Пройдя мимо водонапорной башни (быстрый взгляд наверх, на всякий случай), я направилась к месту, где Генри обычно оставлял машину. Предчувствие было правильным: его красавица стояла там и на этот раз; я решила подождать рядом.
Через несколько секунд ко мне подошел Питерс, продрогший в своем хлипком плаще. Мой разговор с Джорджем в штабе полиции они с Майлзом не сочли удовлетворительным, потому что никакой новой информации, кроме невнятных намеков, он не добавил. Но была одна деталь: перед уходом я сказала Джорджу, что собираюсь навестить Кэтрин Харди, мать Генри и Джинни. Он посмотрел на меня с любопытством и чуть не благословил на эту поездку. Именно поэтому Питерс подошел ко мне в этот момент.
– Мисс Стоун, вам запрещено покидать Холмсли Вейл, вы не можете уезжать, когда и куда вам заблагорассудится.
– Мне казалось, что если я не подозреваемая, то могу.
– Сейчас все подозреваемые, пока не вынесен приговор.
– Поедемте со мной, – выпалила я через секунду.
Питерс смотрел на меня как на буйно помешанную.
– Вы считаете, полиции больше нечем заняться?
Я пожала плечами: похоже на то. Он несколько секунд смотрел на меня, пока на его лице сменялись выражения злости, презрения, снисходительности и, наконец, обреченной усталости:
– С вами поедет Диккенс.
«Джей Си гордился бы мной, – думала я, пока мы ехали с Диккенс ранним утром следующего дня. – Ведь я, во-первых, покинула Холмсли Вейл – да, ненадолго, но это уже другой вопрос; а во-вторых, была в одной машине с полицейской».
С утра мне хотелось залезть в ее машину, прихватив два стаканчика кофе, как в кино, и всю дорогу играть в полицейских-напарников. Но в Холмсли Вейл не было кофейни, продающей кофе в бумажных стаканчиках, а когда Генри предложил подъехавшей Диккенс выпить кофе в доме, она категорически отказалась и многозначительно показала мне на часы. Я попрощалась с Генри, который выглядел нервным из-за моей предстоящей встречи с его матерью, и мы отправились в путь.
Напарница из Диккенс была никакая, потому что ни одна из моих попыток разбавить нашу поездку дорожными играми удачей не увенчалась, а дела она обсуждать не хотела, как и свою личную жизнь. На конец первого часа пути я приложила капюшон куртки к окну пассажирского сиденья и попыталась задремать.
Мне казалось, что это ни за что мне не удастся из-за не самых хороших дорог, но когда я в очередной раз моргнула, Диккенс вдруг разбудила меня, провозгласив:
– Подъезжаем.
Удивительно, как она смогла так быстро обнаружить на карте нашей страны место под названием «Сосновый приют», но навигаторы действительно творят чудеса. Потому что нужное нам заведение словно существовало посередине пространства. Все постройки, включая основной дом в колониальном стиле, стояли как будто под углом в сорок пять градусов к дороге, хаотично набросанные рукой сеятеля в поле. Даже если человек поступал сюда здоровым, само расположение уже могло свести с ума перфекциониста.
Название полностью себя оправдывало: сосен вокруг действительно было немало, хоть и располагались они случайно, как сломанные пугала, торчащие из замерзшей земли.
Диккенс, вытянув шею, пыталась увидеть путь к зданиям, но дорога вела нас мимо них. Когда полицейская уже начала высматривать пропущенный, казалось, поворот в зеркале заднего вида, мы обе одновременно заметили в густо растущих соснах крохотный деревянный указатель на проселочную дорогу. Деревья стояли так плотно, а колея была настолько узкой, что Диккенс даже пришлось включить фары, хотя было еще очень рано.
Так же внезапно, как появился нужный нам поворот, лес стал реже, и мы оказались на широкой подъездной аллее, в конце которой виднелись колонны главного здания. Как мы не видели их с шоссе, было непонятно, но мы словно пробирались к Кэтрин Харди через какой-то потусторонний портал.
Вероятно, на дороге стояли видеокамеры, потому что у крыльца нас уже ждали. Невысокая, среднего роста и возраста женщина с внешностью доброй нянюшки, с фартуком поверх бледно-розового платья и в наброшенном на плечи старомодном сером пальто, переминалась на заледеневшей дорожке с ноги на ногу в домашних туфлях. Рядом с ней стоял высокий мужчина с короткой стрижкой и в форме санитара, которому, казалось, температура на улице была не страшна. Мужчина выглядел абсолютно бесстрастно и присутствовал, по всей видимости, на случай непредвиденных событий. Женщина же явно была главной, она уверенно двинулась к нашей машине, широко улыбаясь.
– Мисс Стоун, – ласково приветствовала она. – Добро пожаловать в «Сосновый приют»!
На секунду мне подумалось, что все это тщательно продуманный план и меня привезли в это место не в качестве гостя, а в качестве жильца.
– Вы к нашей дорогой миссис Харди, верно? Она очень обрадуется, у нее нечасто бывают гости. Я директор Хокинс, приятно с вами познакомиться. – Она ворковала так, словно мы приехали в пятизвездочный спа.
