Когда мы сели в машину и Генри завел ее, чтобы мы немного согрелись, все еще сложно было смотреть ему в глаза. Глупо, конечно, и хотя не я придумала призрак Джинни, и ни разу в него не переодевалась, и даже не видела, чтобы это делали другие, тем не менее то, что Генри узнал об этом не от меня, а на публичном выступлении очевидно невоспитанного мужлана, угнетало меня.
Он включил фары так ярко, что никто из тех, кто увидел бы машину на улице, не смог бы разглядеть нас внутри. Лучи света таяли в уже сгущающемся плотно тумане.
– Так, значит, это призрак моей сестры крадет детей? – медленно и грустно проговорил Генри.
Не поднимая глаз, я проговорила:
– Есть такое мнение.
– И у вас тоже? – От его фразы в мою сторону у меня качнулись пряди волос у лица.
– Нет, я не верю в призраков.
– Тогда кто же их забрал, Маделин?
– Я… я не знаю.
– А мне вот уже кажется, что вы знаете больше, чем говорите, – закончил он один из самых неудобных разговоров в моей жизни и в гробовом молчании довез меня до «Кабана и хряка».
– Слушай, ну это уже ни в какие рамки, Мэдди, ты должна оттуда уехать. Я не шучу: собралась и купила билет домой. Или я сам за тобой приеду.
Джей Си сильно преувеличивал – не было абсолютно никакого серьезного повода для беспокойства.
– Да ничего такого не случилось, что ты паникуешь? – Мысль о том, что Джей Си может принестись сюда и столкнуться с Генри Харди, не казалась мне почему-то безусловно безопасной.
– Может, я что-то неправильно понял? – Сарказм его всегда был убийственным. – Кажется, когда-то маленькая богатая девочка искромсала свой беременный живот и повесилась в своем доме. Ее брат, который, абсолютно не напрягаясь, живет последние двадцать лет в полном одиночестве в том же самом доме, оказывает тебе невнятные знаки внимания и начинает нервничать, осознав, что ты, возможно, не та, за кого себя выдаешь. Единственный здравомыслящий человек среди жителей этого городка просит воздержаться от тусовок на годовщину бесследного исчезновения парней. Все остальные жители Холмсли Вейл поднимают его на смех, а его собственный внук улюлюкает на тему мертвых богатых девочек, недвусмысленно обращая в итоге внимание на тебя – прости, но постороннюю всем им богатую девочку. А, да, еще одним из пропавших парней оказался сын лучшей подружки богатой девочки из прошлого. А от кого она беременна, это никому за двадцать лет не пришло в голову выяснить?
– Я так понимаю, что о ее беременности было мало кому известно…
– Ты правда считаешь, что в небольшой деревне за двадцать лет ни разу это не всплыло? Или там море кандидатов?
Тон Джей Си мне не очень нравился, хоть он и действовал отрезвляюще. В таких спорах у нас обычно находилось какое-то подобие истины.
– На самом деле действительно много кандидатов, зря ты смеешься! Тут народу тьма.
В далеком и прекрасном городе Джей Си устало вздохнул, не сумев ничего мне возразить. Но все же попытался:
– А ты не думаешь, что Генри Харди мог быть отцом ребенка своей сестры?
– Не думаю, – сквозь зубы процедила я. – Ты отвратителен.
– Мэдди, я не пытаюсь обидеть тебя. Но меня правда волнует ситуация, в которой ты оказываешься за сотни километров в окружении спорно адекватных людей со слишком большим количеством тайн. И как минимум часть из них уже показала свою явную или пассивную агрессию в отношении тебя.
Этому мне нечего было противопоставить.
– Чего ты хочешь? – устало выдохнула я.
– Хочу, чтобы ты подключила себе интернет и взяла билет домой.
– Завтра Хэллоуин; если я уеду прямо сейчас, это будет означать, что весь мой приезд сюда, выспрашивание у людей об их родных, весь этот десяток неловких ситуаций, через которые я себя уже протащила, – все это было бессмысленно. И самое главное, я ничего не сделаю для того человека, который написал мне письмо, который надеется на меня. Может, я его последняя надежда?
– Бог мой, Мэдди, о чем ты? Что это за таинственный несчастный человек, который так и не объявился, чтобы поблагодарить за твой приезд? Кажется, кроме малышки Дилан, там никто еще не сказал тебе доброго слова за твое намерение открыть глаза на местные секреты, я не прав?
Я молчала несколько секунд, пока Джей Си не позвал меня по имени.
– Решено, – выдохнула я наконец. – Я сейчас пойду и закажу себе билет на послезавтра, устраивает тебя такой вариант?
– Чем плох завтрашний день?
– Джей Си, завтра Хэллоуин. Если и стоило мне сюда приезжать, то ради завтрашнего дня. И уж точно не стоит завтра уезжать.
Смирившись с моим решением, Джей Си попросил сделать скриншот покупки билета и прислать ему и пообещал встретить меня в аэропорту. Мы попрощались.
