– Перестань меня отчитывать, это уже действует на нервы, – угрюмо ответила я. – Я только хотела поддержать Глорию.
– Поддержала? – со злой насмешкой спросил он.
– Вполне.
– Теперь можно никуда не ходить и спокойно отсидеться в номере до окончания подписки о невыезде?
Я немедленно вспомнила о завтрашней прогулке на лошадях с Генри.
– Не заставляй меня тебе врать, – тихо ответила я.
– Мэдди…
– Джей Си, то, что случилось, уже случилось, этого не изменить, и это не имеет никакого отношения ко мне.
– А если убьют еще кого-то, а тебя не будет в твоем отеле и никто не сможет подтвердить твое алиби, ты не думаешь, что тебя, как лицо заинтересованное, заподозрят в совершении преступления в первую очередь?
– Тогда я не буду находиться одна.
Джей Си на другом конце провода понимающе замолчал, накапливая, но не высказывая вслух все свои саркастичные замечания.
– Снова пойдешь навещать Глорию Мид? – спокойно спросил он через несколько секунд голосом, от которого хотелось сильнее укутаться в одеяло.
– Не думаю, они с мужем собираются уезжать. Он, кажется, меня терпеть не может.
– Скорее он единственный из местных, кто не скрывает своего истинного отношения к тебе.
Я молчала в ответ. Вся эта ситуация меня выводила из себя, но сил злиться уже не было.
– Мэдди, – позвал Джей Си.
– Да.
– Ты же знаешь, что я веду себя как козел, потому что до смерти за тебя боюсь?
– Знаю.
– И ты знаешь, что я знаю, что это меня ни капли не оправдывает?
– Знаю.
– Хорошо. Если нужно будет забрать тебя из лучшего в мире отеля «Кабан и хряк», я примчусь и в три часа ночи, и в любую погоду.
– Ты лучший.
– Ты лучше.
Глава тринадцатая, в которой я становлюсь максимально подозрительной
Следующее утро было солнечным и прозрачным настолько, что я не сразу поняла, что снова проснулась в Холмсли Вейл. За завтраком Рита и Джордж вели себя абсолютно спокойно и нормально. Так что, когда я шла к церкви, где мы с Генри договорились встретиться, мне даже стало казаться, что двух последних дней просто не было. Даже водонапорная башня, мимо которой я прошла по пути к церкви, не вызвала во мне инфернального ужаса. Может, человек действительно способен привыкнуть ко всему?
Я пришла чуть раньше, чем мы условились с Генри, и решила зайти в церковь и подождать его там, чтобы не мерзнуть, а на самом деле еще раз посмотреть на нее изнутри.
В церквях любое вторжение звучит всегда очень громко, поэтому дверь я открыла осторожно. И это сослужило мне службу: двое разговаривающих внутри людей не услышали, как я вошла. Они говорили у алтаря, много метров впереди, и не обратили внимания, когда я проскользнула внутрь. Даже холодный воздух, который быстро влетел вместе со мной, не добрался до них. Они говорили эмоционально, но не настолько громко, чтобы я успела разобрать, что именно. Все же церковная акустика разносит звук по помещению, но не делает четкими слова.
У алтаря стояли отец Мид и Глория. Высокая сноха казалась рядом с ним маленькой девочкой. А когда мужчина схватил ее за локти и притянул к себе, продолжая что-то говорить, мне на секунду показалось, что Глория сломается пополам. Но этот резкий порыв не ввел ее в ступор: она продолжала что-то с усилием доказывать отцу Миду.
Но зато эта необычная сцена совершенно ошарашила меня, настолько, что я замерла у входа и уставилась на них, даже не пытаясь подойти ближе и расслышать то, что они говорят. Словно услышав мои мысли, отец Мид повысил голос и буквально прокричал Глории в лицо:
– Тогда я сам все решу!
От неожиданности я отпрыгнула. Отец Мид, услышав звук, который я произвела своим движением, немедленно отпустил Глорию, и они оба уставились на меня.
Реакция в экстренных ситуациях никогда не была моей сильной чертой, поэтому я не нашла ничего лучше, чем, ни слова не говоря, развернуться и сбежать.
Когда я вырвалась в ослепительно-солнечный день, то сразу увидела Генри, который мог спасти меня. Он улыбался самой приятной улыбкой. Мне же казалось, что отец Мид, или Глория, или они оба непременно должны побежать за мной. Поэтому я схватила Генри за руку и почти бегом поволокла с площади.
– Маделин, вы можете объяснить, что случилось? – Генри остановился сам и остановил меня на главной улице.
– В церкви… Там… – запыхавшись, говорила я, указывая в сторону главной площади, оставшейся далеко позади.
Конечно, никто не бежал за нами. Но несколько минут мы с Генри действительно бежали от церкви, пока он не решил, что хватит.
– Что там произошло? Вам кто-то угрожал? – Он взял меня за плечи, чтобы успокоить.
– А может, отец Мид пытался успокоить Глорию? – пробормотала я.
Генри выглядел сбитым с толку. Я предложила ему сходить в «Белого лебедя», выпить чаю и все объяснить.
Когда очень возбужденная нашим приходом официантка принесла заказ и ушла, видимо, чтобы разболтать всему персоналу о нас, я наконец рассказала Генри о том, что увидела.
