У Люси тоже была тайна, которой она тоже не могла поделиться с Андрейкой. Однажды темной ночью Гриша Чайник привез к ней на хранение деревянный ящик с винтовочными патронами. Вон он стоит у зеркала, накрытый цветной шалью, и заменяет ей туалетный столик.
«У барышень патроны искать не станут. Кому же в голову придет? Не опасайтесь! — говорил Гриша, развозя патроны по квартирам девушек, членов Союза рабочей молодежи. — Пусть у вас побудут до поры. Настанет час увезу, как привез!»
Неожиданный человек Гриша! Таинственны его дела!
— Так как же наши решили встретить генерала? — еще раз спросила Люся, развертывая записку.
Андрейка не успел ответить: на лестнице послышался топот сапог, звон шпор, двери квартиры раскрылись, и в нее шумно ввалились офицеры. Все с револьверами на поясах, с шашками на портупеях. На рукавах шевроны с черепами. У одного черная повязка, скрывающая глаз.
«Эх, нет у меня с собой „ключа от рая“! — спохватился Андрейка. — Они, наверное, пришли арестовать Люсю».
Люся не растерялась, поправив шаль на туалетном столике, неспешно обернулась:
— Что вам угодно, господа?
— Ты что же, не узнаешь меня, дорогая сестрица! — воскликнул один из офицеров, раскрывая объятия.
— Тофик? Ты? Уцелел!
— Конечно! Я, жив курилка! И со мной мои фронтовые друзья. Помогли приехать в Москву в своем скоростном эшелоне.
— Ну, рассказывай… Как ты, что ты? Произведен в офицеры?
— Вы знакомьтесь, знакомьтесь. Это моя двоюродная сестра. А это мои друзья.
Офицеры, смягчив лица улыбками, стали представляться.
— Морозов, — отрекомендовался одноглазый.
— Рында-Бельский, — козырнул глазастый с пшеничными усиками.
— Фон Таксис, — с присвистом произнес офицер, похожий на Лермонтова.
Андрейке словно снежок попал за шиворот. Как бы не узнал!
Офицеры расселись вокруг единственного туалетного столика. Закурили. Разговор не вязался. Офицеры посматривали на Люсю, Люся на них.
— Так вот, сестрица! Господ офицеров интересуют московские настроения.
— Гораздо интересней, каковы настроения у господ офицеров, — сказала Люся, рассеянно вертя в руке записку.
— Наши настроения — вот! — Одноглазый ударил кулаком по цветастому платку, прикрывавшему патронный ящик.
— Так собирается офицерство разбить гордиев узел революции, улыбнулся Тофик. — Одним ударом.
— Да, Лавр Георгиевич Корнилов это проделает не хуже Александра Македонского, — усмехнулся офицер с пшеничными усами.
— С нашей помощью! — ткнул себя пальцем в Георгиевский крестик на груди одноглазый.
— В чем же эта помощь выразится? — спросила Люся.
— А вот в чем! — Одноглазый шутливо прицелился в нее и прищелкнул языком.
— Так вы офицеры-расстрельщики? — улыбнулась ему Люся.
— Это оскорбление? — воззрился на нее фан Таксис.
— Нет, похвала! — сказал одноглазый. — Я, столбовой дворянин из рода Морозовых, горжусь тем, что расстрельщик. Мои предки разинцев вешали, пугачевцев четвертовали, а я с большевиками расправляюсь. На том и стою! И он церемонно поклонился Люсе.
— Вы думаете, с Россией можно управляться казацкой нагайкой?
— Подкрепив ее пулеметами! — крутанул усики Рында-Бельский.
— И у вас рука не дрогнет стрелять в своих, русских солдат?
— Какие же это русские солдаты? Они дезертиры, изменники, предатели, большевики, германские агенты и шпионы! — пожал плечами Рында-Бельский.
— Вы в этом уверены? Но вы же знаете, что это не так. Введение смертной казни на фронте по требованию генерала Корнилова направлено не против трусов и дезертиров, а против прозревших рабочих и крестьян в солдатских шинелях.
— Да вы уж не идейная ли большевичка, барышня? — покосился единственным глазом капитан Морозов.
— А вы хотите донести?
— Ну, знаете, — одноглазый вскочил. — Я дворянин!
— Предпочитаете расправиться сами?
— Кто она такая, ваша кузина? — обратился фон Таксис к Тофику. — Она рассуждает как большевичка!
— Сестрица всегда отличалась колючим характером. В детстве мы дали ей кличку «роза с шипами»! — деланно рассмеялся Тофик.
— Да, у этой розы одни шипы, — проворчал фон Таксис, пытаясь зубами вынуть занозу из пальца и удивляясь, почему туалетный столик этой колючей красавицы сделан из неструганых досок?
— Ну, с меня хватит, господа! — поднялся со своего места Морозов. Когда так оскорбляют, следует одно из двух — либо вынуть саблю, либо расхохотаться… и пойти водку пить!
— Расхохотаться! — радостно воскликнул белоусый Рында-Бельский.
— Водку пить! — сквозь зубы процедил фон Таксис.
— Тогда пошли. Где у вас злачные места, ты знаешь, барон. Ты москвич, Веди нас!
Офицерская ватага поднялась и двинулась к выходу. Морозов обернулся и сказал, прищурив свой единственный глаз.
— Ну-с, барышня, прощайте. Дом друга — священный дом. Я к вам с расправой не явлюсь… Но если мы встретимся по разные стороны баррикад, это будет наше последнее свидание на этом свете.
Произнеся эту угрозу, Морозов выждал, когда все офицеры вывалились на лестницу, и крепко захлопнул дверь.
— Ну что, хороши? — спросил после некоторого молчания Тофик.
