Заметив меня, Глория перехватила мой взгляд и, семеня на каблучках, направилась к нам.
– Добрый вечер! – Она приветствовала нас таким тоном, будто мы играли в водевиле. – Генри, вы не познакомите меня с вашей очаровательной спутницей?
Голос Глории и ее манеры говорили о том, что в представлении я не нуждалась, но без игры на публику она, видимо, не делала ни шагу. Генри это тоже видел, но подыграл ей, правда без напускного энтузиазма:
– Да, конечно. Будьте знакомы: это Глория Мид, сноха нашего священника, а это Маделин Стоун, писательница, которая сейчас собирает материал для романа о наших местах.
Глория, для которой ни одно из этих слов не стало новостью, выразительно захлопала глазами с накладными ресницами:
– В самом деле, о Холмсли Вейл? Моя дорогая, тогда я решительно приглашаю вас к нам в гости. Кто, как не я, сможет рассказать вам обо всем самом важном. О том, что действительно стоит знать.
Я поблагодарила за приглашение и пообещала зайти в ближайшее время. Немногие тут с гостеприимством распахивали передо мной двери своих домов и готовы были пооткровенничать, так что я с радостью ухватилась за возможность побывать у Глории дома.
Глория доверительно, как старую подружку, взяла меня под руку и шепнула, что Генри – отличный выбор, после чего ушелестела обратно к мужу и сыну.
Я обернулась к Генри, чтобы обменяться выразительным взглядом, но обнаружила, что он отошел в сторону и разговаривает с Ритой. Хотя я не слышала, о чем они говорили, Рита была явно раздражена. Генри же стоял ко мне спиной, поэтому я не видела его лица. Он что-то сказал ей, после чего Рита опустила глаза. Генри слегка сжал ее предплечье, она кивнула, не поднимая глаз, и он отпустил ее руку и пошел ко мне.
Я не успела вовремя отвернуться, поэтому он сказал с извиняющейся улыбкой:
– Это Рита, но вы, наверное, знакомы.
Я утвердительно промычала.
– Она помогает мне по дому, нужно было уладить один вопрос.
– Понимаю, – пробормотала я.
Я не могла закатывать Генри сцены ревности, ведь между нами совсем ничего не было. Тем не менее этот разговор с Ритой не показался мне беседой работника и работодателя, особенно с ее стороны. Я очень старалась не показывать, что меня это волнует, и заняла себя разглядыванием местных жителей. Кто-то из них написал мне письмо, вызвал меня сюда, чтобы… Чтобы что? Что я могла сделать? Чем дольше я оставалась в Холмсли Вейл, время в котором текло так медленно, что, казалось, уже прошло не меньше недели, тем больше меня сковывал внутри ужас от бесплодности моей затеи. Наверное, если бы приехать сюда пришло в голову мне, если бы я нашла эту историю где-то в криминальной хронике и вдохновилась ею без посторонней помощи, сейчас я бы уже мчала в направлении своей пустой одинокой квартиры, где находился ноутбук, на экране которого сиял белый лист. Мы бы обсудили это с Джей Си, покопались бы в чужих бедах и пошли бы на поиски нового сюжета.
Но здесь, сейчас я не могла так поступить. Кто-то в этой толпе смотрел на меня особенным взглядом, и синдром отличницы не позволял мне все бросить и уехать. Ну и, будем честны, улыбающиеся глаза Генри Харди держали меня здесь никак не меньше чувства повышенной ответственности.
Кто же мне написал?
Дилан стояла рядом с матерью и держала ту под руку, словно боялась, что она упадет. Мэри, подруга детства Джинни Харди, выглядела измотанной и слабой, маленькой и тщедушной рядом с высокой дочерью и буквально оседала на нее. Сколько же тайн таила эта хрупкая фигурка? Интересно, каково это, видеть, что молодежь ежегодно одевается в человека, с которым ты общался каждый день непростого периода полового созревания? Глядя сейчас на нее, не приходилось рассчитывать, что Мэри успела проникнуться ко мне или еще к кому-то дружелюбием, чтобы обсуждать это. Вряд ли именно она написала мне письмо. Если бы и написала, то точно не такое.
Малышка Дилан выглядела одновременно растерянной и решительной, как большая кошка, готовая в любой момент защитить Мэри от кого угодно, даже в ущерб себе. Хватило ли у матери любви для нее после исчезновения Микки? Или Дилан стала главной в семье и спасает родных, наплевав на себя в свои пятнадцать лет? Выглядело все именно так.
Я высматривала Минни Джентли, но ее нигде видно не было, а жаль, потому что я надеялась увидеть рядом с ней ее брата и сноху, которых не знала, и рассчитывала по ней определить их. Наверное, остались дома с маленьким ребенком.
Во втором или третьем ряду, не привлекая к себе внимания, в одиночестве курил хозяин «Кабана и хряка» Джордж. Меня немного беспокоило отсутствие рядом с ним Риты: если уж мы становились гласными или даже негласными соперницами (а в моем воображении в этом уже не было ни малейших сомнений), хотелось бы иметь ее на виду, а не оборачиваться нервно, опасаясь занесенного ножа.
Семья Мидов, официантка из «Белого лебедя» – вот, пожалуй, и все, кого я хотя бы видела раньше. А людей было намного, намного больше. Я подумала о том, что, если вся эта толпа разрозненно гуляет в вечернем тумане в канун Дня Всех Святых, похитить кого-либо из нее, отошедшего даже на пару метров, можно совершенно спокойно, и даже сохранять тишину для этого особенно не придется: гомон стоял совершенно городской.