Его это, к сожалению, совсем не впечатлило.
– Я не вижу ничего особенного в том, что Глория ведет себя невменяемо: у нее умер сын. И то, что отец Мид повышал на нее голос, тоже вполне нормально: в конце концов, у них сейчас нервы на пределе.
Все это звучало разумно, но я увидела в том моменте что-то, что не показалось мне совершенно безусловной нормальной реакцией.
– Они как будто что-то скрывали. Или что-то замышляли… Не могу объяснить то, что я там увидела, но там было что-то не совсем обычное.
Генри улыбнулся и посмотрел на меня как на ребенка:
– Что-то замышляли и решили обсудить это в церкви, Маделин?
Он начинал говорить, как Джей Си, а так можно было говорить только старому другу, вроде самого Джей Си, и это предполагало возможность точно в таком же тоне отвечать ему.
– Они же не знали, что их подслушивают, – сквозь зубы процедила я.
– И что же вы услышали?
– Только: «Тогда я сам все решу» – от отца Мида, – разочарованно ответила я и развела руками.
– Что ж, может, тогда это значит, что он действительно все решит? – с улыбкой проговорил Генри и взял меня за руку.
Его безмятежность начинала выводить меня из себя. Я даже подумала: «А не слишком ли он безразличен?» В самом деле, все вокруг рушится, пропадают и умирают люди, а он как ни в чем не бывало любезничает в кафе и собирается на прогулку.
С другой стороны, я не представляла, что мне делать с моими подозрениями, а Генри просто внушал спокойствие своей невозмутимостью.
Мы немного посидели в «Белом лебеде» и поболтали о каких-то незначащих вещах. В его присутствии мне хотелось говорить обо всем, делиться с ним всем, вспоминать какие-то интересные истории. И хотя во многих из них присутствовал Джей Си, мне удавалось обходиться нейтральным «с друзьями». Я не хотела говорить ему о том, как мы близки с самым близким мне человеком, пока с самим Генри мы были еще не очень близки.
Мы пошли на прогулку в сторону его дома, повернули к конюшням Харди. Генри предложил на обратном пути поужинать у него дома. Погода была ясной, а настроение было как в тот день накануне Хэллоуина.
Генри постоянно говорил фразы, от которых у меня замирало сердце («здесь очень красиво на Рождество; надеюсь, вы это увидите»; «летом кататься верхом гораздо приятнее; надеюсь, что смогу вам это доказать»), и я радовалась, что он не видит моих краснеющих от смущения щек и загоревшихся от счастья глаз.
Когда мы пришли на конюшню, рабочих, в отличие от прошлого раза, я не увидела. Возможно, это было связано с тем, что в этот день они нас не ждали и где-то работали. А может, как и бо́льшая часть деревни, которой гормоны не ударили в голову, как мне, искали пропавшего ребенка. Это гипотезу я не стала озвучивать Генри, чтобы не развеять волшебство сегодняшнего дня.
Он предложил мне посмотреть лошадей («чтобы вы могли немного привыкнуть»), и мы пошли внутрь с виду небольших, но кажущихся бесконечно длинными домиков.
В отличную погоду, в теплой и пахнущей домом конюшне лошади производили более хорошее впечатление, чем при первой встрече с ними. Даже уже напрочь позабывшая меня Мисси выглядела спокойной и довольной. Лошади позволяли себя гладить по длинным шершавым мордам и смотрели огромными печальными глазами. На спине одной из лошадей пригрелся черный кот с белой грудкой и деловито щурился, пока мы рассматривали его подвижное спальное место.
Генри рассказывал короткие и забавные истории о каждом из своих длинноногих питомцев, с каждым было связано какое-то милое или полное переживаний воспоминание. Он любил лошадей, и в тот момент мне показалось, что и я захочу их полюбить всем сердцем.
Когда Генри рассказывал о колене одного из жеребцов со звучным именем Адольф, за ним пришел один из рабочих и отозвал в сторону решить какой-то срочный вопрос. Я в это время расчесывала гриву Мисси и согласилась подождать его в конюшне.
Лошади тяжело вздыхали, переминаясь с ноги на ногу и выдыхая клубы пара из больших влажных ноздрей. Иногда они издавали какие-то короткие звуки, но больше всех их вместе взятых было слышно Тимми, кота, который без конца мяукал.
В конце концов его бессвязная какофония мне надоела и я решила погладить этого пушистого зануду, только чтобы он перестал мяукать. Но когда я подошла к Тимми, то с удивлением обнаружила, что он сладко спит на спине своего скакуна и не издает никаких звуков. Перманентное мяукание же никуда не делось, и, казалось, стало даже ближе и настойчивее.
«Видимо, Тимми – кошечка, и где-то тут поблизости ее маленькие котятки. Вот же мать-кукушка: бросила детей и спит спокойно», – подумала я и пошла на звук.
Слабое и размытое, словно дымка, мяуканье привело меня к пустому стойлу почти в самом конце конюшни. Солома в нем была свежей и колючей, что чувствовалось даже через джинсы. В дальнем углу я увидела небольшую и аккуратную постель, откуда мяуканье доносилось все отчетливее. Ожидая встретить в ней маленькие пушистые комочки мамы Тимми, я смело двинулась вперед.