— Зачем ты их сюда привел?
— А затем, чтобы показать, чем начинены офицеры-корниловцы. Генерал едет на Москву не один. С дивизией донцов, усиленной пулеметными батальонами, артиллерией… С задачей пустить Москве кровь… Рабочей Москве, разумеется…
Люся молчала.
— Поезжай-ка, сестренка, домой, на Кавказ. Пережди страшное время под родной крышей. Я тебя и на поезд провожу и в вагон посажу. Зачем и приехал!
— А эти страшные башибузуки зачем пожаловали?
— Для устрашения. По замыслу командования они должны организовать казни солдат, отказавшихся воевать. Их привезли из двинской тюрьмы с намерением расстрелять перед строем запасных полков, чтобы навести страх на солдат Московского гарнизона. Уезжай, Люсик, из Москвы. Я прошу тебя как брат. Ужасные дела здесь будут твориться.
— Нет, Тофик! Что бы там ни было, я останусь. Страдания, пытки, смерть не страшат меня. Я солдат своей партии и останусь на посту.
Сколько ни упрашивал Тофик, Люся уехать отказалась.
— Пойми, я здесь нужнее, чем где-либо, — сказала она, прочитав наконец записку. — Мне поручено принять участие в освобождении этих самых солдат, которых привезли на казнь офицеры-корниловцы.
— О святая наивность! — воскликнул Тофик. — Что сможет сделать безоружная девушка против вооруженных до зубов опытных вояк? Какая за тобой может быть сила?
— Мы сильны, друг мой, поддержкой народа.
— Ах, все это романтические слова! Знаю, ты увлечена созданием Союза молодежи, воспитанием и пробуждением сознания рабочих юнцов, — он кивнул на Андрейку. — Но чем помогут вам эти мальчики против железного военного кулака? Железом и кровью сокрушит вас военная машина контрреволюции. И ты и все твои юные товарищи лишь напрасно принесете себя в жертву. Чем гуще трава, тем легче им будет косить… пулеметами.
— Ну, ты совсем запугал и себя и нас! — усмехнулась Люся. — А нам, извини, некогда. Нас дело ждет!
Тофик ушел огорченный и растерянный. После его ухода Люся быстро накинула пальто и сказала Андрейке:
— Пора, мой друг, пора! Поспешим на выручку солдат, пленников контрреволюции. Ты видел этих головорезов-корниловцев. Представляешь, что они натворят, если возьмут верх над нами? Море крови прольют, чтобы сохранить свои имения, богатства, свою власть.
— А мы не поддадимся! — воскликнул Андрейка.
— Ни за что! — сказала Люся, сунув в карман небольшой револьвер.
Андрейка встрепенулся. И у него кое-что найдется для управы с буржуями.
— Скажи Уралову, что я задание выполню. Встретим Корнилова во всеоружии!
На улице они расстались.
Вообразив, что дело идет о том, чтобы сразиться с корниловцами с оружием в руках, Андрейка предстал перед Ураловым, весь горя от нетерпения. Он решил, что и ему дадут одну из тех винтовочек, которые он помогал чистить, смазывать и укладывать в тайник.
— Ну повидал я корниловцев, Уралыч, — начал он издалека. — Они к Люсе нагрянули. Думали, своя, да ошиблись адресом. Здорово она их спровадила. Злющие они, что голодные волки. Живьем нас готовы съесть!
— Пусть попробуют! — Уралов сложил пятерню в увесистый кукиш. — После шестого июля кое-чему научились. На провокации не поддадимся. Под казацкие нагайки и офицерские пулеметы не подставимся. Ошибаются.
— С винтовками выйдем на улицы! — вставил Андрей.
— Никуда не выйдем! Мы на заводах и фабриках затворимся, а солдаты в казармах. Станки остановим. Ни одна заводская труба не задымит, ни один трамвай не зазвенит. Всеобщая забастовка будет.
Пекари постановили — хлеба для них не печь. Водопроводчики решили водой не снабжать. Электрики — света не давать. Повара — еды не готовить. Официанты — не подавать. Дворники — улицы не мести. Извозчики — коней не запрягать… Пусть буржуйчики одни своего кумира встречают. Некормленые, неумытые.
— А мы их освистывать будем! Мы, мальчишки…
— Этого еще не хватало! Чем тише будет город, тем страшней. Кладбищем повеет на генерала. А его приспешники, как псы, сорвавшиеся с цепи, пусть своих хозяев кусают, пусть на своих набрасываются.
— Здорово будет! — согласился Андрейка. — Только скучно нам, ребятам, без дела сидеть.
— Почему сидеть? Вам бегать со всех ног придется.
— Куда? Зачем?
— Листовки раздавать. Мобилизуй всех твоих приятелей, каких только сможешь, и бегите в типографию на Трехпрудную. Там найдете Люсю. Получите у нее листовки, газеты — и по всем улицам ходу.
— А кто же солдат выручать будет, которые в тюрьме?
— Чтобы их выручить, надо про них всю правду народу рассказать. Вот листовки и расскажут.
Андрейка не поверил, что листовки-бумажки, как сказочная разрыв-трава, смогут растворить двери тюрьмы. Но партийное поручение дело святое. Тут, если сказано, должно быть сделано.
Не теряя времени, помчался он на поиски своих приятелей, продавцов газет. Ему повезло. У Малого Каменного моста наткнулся он на Стешу — и глазам не поверил: сидит Стенька Разин на тумбочке и ревет. Слезы по щекам текут, а она какие-то листки рвет и в Москву-реку бросает. Пригляделся, а по воде плывет-тонет генерал Корнилов. И на коне, и в автомобиле, и в полный рост, и по пояс, и носом вверх, и усами вниз.