Когда я спустилась с телефонным аппаратом вниз, чтобы заказать билет у вайфай-роутера Джорджа, зал «Кабана и хряка» был уже изрядно заполнен местными бруталами, пьющими пиво. Джордж сказал, что с интернетом какие-то проблемы и, если мне он срочно нужен, я могу прогуляться до почтового отделения за водонапорной башней. Выходить в глухой и мокрый туман Холмсли Вейл было не особенно радостно, но в душе я даже обрадовалась возможности немного побыть в тишине наедине с собой.
Фонари на улице, хоть и находящиеся на порядочном расстоянии, тускло светили в молочной мгле, дышать в которой получалось с трудом. В пути я снова и снова прокручивала события сегодняшнего длинного дня: прогулку с Генри, его признание в том, что Джинни была беременна, собрание жителей, выступление отца Мида и его нагловатого внука, мой разговор с Джей Си, который в итоге привел меня к этому вечернему походу.
Конечно, я шла для того, чтобы купить билет на послезавтрашний день, но во многом не по тем причинам, которые так логично выдавал мне Джей Си. Да, мое вялое расследование хоть и обрастало подробностями прошлого медленно, но верно, было не основным поводом моего желания оставаться в Холмсли Вейл. В действительности я всерьез увлеклась Генри Харди, и чем больше я думала о нем, тем меньше в моей голове оставалось мыслей на другие темы. Я злилась на свое легкомыслие, на себя и даже – безо всякой логики – на Джей Си, пыталась сконцентрироваться на новой книге, но воображение снова ставило передо мной лицо хозяина замка, а фантазии уносили в мир пустынных пляжей, бокалов вина, выпитых у камина, и двух пар лыж, взятых в горы.
Выступление Гарольда Мида повлияло на Генри. Кажется, он понял, что я в курсе истории с призраком его сестры, и решил, что я скрыла это от него, но при этом как-то косвенно была связана с тем, что Джинни стала объектом насмешек для жителей деревни. Не зная, в чем конкретно моя вина, я на всякий случай приписывала себе все возможные грехи.
Отчасти поэтому я хотела провести в Холмсли Вейл еще хотя бы один день: мне очень нужно было снова увидеть Генри и расставить все точки над «i». И уже от нашего разговора зависело бы, уезжать ли мне на следующий день, испытывая тяжесть на сердце, или все же остаться, может, и по уже новой причине.
Удивительно, но, несмотря на присутствие огромной толпы людей на собрании каких-то два-три часа назад, за все время пути я встретила лишь пару человек, да и тех, можно сказать, опосредованно: на противоположной стороне улицы кто-то прошел навстречу, кашляя, а чуть позже я услышала легкие шаги женщины на каблуках. В этих местах словно включали и отключали социум.
Мой ориентир был ярким и видным. Хотя я уже дважды была у башни, не замечала крохотное строение прямо за ней, метрах в двадцати. К почте, больше похожей на пряничный домик ведьмы, вела узенькая извилистая дорожка, посыпанная гравием. Размеры дорожки и самого здания недвусмысленно намекали, что объемных посылок сюда не привозят.
Внутри домик, как и близлежащее здание церкви, внезапно оказался просторным и светлым. За высокой стойкой вязала носок единственная живая душа – доброжелательно настроенная женщина, которая быстро помогла мне с подключением к местной сети.
С билетами сложностей не возникло – уже через несколько минут я отправила Джей Си скриншот моей покупки на послезавтрашний рейс и селфи с высунутым языком, поблагодарила работницу почты, дождалась от Джей Си аналогичного селфи и медленно двинулась в сторону «Кабана и хряка».
После покупки билета отъезд стал реально ощутим и мне стало немного грустно: очень не хотелось признавать свои неудачи по всем фронтам – и творческим, и личным. И хотя рейс всегда можно было переиграть, я все же внутренне прошла некоторую точку невозврата.
На улице становилось все более сыро и холодно, я стала держать капюшон куртки ближе к ушам, а нос прятать в высокий хомут свитера. Поэтому только абсолютная тишина на улице позволила мне услышать этот звук.
Прозвучало мое имя, сомневаться не приходилось. Оно повторялось снова и снова, нараспев, женским голосом, напоминающим то шепот, то стон. Голос был таким протяжным, завывающим, потусторонним, что сомневаться не приходилось: это явно не кто-то из моих добрых знакомых решил окликнуть меня. Я на секунду замерла, высунув нос из воротника, а в следующий момент пошла со скоростью, которой учит жителей мегаполисов перемещение на метро.
Голос не утихал, продолжая звать меня, казалось, еще более настойчиво. Шагов слышно не было, отчего в моей парке внезапно стало очень жарко, а я перешла на легкий бег.
– Маделин! – Голос ожесточился, а на своем плече я почувствовала хватку пальцев, которые впивались в меня со всей силы.
Остановившись, я обернулась.
Она отпустила меня, как только я перестала бежать. На ней было длинное белое платье, все в рюшах и тюли. Голову покрывала длинная фата до пояса, которая закрывала ее со всех сторон. Из-под фаты выглядывали кончики темных волнистых волос. Хотя платье было практически в пол, когда она стояла, раскачиваясь вперед и назад, юбка открывала ее бледные босые пальцы.
Я не могла отвести от нее глаз, хотя и не видела ее лица. А она стояла рядом и слегка покачивалась, не говоря ни слова. Туман окутывал ее частями, то прикрывая, то показывая мне, то смешиваясь с ней.