– Не знаю, но подозреваю. – Он сел на высокий кухонный стул, словно сдаваясь под моими вопросами.
– И кого же?
Генри явно сомневался, сообщать ли мне о своих подозрениях.
– Я никому не скажу, – по-детски добавила я.
Он усмехнулся, но ответил:
– Я знаю, тебе это покажется странным, а может, ты даже немного испугаешься…
Я затаила дыхание. Он налил еще виски и выдохнул:
– Я думаю, это Джордж Хики.
– Кто? – Я была сбита с толку.
– Джордж, хозяин «Кабана и хряка», дядя Риты, – ответил он терпеливо, а я поняла, что никогда не слышала фамилии Джорджа.
И хотя мои подозрения были очень близки к точке зрения Генри, я все же спросила:
– Почему тебе кажется, что это он?
Генри удобнее устроился на стуле и начал издалека:
– Ты не знаешь, но в юности мы с Джорджем были друзьями, он часто бывал в этом доме.
Кажется, это называется феноменом Баадера – Майнхоф[5]: в этот день люди словно сговорились рассказать мне о нежных чувствах Джорджа к Джинни и их дружбе с Генри. Я постаралась скрыть то, что эта новость мне уже известна, но не довольно ли было за день новостей?
– Наверное, тебе кажется странным, что сейчас мы совсем не общаемся, – продолжал Генри.
– Вовсе нет, я ни с кем не общаюсь со времен школы, – успокоила его я. – Но у вас с Джорджем была какая-то размолвка? И почему вообще ты думаешь, что убийца – именно он? Они с Джинни встречались?
– Нет, господи, нет! – бурно отреагировал на мои слова Генри, а я решила, что виски делает его откровеннее, чем он хотел бы.
Моя поднявшаяся бровь заставила его объяснить реакцию, но он не сразу смог найти слова.
– Черт возьми, – выдохнул он наконец и снова отпил из бокала, словно для того, чтобы набраться смелости. – Мне сложно принять до сих пор, что у моей сестры могли быть сексуальные отношения хоть с кем-нибудь вообще. Она была ребенком, чистым, безгрешным ребенком, Маделин. Она была не из этого мира интриг, грязи, умирания. Именно поэтому то, что произошло с ней, то, как она сделала это с собой, так повлияло на нашу семью. Мы словно все потеряли жизненные ориентиры. Словно все, что держало нас на этой земле: вера, красота, доброта, талант, гений, – все это было уничтожено одним днем самым жестоким способом. Конечно, это подкосило моих родителей.
– Но не тебя, – заметила я.
Он быстро поднял на меня глаза.
– Верно, меня оказалось не так просто сломать. Каждый переживает боль по-своему. Кто-то не в силах ее принять, кончает с собой, как отец. Кто-то сходит с ума, как мама. А кто-то становится одиноким затворником без семьи и друзей, как я.
Он грустно улыбнулся, отчего мне стало стыдно за свой комментарий.
– Для всех нас тогда мир перестал быть очевидным. Мы все пытались осознать, что с ним не так, что Он допускает такое.
– С кем? – Я потеряла нить его рассуждений.
– С Богом, – спокойно ответил он. – Джинни так верила в него. Так его любила. Но она утратила веру. Так же, как все мы в день ее смерти.
– И Джордж? – осторожно напомнила я.
– Ах да, Джордж, – словно проснулся Генри. – Джорджи… Он всегда был здесь. Знаешь, как непросто найти себе друзей, когда ты Харди в Холмсли Вейл? Мне это было ничуть не проще, чем Джинни. В итоге у каждого из нас было по одному другу из деревни: Мэри у Джинни и Джордж у меня.
Генри посмотрел в окно, как будто увидел там Джорджа, идущего к нему в гости много лет назад.
– Мне он нравился. Простой приятный парень, но не совсем фермерский сынок, как большинство здесь. Да, он не хватал звезд с неба, не имел амбиций, которые выходили бы за пределы его реальных способностей. Но Джордж был веселым, добрым, а его отец часто забывал, в какой бутылке сколько крепкого алкоголя у него оставалось. Не то чтобы у нас в доме не было виски, – он сделал глоток из бокала, как бы подтверждая свои слова, – но когда тебе пятнадцать-шестнадцать лет, кажется особенным шиком получить что-то почти незаконным путем. Мы много времени проводили вместе, но я всегда понимал, что это ненадолго. Не навсегда. Я знал, что, как только мы окончим школу, нас разведет колледж и бар соответственно. Так и случилось. И когда я вернулся в Холмсли Вейл на первые большие каникулы, между мной и Джорджем была уже такая пропасть, которая в девятнадцать кажется непреодолимой. Но до того, задолго до того, мы виделись каждый день, проводили время здесь или в деревне. И, конечно, он часто встречал Джинни.
Генри замолчал, пытаясь вспомнить, угадать, в какой момент его друг стал приходить в замок Харди не ради него.
– Джинни нравилась многим парням, это так. Задолго до того, как стала похожей на женщину. Наша семья всегда была на виду, но Джинни была в несколько раз заметнее нас всех. Ее знали все не потому, что она хотела быть популярной. А потому, что невозможно быть такой, как Джинни, и оставаться незаметной. И конечно, Джордж ее заметил. А я заметил, что он заметил Джинни. Джордж ни за что на свете не признался бы в этом, но разве помыслы всех тинейджеров не очевидны? Он стал приходить чаще, чем раньше, стал приходить тогда, когда меня не было в доме. Задерживался в тех комнатах, где были Джинни и Мэри. Одним словом, пропал безнадежно.
