Генри совсем не был уверен в благих намерениях женщины в фате: никто не станет давать добрый знак, одевшись погибшей Джинни. Тут я вынуждена была согласиться.
Но расспросить эту женщину мы могли, возможно, даже сегодня. Она точно что-то скрывала, а значит, могла и что-то рассказать. Если до Хэллоуина это еще можно было счесть розыгрышем и совпадением, то сейчас уже кричало об очевидной связи с преступлениями.
Генри согласился со мной в том, что о вечернем происшествии необходимо сообщить в полицию, поэтому, закончив завтрак, мы под внимательными взглядами официанток «Белого лебедя» направились в деревенский клуб.
Майлз и Питерс встретили нас как родных, потому что, кажется, их расследование заходило в необъяснимый тупик, а от нас стоило ждать чего-то нового.
Но когда мы с ними оказались в небольшой комнате, выделенной для допросов, их энтузиазм моментально смыло.
– Мисс Стоун, – начал Питерс снисходительным тоном, – на вас напали или все-таки нет? Или, может, напали вы?
Он специально сделал ударение на последнем слове.
– Я? – Праведное возмущение не заставило себя ждать.
– Насколько мы услышали, – подхватил Майлз, – девушка в маскарадном костюме подошла к вам на улице, а вы начали с ней бороться и рвать на ней платье, хотя она не проявляла признаков физической агрессии. Вы настолько испортили ее наряд, что даже увидели фрагмент ее тела с татуировкой. И сейчас хотите… чего? Чтобы мы раздели всех женщин Холмсли Вейл? Для чего? Чтобы она написала на вас заявление о нападении?
Я сидела с раскрытым ртом.
– То есть вы не видите в этой встрече на вечерней улице ничего подозрительного? – постарался спокойно спросить Генри.
– Вижу. – Майлз торжествующе указал ручкой в его сторону. – Я вижу этот случай крайне подозрительным. Как и все события, которые, по невероятному стечению обстоятельств, концентрируются вокруг мисс Маделин Стоун. Мы навели о вас справки. – Теперь ручка указывала на меня. – Я даже прочел вашу книгу, двух дней не понадобилось. И вот к каким выводам я прихожу. Начинающая писательница страдает в первом в ее жизни творческом кризисе. Так сильно, что даже устраивает интернет-конкурс идей для своего нового романа.
В первый раз я услышала со стороны, как жалко это звучало. Под взглядом Генри хотелось сгореть от стыда.
– Идей много, у нее даже есть из чего выбрать. Она сама пишет или поручает написать кому-то другому письмо с призывом помочь в розыске пропавших мальчиков…
Я открыла рот, чтобы опровергнуть несправедливые обвинения в подлоге, но в теории Майлза это явно было самым безопасным для меня и неважным местом, и я раздумала.
– Мисс Стоун приезжает сюда, и как по волшебству история начинает закручиваться, как основа первоклассного бестселлера. И, как нарочно, все новые происшествия связаны с нашей героиней напрямую: она находит первый насильственный труп в деревне, она обнаруживает совершенно случайно и пропавшего младенца, ее же упоминает в предсмертной записке убивший себя священник, и даже призрак давно погибшей молодой аристократки преследует именно ее, но, надо же, без малейших последствий для самой мисс Стоун. Чудеса да и только, согласитесь!
Я чувствовала себя пойманной на месте преступления, хотя оснований для этого не было никаких. Способность к эмпатии ярко показывала, как я выгляжу в глазах детективов, а выглядела я не очень. Но больше всего мне причиняло почти физическую муку то, что по-дурацки я выглядела в глазах Генри. Острое чувство стыда заставляло краснеть до ушей.
– Дорогая мисс Стоун, – продолжил доверительным и поддельно дружелюбным тоном Майлз. – Я вижу перед собой загнанную в угол бесталанную писаку, которая ради нового романа готова не только поехать на край света, но и создать собственный сюжет в жизни, только бы почувствовать свою значимость.
Он сделал паузу.
– Ваш прошлый роман был о вас. И какое-то время всем это было интересно. На что вы готовы сейчас, чтобы снова попасть на обложки журналов?
Я выскочила на улицу как ошпаренная. Я знала: все, что говорили полицейские, имело ко мне только опосредованное отношение, но на несколько секунд их слова заставили меня сомневаться в реальности происходящего, в моей собственной реальности.
Генри выбежал за мной сразу же, взял за плечи, обнял. Гладил меня аккуратно по волосам, приговаривая самые простые и самые нужные слова. Он не встал на их сторону, он верил мне, это было безумно важно.
Мы пошли в «Белый лебедь» на перекус и обдумывание дальнейших шагов. Несмотря на то что мы стали доверять друг другу, мне было сложно говорить с ним до конца откровенно. Не потому, что я его в чем-то подозревала, а потому, что находилась в тревожной стадии начала отношений, когда хочется быть безупречной во всем. Подозрения полицейских относительно меня этому никак не помогали и откровенно вводили меня в депрессию.
– Снять с меня все эти возмутительные обвинения я могу, только выяснив, что произошло на самом деле. Невозможно обелить мое имя, оставив все как есть.
