просила она.
– Теперь поговорим честно, без секретов? – недоверчиво спросила я.
Она картинно подняла одну руку, словно давая слово на Библии.
– Вам я могу рассказать что угодно – в конце концов, вы просто писательница. Даже если перенесете все, что я вам расскажу, в книгу, это все равно будет ваш вымысел. Даже засудить вас смогу при большом желании.
– Тогда зачем рассказывать?
Она потянула с ответом, смакуя еще один глоток крепкого напитка.
– «Синдром попутчика» – так это называется. Мне о нем Джинни рассказывала, когда мы были маленькими. Ты готов поделиться с тем, кого встретил только что, самым сокровенным, потому что через несколько часов вы расстанетесь навсегда и никогда больше не встретите того, кто мог бы вас осудить или одобрить ваши действия. В этом и суть попутчика: он беспристрастен. Сейчас для этого есть психотерапевты. Ну, в больших городах, конечно, у нас их нет. У нас есть только полицейские психологи, каждый раз разные. То ли для того, чтобы не дать им и тебе шанса друг к другу привязаться, то ли потому, что никто из них не хотел во второй раз ехать на разговор с обезумевшей от горя матерью. Поэтому всех так тянет поговорить с вами, Маделин. Ведь вы здесь ненадолго. Прилетели, как яркая экзотическая птица, и так же улетите, увозя с собой все наши секреты. И все же я не могла рассказать вам всего. Не могла открыть то, что хранила столько лет. Даже когда это случилось с Бобби, и даже когда это случилось с моим Микки. Я молчала. Молчала, как будто не понимала, что происходит. Как будто не знала, что стоит за этими исчезновениями. Ведь даже Микки говорил за день до этого треклятого праздника, что Джинни приходила к нему. Мне стоило услышать это тогда.
– Мэри, вы же знаете, что это была Рита. Рита переодевалась в вашу подругу, чтобы напугать ребят, чтобы заманивать их, а остальное…
– Да-да… – согласно, но вяло покивала она. – Но все же это Джинни говорила ее губами, двигала ею. Прошло столько времени, но Джинни вернулась отомстить нам.
– Отомстить за что?
Она на некоторое время замолчала, и я внутренне обругала себя за нетерпение.
Мэри села поглубже в своем большом кресле, будто пытаясь спрятаться или защититься его высокой спинкой и широкими подлокотниками.
– За Хэллоуин. Джинни мстила нам за Хэллоуин. Мне, Бобу и Джорджу. Потому что мы сделали кое-что плохое.
– Джорджу Хики?
– Джорджу Миду.
Я затаила дыхание. Мэри выпила из фляжки, словно для храбрости.
– Дети так просто смотрят на вещи. На любые вещи. Доброту они воспринимают как должное. А что-то жестокое кажется им просто шалостью, если это делают они, а не с ними. Пока не приходят последствия.
Она выглянула в окно, словно там начала разворачиваться история, о которой она рассказывала мне.
– Джинни была как ангел. Святая Джинни. Красивая, талантливая, добрая. Не подкопаешься. Хотя она мне не запрещала разговаривать о парнях, с ней невозможно было делиться ничем подобным. Поэтому я так и не сказала ей, что…
– Вы были влюблены в Джорджа Мида.
У нее чуть заметно вздрогнули плечи, но выражение ее лица по-прежнему оставалось задумчивым, она была далеко от сегодняшнего дня.
– Влюблена. Была влюблена. Эти слова даже на сотую долю не отражают того, чем был Джордж для меня. Он был всем моим миром. Не Джинни со своими церковными песнопениями, стихами, художественной литературой и учебой, а Джордж, мой спортивный Джордж, он был центром вселенной. Мы и в церковь пошли в первый раз с Джинни вне воскресенья, потому что я хотела послушать, как он звонит в колокола.
– Поэтому он и Колокол… – не вопросом, а утверждением сказала я.
Мэри кивнула со значением «очевидно».
– Это тоже многое говорит о Джинни, – продолжила она. – Люди вокруг нее были лишь набором отличительных черт. Даже самая близкая подруга – всего лишь блондинка.
– Довольно поэтичное прозвище, – попробовала неуверенно возразить я.
Мэри только скривилась.
– А Джордж был всего лишь звонарем для нее. А для него она значила куда больше.
– Тогда он уже встречался с Глорией?
– Всегда. Он всегда встречался с ней, сколько я его помню. У папочки Глории были деньги. А Джордж никогда не планировал остаться сыном священника, бедным звонарем в роскошной церкви. Да, в нашей деревне он был выдающимся спортсменом, капитаном футбольной команды, королем выпускного вечера. Но он сам прекрасно понимал, что в восемнадцать лет его успехи закончатся, как и у любого бесталанного и бестолкового красавчика. Поэтому он присосался к Глории, как только понял, что у него эта возможность есть. Но ему всегда хотелось больше. Больше всего, больше всех. А у кого было больше, чем у кого бы то ни было в Холмсли Вейл? Только у Харди. На фоне Харди отец Глории был мелким мещанином, фермером, лишь чуть приподнявшимся над другими работягами. С таким папаша Харди никогда не сел бы за один стол, и не потому, что был снобом, а потому, что им попросту нечего было бы обсудить. Но Джордж не видел в этом препятствий. Он видел Джинни. И хотел ее.
Она снова отпила из фляжки, скривив в горькой усмешке губы.
