— Держись, брат, — проговорил Чиск. — Твои раны не смертельны. Мы снесем тебя к лекарю. — Двое Одиноких Волков помогли Чиску перенести Нуанга через двор.
Друсс прошел к колодцу, вытащил наверх ведро чистой холодной воды и достал из-за пояса старый лоскут. Им он смыл кровь с лица и колета, а после опрокинул ведро себе на голову.
Со стены послышался смех.
— Вам бы тоже не мешало помыться, сукины дети! — крикнул Друсс. Он снова опустил ведро в колодец, достал воды и напился.
Талисман подошел к нему.
— Мы убили или ранили семьдесят человек, а у нас девять убитых и пятнадцать раненых, — тихо сказал он. — Как по-твоему, что будет дальше?
— То же самое, но со свежими силами. Пока не стемнеет. Мне сдается, сегодня они предпримут по меньшей мере еще две атаки.
— Согласен с тобой. Но мы выдержим — теперь я это знаю.
— Твои ребята молодцы, — хмыкнул Друсс. — Завтра готиры сосредоточатся на воротах.
— Почему не сегодня?
— Они еще не усвоили урок.
— С таким учителем, как ты, они должны затвердить его еще до конца дня, — улыбнулся Талисман.
Друсс снова напился. Надиры у подножия старой башни вытаскивали из груды щебня гранитные камни.
— Зачем это? — спросил он.
— Ворота долго не простоят, — сказал Талисман, — но мы удивим тех, кто в них вломится!
Нуанг Ксуан лежал на полу, прикрытый одеялом, под головой у него была подушка из соломы. Зашитые раны на груди и плече болели, но Нуангу было покойно. Он дрался рядом с дренайским воином и убил пятерых врагов. Пятерых! Рядом кто-то закричал. Нуанг осторожно повернулся на бок и стал смотреть, как лекарь зашивает живот какому-то воину: раненый бился, Ниоба держала его за руки. Пустая трата времени, подумал Нуанг, и точно: вскоре раненый издал булькающий вопль и затих. Лекарь выбранился. Ниоба стащила труп со стола, и двое мужчин положили на его место нового раненого.
Зибен раскрыл его кафтан. Меч рассек грудь и глубоко вонзился в бок, переломившись чуть выше бедра.
— Мне понадобятся щипцы. — Зибен провел по лбу окровавленной рукой, оставив багровый след. Ниоба подала ему ржавые щипцы, и он запустил пальцы в рану, нащупывая отломившееся острие. Найдя, он погрузил туда же щипцы и вытащил железный обломок. Еще две надирки трудились тут же, зашивая и перевязывая раны.
Носта-хан вошел, поглядел вокруг и прошел мимо Нуанга в каморку за лазаретом.
Нуанг хоть с трудом, но разобрал последующий разговор.
— Ночью я уйду, — послышался голос шамана. — Подготовь женщину.
— Она остается, — ответил Талисман.
— Разве ты не понял того, что я сказал тебе?
— Это ты не понимаешь! — загремел Талисман. — Будущее тебе неведомо, шаман. Ты видишь лишь его проблески, дразнящие и неопределенные. Ты не можешь найти Ульрика, несмотря на всю свою силу. А так ли это трудно — найти человека с лиловыми глазами? Ты не можешь найти Глаза Альказарра. Ты не сказал мне, что враги схватят Квинг-чина. Уходи же, если так нужно. Но уйдешь ты один.
— Глупец! — вскричал Носта-хан. — Теперь не время для измены. Все, ради чего ты жил, висит на волоске. Если я уведу ее, она будет жить. Это тебе понятно?
— И снова ты заблуждаешься, шаман. Если ты ее уведешь, она убьет себя — так она сказала, и я ей верю. Ступай. Ищи человека с лиловыми глазами. Пусть он продолжит то, чего мы здесь добились.
— Ты умрешь здесь, Талисман. Так говорят звезды. Друсс спасется, ибо я видел его во многих будущих, но для тебя там места нет.
— Мое место здесь — здесь я и останусь.
Шаман ответил что-то, но Нуанг не расслышал — оба вдруг понизили голоса.
Ниоба, став на колени, подала Нуангу глиняную чашку с лиррдом.
— Выпей, отец. Это вольет силу в твои старые кости.
— Может, они и старые, но кровь во мне еще бежит исправно, Ниоба. Я убил пятерых и чувствую в себе такую силу, что мог бы пережить даже ночь с тобой.
— На это у тебя сил никогда не хватало, — возразила она, потрепав его по щеке. — Но Чиск говорит, что ты убил не меньше дюжины.
— Ха! Хорошие ребята эти Одинокие Волки.
Ниоба вернулась к столу, чтобы вытереть кровь и пот с лица Зибена.
— Ты хорошо работаешь, — сказала она. — Ни разу не ошибся.
Снаружи раздались крики раненых и лязг оружия.
— Какая мерзость, — прошептал Зибен.
— Говорят, твой друг — бог войны. Его прозвали Побратимом Смерти.
— Ему подходит. — Дверь отворилась, и внесли двух человек. Он повернулся к Ниобе: — Давай еще бинтов и ниток.
Друсс на стене дал себе отдых — враг отступил во второй раз.
— Ты ранен, Побратим Смерти? — спросил его Чиск.
— Это не моя кровь.
— Ошибаешься — у тебя плечо кровоточит.
Друсс посмотрел на прореху в колете — оттуда и правда сочилась кровь. Он снял колет. Рана была не более двух дюймов в длину, но глубока. Он выругался.
— Держите эту проклятую стену, пока я не вернусь.
— Пока горы не рассыплются в прах, — пообещал Чиск и добавил: — Только не задерживайся надолго.