– И как ты планируешь это выяснить?
Я поджала губы. План у меня был, но он напрямую касался Генри. Вот почему с друзьями намного комфортнее: с Джей Си такой неловкости никогда бы не возникло. И это тоже меня грызло изнутри: друг, вероятно, сходил с ума от неизвестности, нужно было срочно ему написать или позвонить.
Свой план я не решалась озвучить Генри сразу, поэтому начала издалека.
– Мне кажется, все так или иначе связано с твоей семьей, с тем, что произошло с Джинни двадцать лет назад.
Генри помрачнел.
– Я знаю, что тебе это неприятно, я не планирую как-то порочить память твоей сестры.
Он смотрел на меня взглядом побитой собаки, и это было невыносимо.
– Я бы хотела встретиться с твоей матерью. – Эта фраза слетела с моих губ сама собой, догнать ее и вернуть обратно уже не было шанса.
Генри смотрел на меня так, словно я только что воткнула вилку ему в грудь.
– Зачем тебе это нужно? – процедил он сквозь зубы, будто каждый звук вызывал у него боль.
– Я думаю, она сможет помочь посмотреть на то, что случилось, под другим углом, – не очень убедительно ответила я.
– Каким? – все так же бесстрастно спросил Генри.
Я подняла взгляд к потолку:
– Сейчас не могу сказать, но ты не можешь отрицать, что каждый из нас смотрит на одни и те же события по-разному. Когда я пыталась разобраться в истории моей семьи…
– Но это не твоя семья, – отрезал Генри. – Ты считаешь себя вправе вторгаться в чужую семью, в чужое горе и расспрашивать мою несчастную мать, как полицейский, даже спустя столько лет?
Его голос не звучал угрожающе, раздраженно, он даже не повысил тона. Но я немедленно почувствовала себя ужасным человеком.
– Разве тебе расследование гибели твоей семьи не принесло боль? – спросил он так же ровно.
– Оно принесло мне покой, – уверенно, но словно извиняясь сказала я.
Генри опустил голову и, адресуя слова скатерти на столе, произнес:
– Моя мать больна, и тебе это известно.
– Ты в самом деле считаешь, что я смогу сделать ей еще хуже?
Он поднял на меня измученные глаза, но если бы я сделала тогда шаг назад, все пошло бы иначе.
– Делай что хочешь. – Генри развел руками.
– Ты сможешь предупредить в больнице, чтобы меня пустили к ней?
Он утвердительно кивнул.
– Спасибо. – Я протянула руку и сжала ладонью его напряженный кулак.
Мы посидели еще несколько минут, и Генри проводил меня до «Кабана и хряка».
Я решила посвятить день тому, чтобы реализовать несколько не очень продуктивных, но точно важных дел. Обязательно нужно было позвонить Джей Си, время утекало так быстро, и, если я не хотела, чтобы он приехал и оттолкнул Генри от меня, выйти на связь требовалось в самое ближайшее время. Остаток дня я собиралась систематизировать и проанализировать всю имеющуюся информацию и спланировать свой визит к Кэтрин Харди, чтобы ничего важного не забыть уточнить у нее.
Хотя Генри и хотел провести со мной время, я скрепя сердце убедила его мне не помогать. Для обсуждения места Джей Си в моей жизни сейчас было явно не лучшее время.
Генри не был в восторге от моей идеи навестить его мать, но мысль об этом визите родилась во мне с первых дней пребывания в Холмсли Вейл. Несмотря на то что Кэтрин Харди долгое время находилась в больнице для психически нездоровых, я верила, что за годы ее состояние могло существенно улучшиться, а задавать ей вопросы о дне смерти дочери действительно не планировала.
Со слов Генри, он редко навещал мать в больнице, потому что она перестала его узнавать или видела в нем того парня, каким он был до смерти Джинни, и разговаривала с ним так, словно ничего не случилось. Я не стала ему предлагать поехать со мной отчасти по этой причине, отчасти потому, что хотела задавать любые вопросы, не боясь его расстроить или разозлить.
Но прежде чем определиться с их списком, требовалось позвонить Джей Си. Вот кто по достоинству мог бы оценить важность моей второй встречи с призраком Джинни Харди. Я старалась не думать, что он успел себе напридумывать за время моего молчания, и надеялась только на то, что мой звонок не застанет его в аэропорту на пути ко мне.
В «Кабане и Хряке» никого не было, играла слабая музыка из небольшого бумбокса. Я уже перестала удивляться тому, насколько местные жители могли быть одновременно и напряженными, и абсолютно расслабленными. Отрадно, что моя комната запиралась на ключ, но меня не отпускало предчувствие, что дубликат его можно было запросто заполучить, опустив руку на обратную сторону стойки.
Уже привычного мне голубого телефонного аппарата на месте не оказалось, а его шнур уходил на второй этаж. Отправившись по нему, как персонаж из сказки, я нашла его уходящим за дверь одного из моих хозяев. Я не знала, в чьей именно комнате находился телефон, и на несколько секунд замерла в коридоре и прислушалась. Тишина оставалась полной, даже пугающей.