рое может стать также непосредственным опытом в душах сегодняшних мужчин и женщин.
Поэтому не удивительно, что образы ветхого и нового Адама должны играть важную роль в алхимии[241]. Адам появляется здесь как синоним трансформированной субстанции и как Меркурий, и описывается как андрогин, чтобы символизировать тайную противоположную природу темной материи[242]. Алхимики даже зашли настолько далеко, чтобы приравнять своего Адама к образу своего Короля, старого или нуждающегося в обновлении. Стихотворение Василия Валентина описывает его сидящим в купальне и соединяющимся с Венерой! В других текстах он описывается как «высший человек», как «внутренний, невидимый человек», находящийся внутри нас. Его опускание в купальню или состояние сокрытия в могиле материи символизирует бессознательное условие, так сказать, воплощение Самости, альтернативное тому процессу, с помощью которого он возродится, т. е. изменится в обновленной силе опыта[243]. Как Христос в уже цитированном тексте (глава 5), Адам в алхимических версиях поражен в сердце стрелами любви[244]. В алхимическом coniunctio он объединяется со своей собственной внутренней противоположностью, Евой. Алхимики проецировали на него свою трансформирующую субстанцию, поскольку, согласно Библии, он был создан Богом из праха земного. Этот прах земной они интерпретировали как своего рода massa confusa или «хаос», из которого может быть создано все[245]. Четырьмя стадиями процесса путем разделения на четыре элемента, первоначальный хаос получает упорядоченность и внутреннее единство, и новый Адам, в котором четыре элемента становятся нерушимым единством, рождается в камне. Многочисленные атрибуты, которые алхимики приписывают своему Адаму, такие, как четырех- и восьмисторонность, округлость, природа микрокосма, и четыре элемента, из которых он состоит, явно описывают аспект Адама как Самость[246] и составляют полную параллель идеям «Сирийской пещеры сокровищ». Юнг уже указывал на эти параллели в Mysterium Coniunctionis; отсылаем читателя к его пояснениям[247]. Четырехсторонность Адама связана, как поясняет Юнг, со структурой сознания (четырьмя его функциями) и указывает на, по сути, психическую натуру символизма Адама. Он является психическим par excellence. Однако он представляет не только психическое, но также и Самость, и потому является «визуализацией „непредставимого“ Божественного»![248]. Понимание Адама в этом смысле, как божественный образ, появляющийся в душе, объясняет бесконечно богатое развитие фантазий по поводу его могилы, как это передано в «Сирийской пещере сокровищ» и аналогичных текстах, и также вливание этих образов в легенду о Граале. Если Адам представляет образ Бога, проявленный в человеческой душе, это также подтверждает ранее упомянутое объяснение двух Королей Грааля, нуждающихся в искуплении. Старший, единственно явно живущий Король Грааля, соответствует «Ветхому Адаму», и таким образом, образу Бога Ветхого Завета, поскольку он создан по образу Яхве. Раненый король, с другой стороны, соответствует, как уже объяснялось, Христу как «Второму Адаму»! Подобным же образом, алхимический Адам описывается как раненный стрелами любви, которыми его поразил женский образ[249]. И, наконец, Персеваль также является обновленным и более поздним образом того же Адама, tierzhorn, который искупает Христа, который есть Adam Secundus. Но в то время как «Ветхий Адам» согрешил лишь однажды, съев плод древа познания, Персеваль сначала согрешает, не задавая нужного вопроса; пока он его не задает, он не искупает, так сказать, старого греха Адама новым деянием. Это соответствует современной религиозной точке зрения, согласно которой достижение сознания не является более преступлением, но, напротив, высшей задачей человека.
Подобная мысль — о том, что необходимо более дифференцированное сознание, основанное на личном отношении к Богу — также, кажется, выражена в продолжении легенды, где Грааль принимает на себя своеобразные судебные функции. После того, как Иосиф был освобожден императором Веспасианом и обратил его, тот крестится и вместе с семьей уходит проповедовать христианство. Мучимый голодом, Иосиф вспоминает, что Христос говорил ему обращаться за руководством к «Трем Силам». Чтобы получить ответ на свой вопрос, Иосиф должен накрыть квадратный стол, поставить в центр Грааль, а рядом с ним — рыбу, пойманную Броном, и потом собрать вместе своих товарищей. Тогда грешники будут разоблачены. Grant senefiance (акт великой важности), который он должен выполнить, соответственно, символическое обозначение Тайной вечери; точно так же, как тогда был изобличен предатель Иуда, так и здесь виновные будут узнаны по тому, что они не смогут ни найти места за столом, ни почувствовать действие благодати, исходящей от Грааля. В той мере, в какой он различает добродетельных и грешных, Грааль представляет Христов обряд Суда. Поскольку Иосифу доверен Грааль, ему также дарованы и его судебные функции. Следовательно, Грааль действует как экстериоризованная или проецированная совесть[250]. Когда бы Иосиф ни советовался с Граалем, он будет слышать в сердце голос Святого Духа; это значит, что сила различения уже больше не вне его, но осуществляет себя изнутри него.