В лазарете Друсс подозвал к себе Ниобу:
— Не будем беспокоить Зибена. Рана не глубже собачьего укуса. Дай мне иголку с ниткой — я сам зашью.
Ниоба принесла иглу и длинный смотанный бинт. Рана была чуть пониже ключицы, и Друссу приходилось трудновато.
— Много же на тебе шрамов, — заметила Ниоба.
— Нет-нет да и схлопочешь.
Рана начала болеть. Друсс вышел на угасающий свет дня.
За воротами человек тридцать воинов строили из гранитных глыб полукруглую стенку. Работа была тяжела и шла медленно, ни никто не жаловался. На стене соорудили простой ворот, чтобы легче ставить камни на место. Но он не выдержал, и огромная глыба упала, сбросив на землю двух человек. Друсс бросился к ним. Один лежал мертвый с разбитым черепом, другого просто оглушило. Оттащив труп в сторону, воины угрюмо продолжили работу. Глыбы клали по четыре в ряд, образуя стену восьми футов шириной.
— Вот уж разинут они рты, когда прорвутся, — сказал Лин-цзе, спустившись к Друссу.
— Какой она будет вышины?
— Мы задумали двенадцать футов впереди, десять сзади. Но для этого нужен ворот покрепче и подпорки.
— Выломайте половицы в верхних комнатах. Ставьте их крест-накрест.
Вернувшись на стену, Друсс надел свой колет и перчатки с серебряными шипами. Человек Талисмана, Горкай, подошел к нему.
— При следующей атаке рядом с тобой будет биться Острый Рог. Это Барцай, их вождь. — Друсс кивнул и пожал руку коренастому надиру.
— А что, ребята, — с усмешкой спросил он, — вы деретесь так же хорошо, как Одинокие Волки?
— Лучше, — проворчал молодой воин.
— Не хочешь ли побиться со мной об заклад, парень?
Глава 12
При ярком свете луны Талисман и Лин-цзе смотрели, как готиры уносят своих убитых и раненых. Люди с носилками двигались слаженно и проявляли немалую храбрость, подходя к самым стенам. Надиры в них не стреляли — Талисман запретил. Не из милосердия, а потому, что каждого раненого надо кормить и поить — пусть враг истощает свои припасы. Мертвых надиров заворачивали в одеяла и складывали в прохладной гробнице.
— У них шестьдесят четыре убитых и еще восемьдесят один ранен, — радостно сообщил Лин-цзе. — Мы потеряли втрое меньше.
— Двадцать три убиты и еще восемь больше не смогут сражаться.
— Так ведь это хорошо?
— Их в десять раз больше, чем нас. Потерять даже впятеро меньше — не так уж мало. Впрочем, как говаривал Фанлон, худшие всегда гибнут первыми — самые неумелые или самые невезучие. Нынче мы хорошо потрудились.
— Уланы так и не ходили в атаку, — заметил Лин-цзе.
— Их кони утомлены и нуждаются в воде — да и люди тоже. Утром их повозки выехали снова и не вернулись. Кзун все еще удерживает водоем.
Лин-цзе подошел к краю стены.
— Хотел бы я принести сюда тело Квинг-чина. Меня печалит, что дух его блуждает в Пустоте слепым и изувеченным.
Талисман не ответил. Два года назад они, трое надиров, задумали отомстить за смерть своего товарища. Они похитили сына Гаргана и убили его, точно так же ослепив и изувечив его труп. Теперь насилие описало круг, и Квинг-чин лежит, как холодное свидетельство тщеты всякой мести. Талисман потер глаза.
Пахло горелым деревом. Ворота пережили две атаки — готиры поливали их маслом, пытаясь поджечь. Но попытка не увенчалась успехом, и двадцать готиров расплатились за нее своими жизнями. Талисман вздрогнул.
— Что с тобой, брат? — спросил Лин-цзе.
— Я больше не питаю к ним ненависти.
— К готирам? Но почему?
— Пойми меня правильно, Лин-цзе. Я буду сражаться с ними, и если будет на то воля Богов Камня и Воды, увижу, как их башни рухнут и города падут. Но я больше не могу их ненавидеть. Когда они убили Зен-ши, мы жаждали крови. Помнишь ужас в глазах Арго, когда мы заткнули ему рот и выволокли из комнаты?
— Еще бы.
— Теперь его отец лелеет в сердце ненависть — она сидит у него в горле, как нетопырь, рвущийся на волю.
— Он сам виноват во всем — он всегда ненавидел надиров.
— Да — но почему? Может, надиры причинили ему в юности какое-то зло? Я мечтаю увидеть надиров едиными и гордыми — но никогда больше не стану ненавидеть своих врагов.
— Ты устал, Окаи. Тебе надо отдохнуть. Ночью они больше не пойдут на приступ.
Талисман сошел со стены. Носта-хан ушел, и никто не видел, как он покинул святилище. Шаман пытался пройти к Зусаи, но Горкай стоял на страже у ее дверей.
Талисман подумал о ней и сразу увидел, как она идет через двор в белой рубашке из блестящего шелка и серебристо-серых штанах. Она подошла к нему и обвила руками его шею.
— Теперь мы вместе, отныне и навеки.
— Отныне и навеки, — согласился он.
— Пойдем. У меня есть душистое масло, и я прогоню прочь твою усталость. — Она взяла его за руку и повела к себе.
Друсс и Зибен смотрели на них с западной стены.
— Любовь в царстве смерти, — сказал Друсс. — Это хорошо.
— Ничего хорошего тут нет, — отрезал Зибен. — Все это дело смердит, как протухшая рыба. Лучше бы я никогда сюда не приезжал.