— Старая посудина опять как новенькая, ребята! Как я устал! А кстати, что там у Кардо с ланчем?
Кардо высунул голову из-за двери камбуза:
— Ступайте в каюту и рассаживайтесь. Ланч почти готов.
Кок «Сайны» опять оказался на высоте. Кардо израсходовал большую часть сушеных фруктов на вкуснейший дымящийся пудинг со сливовой подливкой, а запить его предлагалось янтарным сидром. Льюк признал ланч восхитительным и предложил навсегда утвердить Кардо в должности судового кока. Прижав половник к груди, Кардо с достоинством поклонился под аплодисменты всей команды.
— Да не скудеет твоя лапа, старина Кардо!
— Эй, кок, нет ли добавки?
— И чтобы завтра к завтраку опять были лепешки!
— А что у нас сегодня на ужин, приятель? Что-нибудь вкусненькое?
Желая утвердиться в новом чине, Кардо тут же выставил и свои требования:
— Значит, теперь я корабельный кок? Что ж, так тому и быть! Но только чур посуду я не мою, кастрюли и котлы не скребу, вот вам!
Чтобы успокоить своего разошедшегося кока, Льюк пошел ему навстречу:
— Договорились! Отныне каждый сам моет за собой посуду. А что до кастрюль и котлов, установим дежурство. Я дежурю первым.
Стук тяжелых капель по переборкам возвестил о дожде. Вург открыл дверь каюты и выставил свою тарелку и кружку на палубу:
— Пусть сегодня дождь вымоет посуду, ребята!
И скоро капли уже весело звенели о тарелки, расставленные на палубе. Через открытую дверь Льюк увидел, как сверкнула молния, и услышал отдаленные раскаты грома.
— Похоже, ребята, погода будет плохая. Так что лучше затаиться и переждать здесь, в проливе.
Дождь шел до позднего вечера, и вся команда сидела в теплой сухой каюте, радуясь тому, что отплытие откладывается. Кардо сидел в стороне, хмурый.
Вург слегка подергал кока за ухо:
— Что это еще за хандра?
Кардо пожал плечами:
— Не знаю, Вург. Просто у меня дурное предчувствие. Не могу объяснить. Что-то не так.
Денно толкнул Вурга в бок, скорчив жалостную рожицу:
— Ах ты боже мой, прямо как та старая мышь, что жила на ферме. Все не слава богу!
Колл поинтересовался:
— Что за мышь, приятель?
Денно запел, постукивая в такт по столу:
Жила-была мышка когда-то на форме,
Соседям своим истрепала все нервы.
Какое бы ни было времечко года,
Она находила повод для горя.
К примеру, шел дождик — она говорила,
Вернее, ворчала, точнее, нудила:
— Такие дожди хороши для гороха,
Но сено промокнет! И всем будет плохо!
А если вдруг ветер, она завывала:
— О, горе! Лишь ветра мне и не хватало!
Неспелые яблоки с дерева сдует —
И что тогда будет! Ох, что с нами будет!
Насчет же полегшей под ливнем пшеницы
Скрипела, как мельница, как говорится.
А если на небе ни тучки и солнце,
Казалось, что сердце ее разорвется.
Она волновалась, сердилась и рыла
Засохшую землю, и тихо скулила:
— От жаркого солнца погибнем мы точно,
Смотрите, как в пыль превращается почва!
Ворчанье свое превратила в искусство.
Соседи стонали: — Какое занудство!
Я стал моряком, в море синее вышел.
Иначе бы тоже был фермерской мышью.
Вся команда от души хохотала, а Кардо печально произнес:
— Что тут смешного? Когда-то все мы действительно были земледельцами.
Смех мгновенно стих. Льюк похлопал Кардо по плечу:
— Тут ты прав, дружище. Мы были земледельцами и сражались только с погодой, чтобы нам было что поставить на стол. Мы жили небогато, но были счастливы со своими семьями, пока не появился красный корабль Вилу Даскара. И вот мы моряки, мы странствуем и боремся со злом. Но вот что я скажу вам, друзья: однажды, выполнив свой долг, мы вернемся домой и свяжем прервавшуюся нить нашей мирной жизни.
Снаружи бушевала стихия. Грохотал гром, дождь стегал содрогающееся море, и пылающая паутина молний резала на части потемневшие небеса. Команда «Сайны» уснула, не оставив вахтенных.
Шторм продолжался большую часть ночи. За три часа до рассвета подул сильный ветер с юга и погнал бурю на север, как пастух гонит свое стадо. Мир и спокойствие вновь воцарились над морем. Снова стало влажно, берег тонул в густом тумане, белая пелена повисла над Островами Близнецами и проливом.
«Пиявка» вышла в море. Вилу Даскар приказал сделать крюк, что-то около лиги, чтобы подойти к проливу с другой стороны. За час до рассвета он отдал приказ:
— Живодер, скажи барабанщику: пусть бьет на полную скорость. Не жалей кнутов. Я хочу, чтобы корабль пролетел по проливу, как будто за ним гонятся черти из самого пекла. Готовьтесь, мои подлые морские разбойники: скоро у нас будут новые рабы!
29
Вург проснулся от невыносимой жажды. Он тихо встал, стараясь не потревожить спящих товарищей, и осторожно пробрался по темной каюте к двери. На палубе было тихо, сыро и туманно. Вург добрел до камбуза, ковшом зачерпнул из бочки воды и жадно выпил. Второй ковш он вылил себе на голову, чтобы окончательно проснуться. Он уже хотел раздуть огонь в плите из вчерашних тлеющих угольков, чтобы облегчить жизнь Кардо, как вдруг услышал какие-то странные звуки.