– Ее все хотели. Она же была папиным ангелочком. Запретный плод манит сильнее других. А она была и хорошенькой. Это как трахнуть диснеевскую принцессу: и пошло, и вряд ли хоть один мужчина отказался бы. Для Джорджа Джинни была главным трофеем. Он хотел получить ее, но на обычные приемчики, на которые попадались все девчонки в округе, она не покупалась. Кажется, она даже не понимала, что Джордж с ней флиртовал, а я не хотела ей подсказывать.
– Было больно? – тихо спросила я.
– Больно? Нет. Это уже не было больно. Больно было наблюдать за тем, какая Джордж и Глория красивая пара. Больно было, когда при каждом удобном случае в отсутствии Глории Джордж задирал любую подвернувшуюся юбку. Любую, кроме моей. А я была готова на все ради него, абсолютно на все. Но он видел во мне только приложение к Джинни Харди, ее верную фрейлину. И в конце концов мне это осточертело.
– Что вы сделали?
– Я? – удивленно округлила глаза Мэри. – Ничего особенного. Но ровно столько, сколько нужно. Хэллоуин такой сумасшедший праздник. Все снимают свои повседневные маски. И мы тоже сняли свои. Все, кроме Джинни, – она, конечно, надела. А я только позвала ее в водонапорную башню. Сказала, что ее там ждет сюрприз. Сюрприз. В этом я даже не обманула ее: ничего подобного она точно не ожидала.
Речь ее замедлилась, словно каждое новое слово стало даваться ей с большим трудом.
– Джордж и Бобби уже ждали ее там. «Сладость или гадость», – так сказал Джордж, показав сначала на себя, а потом на Бобби Джентли. «Не бойся, малышка, – говорит, – тебе повезло, тебе достанется сладость». – Она замолчала, руки слегка дрожали. – Дальше я не видела, не слышала. Стояла за дверью, следила, чтобы никто не вошел. Как сказал потом Бобби, уже через много лет, он только держал ее, закрывал ей рот. Джордж сделал все быстро. Он не планировал над ней издеваться. Думал, что после секса она не сможет дальше отказывать ему, что они сойдутся как пара, а он получит все то, чего хотел. Насколько он был наивен. Насколько он был глуп, как и все мы. И что бы ждало нас всех, если бы Джинни была не Джинни. Если бы она нас всех сдала.
Мэри достала сигарету и закурила.
– Но мы словно знали, что нам ничего не будет. Что Джинни нас не выдаст. И она не выдала. Страдала, мучилась, сходила с ума, но не выдала тех, кто надругался над ней. Бедная Джинни. Она уже не была такой безгрешной и чистой, но и счастливее нас всех это не сделало. Разве что Джорджа ненадолго.
Она стряхнула пепел на пол.
– Он пытался связаться с ней после того вечера на Хэллоуин, сделать вид, что теперь они вместе, что он ее парень, но она не подходила к телефону. Думал, что теперь у нее не осталось выбора. Но она больше ни с кем из нас не разговаривала, даже несмотря на то, что была беременна. Беременна от Джорджа. Моего Джорджа…
Мэри рассматривала сигарету, словно увидела что-то подобное впервые.
– Вы тоже пытались с ней связаться?
Она очнулась:
– Нет, я нет. По правде говоря, не представляла, как с ней общаться. Конечно, я пожалела о том, что случилось, почти сразу же. Но за такое нельзя просто извиниться. – Она затушила окурок в монетнице у кассы и медленно произнесла: – Но за это можно отдать своего ребенка.
Я поежилась в своем кресле.
– В этом тоже есть что-то библейское, такое типичное для Джинни. Она у всех нас забрала первенца. Для Джорджа припасла даже особенное представление.
– Это похоже на Джинни?
– На нее и кровавое самоубийство было не похоже. И тем не менее это произошло.
– И кто это сделал, по-вашему?
Она посмотрела на меня, как на дуру.
– Джинни умерла, Мэри, – устало проговорила я.
– Скажите это Бобби Джентли, нашей Мельнице. Догадались ведь по Минни с ее пекарней, наверное. Расскажите Джорджу Миду, что Джинни умерла.
– То, что ребят на улице встречала Рита, уже очевидно. Я сама ее видела.
– И Рита умерла, – сказала Мэри в пространство перед собой.
– И кто ее убил, Мэри?
Она повернулась, подошла ко мне, медленно склонилась над креслом и произнесла:
– А какая, в сущности, теперь разница?
Разговор с Мэри внес в мою голову такую сумятицу, что разговор с Джей Си стал просто необходимым, и я поспешила к почте. На улице было уже темно как ночью, а воздух наполнился традиционной для Холмсли Вейл готической сыростью. Улицы обезлюдели, но теперь они не вызывали такого сакрального ужаса, как раньше. Рита была мертва, и никто не мог меня напугать. И хотя я не верила до конца в то, что Джордж Хики – убийца, почему-то не переживала за свою безопасность.
Дойдя до почты, я обнаружила ее закрытой, но сигнал был хорошим даже на крыльце, и я позвонила Джей Си. Он безумно обрадовался и засыпал меня вопросами, даже за то время, что я рассказывала последние новости.
– Думаешь, Джордж Хики как-то узнал о том, что произошло на Хэллоуин с Джинни, и решил отомстить? Почему тогда он ждал так долго?