Диккенс тоже вышла из машины, я представила ее директрисе, назвав звание, на что та отреагировала так же безмятежно, словно полицейские в компании местных визитеров были самым обычным делом, и пригласила нас внутрь.
Главное здание «Соснового приюта» походило на классические минеральные курорты Европы начиная с самих запахов. Весь женский персонал был одет в разные фасоны и оттенки розового цвета, в то время как мужчины носили чисто больничное голубое. Возможно, это требовалось для упрощенной идентификации местными жителями. Парочку из них провезли мимо нас с Диккенс на креслах-каталках, и внешне они никак не отличались от обычных пенсионеров.
Хокинс предложила нам небольшую экскурсию по «Сосновому приюту», но мне не терпелось увидеть Кэтрин, поэтому меня сразу проводили в светлую гостиную на первом этаже, в которой за небольшим столом двое стариков играли в шахматы, четверо старушек в ярких кардиганах вязали, сидя на двух нарядных, обитых шелком цветастых диванах, смешанная толпа стариков и старушек у огромных окон всматривалась в довольно унылый пейзаж поздней осени. Тихо играл свинг из магнитолы, и картинка могла бы даже сойти за идиллическую, если бы практически у каждого старика или старушки не дежурил на расстоянии вытянутой руки санитар с сильными мужскими руками. Вели же себя все абсолютно нейтрально.
К одной из наблюдательниц за промозглой погодой и, как выяснилось, за несколькими любителями погулять со своими санитарами меня и подвела Хокинс, передала санитару, быстро ему что-то шепнув, и ушла водить Диккенс по зданию. Брошенный напоследок обреченный взгляд полицейской был очень красноречивым.
Кэтрин Харди сидела в бежевом ротанговом кресле с подушками в цветочек. Бледно-голубое классическое платье-карандаш не слишком утягивало ее и без того стройную фигуру. Такая же голубая кофта поверх была расстегнута, но подобрана безупречно в тон. Тонкая жемчужная нить на шее, пара колец, включая обручальное. И удивительной красоты длинные, до груди, светлые волосы, которые в окружении светлых тонов гостиной и одежды делали ее похожей на фею из сказки.
Она смотрела в окно, когда я подошла к ней, и даже не моргнула, когда собой загородила ей половину обзора. Санитар пришел ко мне на помощь.
– У вас посетитель, миссис Харди, – сказал он таким скорбным голосом, будто сообщал неутешительный диагноз.
Кэтрин медленно перевела взгляд со старика с ходунками за окном на меня. Глаза ее были почти прозрачными, словно их съела катаракта. Она улыбнулась, и я чуть не онемела от того, какой она была красивой в этот момент и насколько еще более красивой, вероятно, была в молодости. Я не находила ничего общего между ней и Генри, кроме открытой и совершенно неотразимой улыбки, которой и он встретил меня в первый раз.
– Добрый день, – проговорила она ласковым, певучим голосом из мелодрам по книгам Сидни Шелдона.
Санитар подтащил еще одно кресло поближе к ней, и я села.
– Миссис Харди, меня зовут Маделин Стоун, – засуетилась я.
– Ма-а-а-а-де-лин, – протянула она, словно узнала. – Как хорошо, что вы приехали.
Хотя ее слова и лицо выражали максимальное дружелюбие, ее стеклянную отстраненность невозможно было не заметить. А отвечать на эту кукольную радость вопросами о мертвой дочери казалось нелепым.
Несколько минут мы говорили о ее жизни в «Сосновом приюте». Кэтрин все устраивало, она со снисхождением императрицы иногда махала рукой в сторону санитара, упоминая с благодарностью о персонале. Когда я спросила о том, есть ли у нее здесь друзья, она на долю секунды сморщила нос, но тут же взяла себя в руки и назвала пару женских имен, при упоминании которых санитар устало вздохнул: возможно, никаких подруг у Кэтрин не было, и она почему-то решила придумать их для меня на ходу.
Явная ложь с ее стороны дала мне моральное право задать неудобный вопрос:
– Вы давно живете здесь, миссис Харди?
Она посмотрела в окно своими стеклянными глазами и кивнула в ответ.
– Вам не хочется вернуться домой?
Санитар за спиной Кэтрин предупредительно поднял палец: осторожно.
Морщина между бровей Кэтрин залегла чуть глубже.
– Мне нельзя возвращаться.
– Почему? – мягко напирала я.
Санитар слегка развел руки и повернул ладони вверх, как бы спрашивая, какого черта я вытворяю. Кэтрин перевела на меня усталый взгляд.
– Там больше ничего хорошего.
– А Генри?
Она снова отвернулась к окну:
– Генри я не нужна.
Возникла тягостная пауза: возразить на это было нечего.
– Вы часто думаете о своей семье? – Я в самом деле не знала, как еще свернуть на нужную мне тему.
– Вы что, внебрачная дочь моего бедного мужа?
Она сказала это так естественно и просто, глядя мне прямо в глаза, что я на несколько секунд лишилась дара речи, до того как произнесла:
– Нет.
– Тогда какое вам дело до моей семьи? – вернувшимся безмятежным голосом проворковала она в окно.
В ней было что-то от Глории Мид: те же царственные манеры, безупречная осанка и внезапно прорывающееся высокомерие. Может, это не у ее мужа, а у нее самой был внебрачный ребенок?