Хотя автор не говорит об этом, возможно, потому что он просто не осознавал этого, тем не менее он создает здесь соответствие, которое делает это достижение Иосифа важным для работы Христа по искуплению. Адам и Ева согрешили в том, что, нарушив заповедь Бога, они съели плод Древа познания добра и зла. «И сказал змей жене: нет, не умрете; но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете как боги, знающие добро и зло» (Бытие, 3:4,5). Когда Христос, собственноручно, вручил Грааль Иосифу, он также даровал ему эту явную божественную привилегию силы различения, и таким образом аннулировал грех Адама. Это было смягчено в том смысле, что Иосиф вместе с Граалем получил познание добра и зла, и вместе с этим возможность исправить ошибку Адама, поскольку вместе с этим знанием он был вынужден взять соответствующую ответственность на себя. Если бы Адам и Ева были приготовлены для желаемого сознания и признали бы свою вину, вместо того, чтобы жаловаться: «Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел» (Бытие 3:12) и «змей обольстил меня, и я ела» (3:13) — тогда история спасения, возможно, пошла бы другим путем.
Эта модифицированная концепция зла и требование более высокого сознания поднимают проблему, которая, пройдя через многочисленные изменения, проходит через все легенды о Граале. Более выраженная сила различения, определяющая христианскую эру, приводит прежде всего в конфликту, который требует решения, которое в свою очередь освобождает приостановку жизни, которая была условием этого конфликта — и это решение ожидается от Святого Духа, Утешителя. Последний, однако, говорит с Иосифом из сосуда Грааля и проводит его особенным образом через все трудности. Если посмотреть с этой точки зрения, еще более изумительно, что мир Грааля должен был упасть в состояние темноты и бедствия и требовал искупления, ожидая вопроса Персеваля. В этой ситуации направляющий голос Бога, исходящий из Грааля, кажется или более не действующим, или, что более вероятно, более не понятным для людей. Это приводит нас к проблеме, тесно связанной с той, что так занимала де Борона, а именно, к загадке четвертого принципа, связанного с Троицей и усиливающего ее.
Глава 19Троица: Проблема четвертого
То, что высочайшая психологическая ценность, образ Бога, ощущается в триадной или тринитарной форме, находится лишь частично в согласии со средней естественной структурой психики. Это можно объяснить особыми обстоятельствами[251]. Вообще говоря, естественный символ целостности и образ Бога состоит из четверки, которая соответствует четырем функциям индивидуума[252]. При ближайшем рассмотрении христианский символ целостности лишь кажется троичным, так как Дьявол, его противоположность, является четвертым. Последний есть, по сути, аналог Христа, и хотя теологи стараются минимизировать его реальность посредством теории privatioboni, он не может, в последнем приближении, быть отделен от природы Божества: он составляет тень Бога во всей ее зловещей реальности[253]. «Трудно, — говорит Юнг, — понять, в каком отношении он стоит к Троице. Как искуситель Христа, он должен занять подобную контр-позицию и быть, как и Христос, „сыном Бога“! Но это приведет как раз к гностическим взглядам, согласно которым Дьявол, или Сатанаил, это первый сын Бога, а Христос — второй. Следующим логическим выводом будет отмена формулы Троицы и замена ее четверицей»[254]. Мы находим точку поворота к этому взгляду в версии легенды о Граале де Борона, где четвертым является, как можно признать, не Дьявол, но Грааль. Когда Иосиф хочет впервые использовать Грааль как пророческий символ, голос Христа говорит, что когда ему потребуется совет, он должен призвать Три Силы, которые есть Одна, и к Святой Жене, родившей Сына. Тогда он услышит в своем сердце голос Святого Духа. Это значит ни больше ни меньше, что Грааль действительно составляет четверицу, в которой кровь, хранимая в нем, символизирует Три Ипостаси единого Божества, а сам сосуд может быть сравнен с Матерью Бога