— Чепуха. Просто они...
— Не лги мне! Я слышала, что сказал Талисман. Если, мол, камни у тебя, он их отберет, а если Друсс вступится, они убьют его. Отдай камни Талисману — тогда все будет хорошо.
Зибен сел на отчищенный добела стол.
— Не могу, любимая. Друсс дал обещание умирающему, а Друсс — это человек, который живет согласно своему слову. Понимаешь? Но и я тебе обещаю, что не оставлю камней у себя. Если мы останемся в живых, что сомнительно, я отвезу их в Гульготир, вылечу Друссова друга, а потом верну их Талисману.
— Он тебе не позволит. Потому он и подослал эту женщину — чтобы следила за тобой, как змея. Не исцеляй больше умирающих, поэт.
— Я должен. Волшебство для того и существует.
— Теперь не время быть слабым. Люди в бою всегда гибнут. Они ложатся в землю и питают ее. Ты понял? — Она заглянула в голубые глаза поэта, и ей стало ясно, что она не убедила его. — Глупец! Глупец! Хорошо, не давай им умирать. Но лечи не до конца, чтобы они не уходили отсюда. Слышишь?
— Слышу, Ниоба. Ты права. Я не могу допустить, чтобы Друсса убили из-за них. — Он с улыбкой запустил пальцы в ее темные волосы. — Я люблю тебя. Ты свет моих очей.
— А мне от тебя одно горе. Ты не воин и весь мягкий, как щенок. Такого любить нельзя.
— Но ты все-таки любишь, правда? — Он прижал ее к себе. — Ну, скажи.
— Нет.
— Ты еще сердишься на меня?
— Да.
— Тогда поцелуй меня, и гнев пройдет.
— Я не хочу, чтобы он проходил, — сказала она, вырываясь. За стеной пропел боевой рог.
— Снова начинается, — вздохнул Зибен.
Готирская пехота разделилась на три отряда человек по двести в каждом. Друсс присмотрелся — только два отряда несли с собой лестницы.
— Третий пойдет к воротам, — сказал он неизвестно кому.
Позади пехоты выстроились в две шеренги больше пятисот пеших улан — они стояли без копий, с саблями наголо. Забил барабан, и войско медленно двинулось вперед. Друсс почувствовал страх в людях рядом с собой.
— Не думайте о том, сколько их, — сказал он. — Главное в том, сколько у них лестниц, а их и тридцати не наберется. Только тридцать человек могут влезть на стену зараз, остальные будут без толку толочься внизу. Много-то их много, но из-за одного этого бояться не стоит.
— А ты ничего не боишься, воин? — спросил Нуанг Ксуан.
— Ты что тут делаешь, старикан? — с ухмылкой обернулся к нему Друсс. — Ты ведь ранен.
— Я крепок как волк и силен как медведь. Много ли еще до моей сотни?
— По моему счету, больше девяноста.
— Э-э, ты, видно, плохо считал.
— Держись поближе ко мне, Нуанг, — тихо сказал Друсс, — только не слишком близко.
— Я буду здесь до конца, и вокруг меня вырастет гора мертвых готиров.
Вражеские лучники выбежали вперед и осыпали защитников стрелами. Те пригнулись, прячась за зубцами, никто не пострадал. Барабан забил быстрее, топот бегущих ног заглушил дробь. Лестницы грохнули о стену. Воин слева от Друсса хотел встать, но Друсс пригнул его вниз.
— Не спеши, парень. Лучники только того и ждут.
Воин испуганно заморгал. Друсс сосчитал до десяти и выпрямился, сверкнув на солнце своим топором. Первый готир как раз добрался до верхушки лестницы, и Снага размозжил ему череп.
— Лезьте сюда и умрите! — взревел Друсс, обратным ударом раскроив бородатое лицо второго готира.
Надиры вокруг него отчаянно рубились с врагами. Двое солдат влезли было на стену, но тут же пали мертвыми. Один из надиров свалился со стрелой, торчащей из виска.
Талисман со стены над воротами смотрел, как Друсс и Небесные Всадники бьются за западную стену. Второй готирский отряд повернул к северной стене, которую оборонял Барцай со своим Острым Рогом.
Вражеские топоры обрушились на ворота, дробя ветхое дерево. Надиры бросали камни на атакующих, но ворота продолжали трещать.
— Готовься! — бросил Талисман Летучим Коням. Они, со стрелами на тетивах, стали на колени — и на ограде, и на новой полукруглой стене за воротами. Талисман ощутил прилив неистовой гордости. Это надиры, его народ! И они сражаются вместе против общего врага. Так и должно быть. Не будут они больше рабски повиноваться проклятым гайинам. Не будут больше бегать от улан, вышедших в карательный поход.
Ворота внезапно треснули, и десятки солдат прорвались внутрь — но наткнулись на восьмифутовую стену.
— Огонь! Огонь! Огонь! — заорал Талисман, и стрелы посыпались на кучу готиров внизу. Сзади напирали новые солдаты, толпа была такой плотной, что немногие готиры сумели прикрыться щитами. Стрелы и камни летели на них градом. Талисман налег на валун, еще двое помогли ему, и камень рухнул вниз, в смертельную кашу. Готиры в панике начали отступать, топча своих раненых.
Талисман с мрачным удовлетворением смотрел сверху на трупы, которых было более тридцати. Стрела просвистела рядом с его головой, и он пригнулся. Вражеские лучники стояли теперь у проломленных ворот, стреляя снизу вверх по защитникам. Двое надиров упали, пронзенные в грудь.