Это был непрерывный барабанный бой, и еще какой-то свист, который то исчезал, то опять возникал. Звуки доносились из пролива. Вург забрался на смотровую площадку. Подавшись вперед всем телом, он напряженно вглядывался в молочно-белый туман. Звуки становились все громче, и «Сайну» мягко качало из стороны в сторону, как при небольшом шторме. И вдруг весь мир стал красным!
«Пиявка» нависла огромным левиафаном, она неумолимо надвигалась на «Сайну». Вург взлетел в воздух, а потом упал на камни на мелководье, и его поглотило спасительное беспамятство. Пролился настоящий дождь из обломков, когда «Пиявка» врезалась в «Сайну» и рассекла ее надвое от носа до кормы. Под напором страшного железного шипа мачты трещали и ломались, как сухие веточки. Вилу Даскар просто ревел от злобной радости, слыша, как кричит застигнутая врасплох команда «Сайны».
Оглушенный Льюк очутился в воде. Он схватился за первый попавшийся предмет, чтобы удержаться на плаву. Это оказался Кардо. Невидящие глаза мертвого кока смотрели в глаза Льюку, пока тело медленно не ушло под воду. Вот тогда Льюк ожил. С воплем одержимого он схватился за канат, свисавший с борта «Пиявки», и стал подтягиваться к красной громаде. Мокрый, весь в синяках и ссадинах, безоружный, продираясь сквозь перепутанные влажные тяжелые веревки, Воитель полз навстречу врагу, и ярость придавала ему силы.
Вилу Даскар как раз собирался отдать новый приказ своим головорезам, когда на галерею вихрем ворвался Льюк. Он бросился на горностая, как голодный волк, и схватил его за горло. Оба упали, Льюк навалился на своего смертельного врага, и глаза его налились кровью. Вилу Даскар оказался бессилен против силы ненависти, которая клокотала в груди Льюка. Видя, что команда спешит ему на помощь, он сумел что-то прохрипеть. Аккла трижды обрушил дубинку на затылок Льюка. После еще двух сокрушительных ударов Льюк обмяк и сполз на палубу, и Вилу освободился из его тисков. Разбойники отвели своего капитана в каюту. Некоторое время он лежал навзничь на столе, издавая невнятные каркающие звуки, а приспешники силились влить ему в рот немного подогретого вина. Наконец он скатился со стола и, прижимая к горлу шелковый платок, прохрипел:
— Мы… х-хх… их-х… пото… х-х… пили?
Живодер уставился на Акклу:
— Что он говорит?
Хорек убеждал Вилу:
— Не пытайтесь разговаривать, капитан! У вас повреждено горло. Да, да, мы их потопили! Как раз сейчас команда вытаскивает из воды тех мышей, что еще живы.
Все еще прижимая шелковый платок к горлу, Даскар с трудом выбрался на палубу. Впереди него вразвалочку шел Живодер. Он вынул саблю и, помахивая ею, остановился над бесчувственным телом Льюка:
— Вот он, тот, что душил вас, капитан. Ну-ка посмотрим, срублю ли я ему башку одним махом!
Вилу пнул надсмотрщика и просипел:
— Гх-х-х! Он нужен мне… живым! Гх-х-х!
И горностай нетвердой походкой побрел обратно к себе в каюту. Когда дверь за ним захлопнулась, Блохастый шепнул Григгу:
— Ужас как смешно он теперь разговаривает, правда?
— Ты бы тоже так разговаривал, если б тебя чуть не придушили до смерти, — прошептал в ответ Григг. — И смотри, как бы он не услышал, что «разговаривает смешно», а то ты и вовсе перестанешь разговаривать, потому что он отрежет тебе язык!
Дьюлам был прикован к кольцу на палубе, как и все, кто уцелел на «Сайне» после столкновения. Он то и дело осторожно прикладывал свою влажную тунику к затылку Льюка, но очень нескоро Воитель пошевелился и пришел в себя. Денно, прикованный с другой стороны, мягко удержал порывавшегося подняться Льюка:
— Лежи спокойно, дружище. Странно, что ты вообще жив, — столько ударов досталось твоей бедной голове. Я видел все это, меня как раз втащили на палубу.
Льюк затих, прикрыв глаза, в голове болезненно пульсировало:
— Что с командой?
Льюк почувствовал, что ему на лапу упала слеза Денно:
— Нас осталось только трое, Льюк: ты, я и Дьюлам. Льюк оцепенел. Потом он услышал собственный голос, отдававшийся эхом в его больной голове:
— Кардо я видел. Но Колл, Кордл и другие… Вург! Где Вург?
Тяжелый сапог грубо пнул Льюка в бок. Боцман Паруг стоял над ними и скалил зубы:
— Остальные достались рыбкам! Мы совершили ошибку — слишком сильно стукнули ваше суденышко. Надо было слегка поддеть, а потом просто поджечь, и мы бы выловили из воды вас всех.
Он с удовольствием пнул Льюка еще раз:
— А так нам достались только вы — балласт. Игра не стоила свеч. Трое мышей! Да нет, скорее, двое, потому что насчет тебя, приятель, у капитана Вилу особые планы. Мне еще никогда не приходилось видеть того, кто тронул бы Вилу Даскара и после этого дожил до захода солнца. И, надеюсь, не придется, жалкая ты мышь. Смерть покажется тебе милостью, когда капитан проделает с тобой то, что задумал.