Через эту деталь и еще несколько других Вольфрам соединяет Грааль с психологически важным миром алхимического символизма. Как указал К. Юнг[74], алхимия была чем-то вроде подводного течения в христианстве, которое властвовало в верхних слоях и стремилось заполнить лакуны, которые противоречия христианства оставили зияющими. Далее в мы покажем, насколько алхимия важна для понимания символизма Грааля. Среди всех поэтов Грааля именно Вольфраму принадлежит заслуга укрепления этой связи с алхимией.
«Юный Титурель» Альбрехта фон Шарфенберга[75] рассказывает нам раннюю историю Грааля и его первых хранителей, которые пришли в Испанию с Востока и принесли туда христианство.
Появление такого количества разных версий и видоизменения, которые претерпел материал, доказывают особенную жизненность, которую он в себе скрывает. Не ограничиваясь какими-то конкретными формами, он преобразился из сказки для простаков в мистический религиозный поиск. Психологически это также указывает на тот факт, что он связан со сложной и, по-видимому, неразрешимой проблемой.
Закончим введение сказкой, которая, если она подлинна (а это точно неизвестно, потому что впервые записана она была в 1845 г.), может выступать как оригинальная народная форма истории Парсифаля. Это бретонская сказка о Перонике.
Пероник, бедный юноша, узнаёт от проезжающего рыцаря, что два волшебных предмета, золотой кубок и алмазное копье, следует искать в Замке Кер Глас. Глоток из алмазного кубка излечивает все болезни, а копье уничтожает все, что поражает. Эти вещи принадлежат магу Рожеру, живущему в Кер Глас. Чтобы добраться до замка, как рассказал рыцарю отшельник, нужно сначала пройти через лес иллюзии, сорвать яблоко с дерева, охраняемого корриганом [карликом] с пламенным мечом, и найти смеющийся цветок, который стережет змеегривый лев. Затем, переплыв через Море Драконов и пройдя Долину Радости, герой достигнет реки, и у единственного брода его будет ждать женщина, одетая в черное. Он должен посадить ее на свою лошадь, чтобы она показала дорогу. Все рыцари, которые искали замок, погибли, но это не останавливает Пероника. Он отправляется в путь и, успешно пройдя через все опасности, достигает Замка Кер Глас. Маг умирает после того, как откусывает яблоко и до него дотрагивается женщина, которая оказывается чумой. В подземной пещере Пероник находит кубок и копье, «la lance qui tue et le bassin qui vivifie».
Замок исчезает с ударом грома, и Пероник оказывается в лесу. Облачившись в красивые одежды, он идет ко двору короля, который щедро его одаривает и назначает главнокомандующим. Так ребенок-найденыш становится великим и могущественным лордом[76].
Чаша и копье здесь — побеждающая смерть и дарящая жизнь пара противоположностей, это простая и очевидная интерпретация. Однако сказка слишком проста, чтобы пролить достаточно света на истории о Граале. Тем не менее, она психологически значима, поскольку указывает на общечеловеческую основу поэм о Граале, поэтому такие простые фольклорные мотивы особенно интересны, так как их можно считать продуктами творческой фантазии и прямыми выражениями души, то есть слепками психических содержаний, процессов и связей, весьма схожих с теми, которые представлены в снах. Но в отличие от снов, в них не преобладают субъективные проявления; напротив, они обладают общечеловеческим, то есть архетипическим характером. В сказке о Перонике мы находим что-то вроде представления наиболее универсальной архетипической основы легенды о Граале, тогда как сама легенда в ее частных формах лежит ближе к сознанию и потому богаче нюансами, но в то же время и более преходяща.
Под архетипами Юнг, введший этот термин в психологию, понимал «предсознательную психическую предрасположенность, которая позволяет (человеку) реагировать человеческим образом»[77]. Юнг сравнивает эти предрасположенности или доминантные структуры в психике с невидимым потенциальным существованием кристаллической структуры в насыщенном растворе[78]. Специфическую форму они принимают, когда появляются в сознании в фигурах или образах; следовательно, важно отличать архетип, бессознательную, предсуществующую предрасположенность, и архетипические образы. Как врожденные возможности форм поведения и восприятия, архетипы взаимно связаны с инстинктами. Они присущи человеческой природе в универсальном смысле, и потому приводят к появлению постоянно повторяющихся схожих архетипических образов.
Мифы и сказки также характеризуются этой универсальной обоснованностью, что отличает их от обычных снов. Есть, конечно, сны с преобладающим архетипическим характером, но они также содержат субъективный элемент, поскольку обычно появляются в особо значительные для сновидца моменты, например, в поворотные моменты жизни или в критических ситуациях, которые требуют свежей ориентации или адаптации и в которых существующий подход, доминирующий в сознании, не годится. Появление архетипического образа привлекает внимание к его общечеловеческому качеству или к идее, которая лежит за ним[79]. Человек начинает осознавать новые, ранее не замеченные возможности и через них ощущает приток свежей энергии, ибо архетипы обладают нуминозным свойством и действуют как скрытые источники энергии. Когда миф повторяется в ритуальном представлении или в более общем, упрощенном виде, в сказке, его исцеляющий фактор действует на каждого, кто заинтересовался и последовал ему. Посредством такого соучастия человек вступает в связь с архетипической формой ситуации и так приводит себя «в порядок». Архетипические сны могут оказывать такое же воздействие. Равным образом такое приведения себя «к порядку» или «единение с высшей волей» является содержанием религиозного опыта.