Сверившись со своими наручными часами, отец Мид замахал руками, призывая всех к тишине, и, дождавшись ее, начал:
– Добрый вечер всем жителям Холмсли Вейл, спасибо, что пришли. Я не займу у вас много времени.
Видно было, что собравшиеся после этих слов выдохнули, как солдаты, услышав «вольно».
– Не открою никому секрета, сказав, что в наших краях два года подряд в один и тот же день происходили страшные события…
Мускулы на лице Мэри Хит дернулись, но она и глазом не моргнула, только сильнее сжала руку Дилан. Где-то заплакал младенец. Толпа немного расступилась, и мне стала видна среднего роста кудрявая темноволосая женщина в сером пальто и с малышом на руках. Она не отрывала от ребенка глаз и укачивала его, отчего младенец быстро успокоился. Женщину держал за плечи коренастый мужчина. Такой типаж обычно выбирают режиссеры на роли тех, кто решает проблемы крестных отцов мафии и криминальных авторитетов: ежик на голове, широкие плечи, огромные ладони, сбитые костяшки пальцев, хмурое выражение лица. Я сразу поняла, что это семья Джентли. «Хорошо, – подумала я, – что мы встретились впервые вот так: если на меня взъелась миниатюрная Мэри Хит, мистер Джентли мог бы прибить, чихнув».
Глаза всех на площади устремились на Хитов и Джентли. Все же чужое горе, сознательно или нет, делает других людей немного выше и немного счастливее. Конечно, практически каждый способен на сочувствие, но за ним так часто кроется «спасибо, господи, что не я».
– …И задача всех нас – сделать так, чтобы это никогда не повторилось.
– И что же для этого надо сделать? – раздался мужской голос с задних рядов.
Отец Мид кивнул.
– Я призываю всех жителей Холмсли Вейл воздержаться завтра вечером от прогулок, сбора сладостей по домам и любых других мероприятий…
Последние слова отца Мида уже безнадежно утонули в гуле голосов, хотя и кричали далеко не все.
– Вы хотите лишить людей радости?
– Этого преступники и добиваются – держать нас в страхе!
– И как это вернет мальчишек, а?
– Я сынишке костюм неделю шила!
Отец Мид устало прикрыл глаза и терпеливо ждал, пока шквал голосов людей с собственным мнением утихнет. Когда это наконец случилось, он продолжил:
– Я прекрасно вас понимаю и разделяю ваши чувства…
– Да ладно, правда, что ли? – Голос был молодым, дерзким и очень громким. Не сразу я увидела, что принадлежал он Гарольду Миду, который, сунув руки в карманы, ухмылялся, глядя в сторону деда.
– Гарольд, прошу тебя…
– Ты хочешь сказать, что ты, священник, понимаешь, почему людям хочется нарядиться в канун Дня Всех Святых во всякую нечисть и, напившись, гулять до утра, закусывая шоколадками?
С задних рядов раздалось приглушенное хихиканье.
Отец Мид выглядел очень грустно.
– Гарольд… – начал было он. – Я только пытаюсь уберечь всех нас от…
– От кого, дедуля? А? – не унимался Гарольд. – От призрака Джинни Харди? Пусть появится, и я покажу ему, как мы обращаемся с избалованными папиными дочками.
Свою последнюю фразу Гарольд подкрепил характерным и однозначным движением. Генри рядом со мной дернулся. Я не осмелилась рассмотреть реакцию, заглянув в его глаза, но увидела, как Глория Мид схватила сына за рукав. На Гарольда это не произвело ровно никакого впечатления: он легко смахнул руку матери движением локтя. Муж Глории не выказывал никаких признаков участия в выступлении сына и с равнодушным видом курил рядом. Взгляд же отца Мида стал тяжелым.
– Гарольд, немедленно прекрати это! – строго сказал он.
– Или что? Отшлепаешь меня? – с усмешкой сказал тот, выходя на середину площади и разворачиваясь к собравшимся, явно собираясь сделать заявление. – Еще до того, как все мы появились на свет, наши предки в этот день переодевались в привидений и монстров, как бы говоря им всем: «Черта с два! Вам нас не запугать!» И если какой-то призрак или еще кто-то считает, что может заставить меня сидеть дома в канун Дня Всех Святых, то он может поцеловать меня в задницу!
Позади послышались аплодисменты, но и в первых рядах были люди, которые слушали речь Гарольда с выражением явного одобрения на лицах.
– К слову о заднице. – Гарольд внезапно обернулся ко мне и с соблазнительной ухмылкой добавил, глядя в глаза: – Моя будет выглядеть просто шикарно в новом костюме для Хэллоуина.
Он подмигнул мне и медленно двинулся в толпу под крики одобрения и свист, попутно еще раз сбросив со своей руки руку матери.
Продолжать встречу отец Мид не стал, да это было уже и бесполезно: выходка Гарольда захватила всеобщее внимание, после чего все решили поделиться своим мнением друг с другом, причем настолько громко, насколько возможно. Сумерки сгущались так быстро, что, когда Генри взял меня под локоть и тихонько подтолкнул прочь от места собрания, я заметила, что в переулке почти ничего не видно: хотя фонари уже и включили, они горели чуть заметно и практически ничего не освещали.