— Ложись! — крикнул Талисман. Тут лестницы загремели о стену рядом с ним, и он выругался. Когда одни стреляют снизу, а другие лезут вверх, удержаться будет трудно.
Вытянувшись плашмя, он крикнул лучникам на кривой стене:
— Десять бейте их стрелков, остальные ко мне!
Пренебрегая стрелами, Талисман встал и вытащил саблю.
Трое солдат появились на стене, и он, прыгнув вперед, ткнул саблей в лицо первому, прямо в открытый рот.
Внизу во дворе Горкай с двадцатью людьми, мокрый от пота, следил, как бьются Талисман и Летучие Кони.
— Надо им помочь, — сказал он Лин-цзе.
— Еще рано, брат. Стой на месте.
На северной стене Барцай и его люди отступали под натиском улан. Еще миг — и около дюжины вражеских солдат, прорвав оборону, сбежали со стены во двор.
Лин-цзе со своими бросился им наперерез. Горкай переложил саблю в левую руку и вытер вспотевшую правую о штаны. Острый Рог держался из последних сил, и Горкай готовился оказать им помощь.
В этот миг Друсс, заметив угрозу, пронесся по западной стене и перескочил через широкий проем на северную, раскидав врагов. Серебристая сталь топора обрушилась на готиров. Его внезапное появление вдохнуло в Острый Рог новые силы, и врагов оттеснили назад.
Лин-цзе потерял восемь человек, но от двенадцати готиров осталось всего четверо — они бились двумя парами, спина к спине. Еще двое надиров пали, но наконец отряд Лин-цзе добил улан.
Горкай обернулся в сторону Талисмана. Оборона еще держалась, но за этот краткий промежуток полегло больше десятка надиров. Одни раненые пробирались к лазарету, другие лежали там, где сразила их сталь, зажимая руками кровоточащие раны.
Лин-цзе с оставшимися воинами вернулся к отряду Горкая. Из раны на щеке высокого Небесного Всадника струилась кровь.
— Следующую брешь будешь затыкать ты, — улыбаясь через силу, сказал он.
Горкаю не пришлось долго ждать. Людей Талисмана смели со стены, и сам Талисман получил удар копьем в грудь. Горкай издал боевой клич и ринулся со своим отрядом наверх, перескакивая через две ступеньки. Талисман вспорол живот своему противнику, выдернул сломанное копье из груди и лишь потом упал. Горкай перескочил через него — на стену лезли все новые и новые готиры.
У Талисмана перед глазами все плыло, и сознание мутилось. «Нельзя мне умирать, — сказал он себе. — Только не теперь!» Он приподнялся на колени и нашарил свою саблю, борясь с чернотой, стремящейся поглотить его.
Горкай со своими отвоевал стену, оттеснив готиров назад. Из раны Талисмана хлестала кровь, и он понял, что у него пробито легкое. Двое воинов подхватили его под руки и помогли встать.
— Ведите его к лекарю! — приказал Горкай. Талисмана дотащили до лазарета. Он услышал крик Зусаи, увидел над собой лицо Зибена... и лишился сознания.
Готиры отошли от северной стены, и Друсс, потерявший в битве шлем, вновь перескочил через проем и вернулся к Небесным Всадникам. Нуанг Ксуан, снова раненный в грудь и обе руки, сидел, привалившись к парапету.
Готиры отступили.
Друсс стал на колени рядом со старым вождем.
— Ну, как дела?
— За сотню перевалило. Мне сдается, я перебил всех надиров, которые были, — а те, кого ты видишь за стеной, только призраки.
Друсс окинул взглядом форт. На северной стене осталось всего восемнадцать защитников, на западной — двадцать пять. Над воротами он насчитал тридцать, включая человека Талисмана, Горкая. У Лин-цзе внизу осталось меньше двенадцати. Друсс попытался подвести общий итог, но он слишком устал. Пришлось пересчитывать еще раз.
Осталось меньше сотни защитников, и повсюду виднелись тела мертвых надиров. Вожак Острого Рога, Барцай, лежал на земле под стеной в окружении трех убитых врагов.
— У тебя кровь течет, Побратим Смерти, — сказал один из Небесных Всадников.
— Ничего. — Друсс узнал парня с ястребиным лицом, с которым говорил перед боем.
— Сними кафтан.
Друсс со стоном стянул с себя изодранный чуть ли не в клочья кожаный колет. Он получил четыре мелкие раны в плечи и предплечья и одну поглубже под правую лопатку. За пояс ему натекла кровь.
— Это надо зашить, не то ты истечешь кровью, — сказал надир.
Друсс облокотился о парапет, глядя на готиров, которые отошли назад на выстрел.
— И старика с собой прихвати, — усмехнулся воин. — Он так здорово дерется, что пристыдил нас всех.
Друсс, заставив себя улыбнуться, поднял Нуанга на ноги, а воину сказал:
— Ты и мигнуть не успеешь, как я вернусь.
Боль отпустила Талисмана, и он увидел себя на голом склоне холма под серым небом. Сердце его забилось в панике: он понял, что опять оказался в Пустоте.
— Ты не умер, — сказал чей-то спокойный голос. Талисман сел и увидел у маленького костерка колдуна Шаошада. Рядом стояла высокая Шуль-сен, и ее серебристый плащ мерцал при свете пламени.
— Зачем же тогда я здесь?
— Чтобы узнать одну истину, — сказала Шуль-сен. — Когда мы с Ошикаем пришли в эти степи, нас восх