Он грустно улыбнулся.
– Хотя теперь я думаю: а было ли это безнадежно? – Генри поднял на меня глаза.
– Ты думаешь, Джинни все же ответила ему взаимностью?
– Еще недавно я бы ответил тебе однозначно нет, но сейчас… Черт возьми, все меняется на глазах!
Я протянула руку и накрыла его ладонь своей.
– Я думаю, – продолжал Генри, – что они могли бы тогда закрутить свой большой юношеский роман. Может, даже совсем непродолжительный. Но много ли надо, когда ты подросток. Возможно, у них был даже всего один секс, который привел к известным последствиям. И, возможно, Джордж испугался их и оставил Джинни. А может, и не знал о них, пока она не покончила с собой.
– А вы с ним говорили о том, что Джинни была беременна?
– Нет, – немедленно ответил Генри. – Никто не должен был об этом знать, отец позаботился о том, чтобы хотя бы эта информация оказалась закрытой. И я, конечно, не говорил об этом никому, даже Джорджу.
– Но могло случиться, что он об этом узнал?
– Вполне могло быть, – пожал плечами Генри. – Если секрет знают трое, нельзя исключать, что его не знают все.
– И что, по-твоему, произошло?
– Думаю, он вполне мог обезуметь от горя и начать убивать чужих детей.
– То есть Микки и Бобби тоже мертвы?
– А ты так не думаешь? – спросил Генри.
Я пожала плечами:
– Если это и так, разве не стал бы убийца, – я специально не говорила «Джордж», – демонстрировать это? Какой смысл скрывать убийство? Афишировал бы его, как в случае с Гарольдом, если так хотел обратить внимание на смерть детей.
Генри выглядел задумчивым.
– Возможно, в первых случаях он не был таким продуманным и аккуратным и оставил на парнях свою ДНК. Поэтому, чтобы не рисковать, бросил их тела где-нибудь в лесу на корм животным.
Я поежилась.
– И тебе кажется, что это мог сделать милый и добродушный Джордж.
Генри неуверенно пожал плечами.
– У меня есть несколько фактов в пользу этой версии. – Он начал загибать пальцы. – Прежде всего, Джордж единственный из парней был ближе всех к Джинни. Он никого себе не нашел за столько лет, что тоже заставляет задуматься.
Он загнул второй палец.
– Да, Джордж не похож на маньяка, а кто на него похож? Они могут выглядеть как вполне милые люди. У него практически полная свобода передвижения, его никто не контролирует, в баре его легко может заменить Рита. И самое главное: отец Мид вполне мог узнать обо всем этом на исповеди и решить прекратить цепь преступлений, пусть и взяв вину на себя.
Последнее предположение Генри казалось мне самым слабым местом в его теории.
– Потерявший внука священник берет на себя грех, признаваясь в сексуальных отношениях с несовершеннолетней девочкой?
– Да, чтобы закрыть вопрос с отцом ребенка Джинни и остановить его.
– Если бы я была рассерженным отцом, я бы еще больше разозлилась, если бы кто-то попытался отобрать у меня это право.
Генри задумался; кажется, такой аргумент показался ему убедительным.
– Возможно, ты и права. И если я прав, это повлечет новые преступления…
Мы оба пялились в пространство, думая каждый о своем, когда входная дверь с грохотом открылась. Мы услышали быстрые легкие шаги, а потом раздвигающиеся двери за моей спиной впустили Риту. На ней была длинная пуховая куртка с капюшоном с крохотными каплями воды на влажной опушке. Ее длинные волосы были выпущены вперед, щеки и глаза горели, отчего я немедленно подскочила, решив, что снова случилось что-то ужасное. Не глядя на меня, она с отвращением рассматривала обеденный стол с бутылкой виски.
– Что случилось, Рита? – спокойно спросил Генри.
Она словно очнулась, подняла на него глаза.
– Отец Мид умер, вы знаете? – спросила она.
– Да, – кивнул Генри. – Ты это хотела сообщить?
– Да, – кивнула и она, словно это был самый обычный разговор с рядовыми новостями.
– Сюда приезжали полицейские и рассказали об этом, – продолжал Генри.
– Приезжали сюда, к вам? – забеспокоилась Рита.
– Да, но все в порядке.
Она снова кивнула.
Я внезапно оказалась слоном в комнате, которого они оба перестали замечать, а мне это совершенно не нравилось. И если поведение Генри я могла объяснить шокирующими новостями и солидным количеством виски, то хозяйское поведение Риты было необъяснимо неприятным.
– Думаю, сегодня здесь не нужно прибираться, – сказала я, глядя ей в лицо, и тут же испугалась собственных слов.
Я всегда с брезгливостью относилась к женщинам, которые таким образом метили собственную территорию. И как только я произнесла эти слова, я поняла, как сильно о них сожалею. Нет, я не боялась последствий, которые могла организовать мне Рита. Но то, что это услышал Генри, пробудило во мне желание немедленно провалиться сквозь пол.