Алекс тоже это чувствует. Наказывая, не проявляет ни намека на нежность. Впившись пальцами в бедра, сразу задает бешеный темп. Трахает так, что с каждым толчком край комода удается в стену, а из меня вылетает рваный стон.
Впервые берет, заботясь только о собственном удовольствии. Длится это невыносимо долго. Закусив губы, безмолвно плачу.
Наконец, толчки его становятся резче, он дергает меня на себя, едва не отрывая ноги от пола.
- Сссука… - хрипит, изливаясь внутрь.
Я больше не могу сдерживаться. Реву в голос, пока он, оставив меня, уходит в ванную. Натягиваю белье, джинсы, пошатываясь, иду к выходу.
- Завтра подумаю, что делать с твоим у@бком, - догоняет в спину.
Обернувшись, падаю плечом на дверной косяк.
- Вопрос можно? – спрашиваю тихо.
Застегивая ширинку, Алекс сверлит меня взглядом.
- Если бы я сегодня в клуб не пришла, ты бы трахнул ту шлюху?
- Да.
Больно. Опускаю глаза и киваю.
- А сколько их у тебя было, пока ты спал со мной?
Грозовой отворачивается. Снимает через голову футболку и бросает ее в кресло.
- Алекс…
- Нисколько. Я тебе не изменял, - обернувшись через плечо, говорит он.
Мы какое-то время стоим молча. Смотрим друг в другу в глаза, безмолвно прощаясь. А затем, толкнув дверь, я вываливаюсь на улицу. Плетусь медленно в обратную от дома сторону. Между ног липко и сыро - сперма Алекса вытекает. А кожа бедер до сих пор горит, наверное, к утру вылезут синяки.
Дохожу до вольера доберманов, сую им пальцы через решетку. Они, словно чувствуя мое состояние, принимаются их облизывать. Это ломает меня окончательно. Присев рядом с ними на корточки, реву навзрыд.
Глава 14.
Глава 14.
Утром просыпаюсь с головной болью. Солнечный свет режет глаза, немного подташнивает. Чувствую себя как с похмелья, но это не оно. Это приступ мигрени, периодично навещающей меня с восемнадцатилетнего возраста, после той самой депрессии.
Зажмурившись, лезу с головой под одеяло. Яркий свет и громкие звуки добавляют остроты болевым ощущениям.
- Катя, две таблетки Экседрина принеси мне, - хриплю в трубку.
Горничная появляется через несколько минут. Вся бодрая и цветущая, как будто нарочно пытается создать контраст со мной, разбитой и больной.
- Вас Николай Дмитриевич спрашивал. Что ему передать?
- Сейчас спущусь.
Выпиваю лекарство и иду в душ, а после нахожу Митрича в кабинете дяди.
- Скажи мне, дураку, нахрена тебе сдался этот Кляйс?! – начинает орать с порога.
Зажмурившись, затыкаю уши. Ощущение, что в голове сейчас рванет бомба.
- Не кричи, пожалуйста…
- Ты понимаешь, как ты нас подставляешь?!
Прохожу внутрь и сажусь с ногами на диван. Несмотря на отвратительное состояние, в груди расцветает надежда, что я своего добилась. Не просто так старик бесится, видимо с ним Алекс говорил.
- Алекс сделает все аккуратно, никто даже на нас не подумает.
- Да тут и думать не надо! – всплескивает он руками, - кому, кроме тебя он еще нужен?
- Он мне не нужен.
Митрич, тяжело вздыхая, качает головой. Достает гребешок и нервно зачесывает растрепавшиеся волосы.
- Не понимаю, как Грозовой на это подписался. Как ты его уговорила?
О-о-о… лучше б тебе не знать, крестный. Синяки на бедрах еще месяц проходить будут.
Массируя виски пальцами, пытаюсь замаскировать свое состояние. Мне кажется, я еще не до конца поняла, то, что вчера случилось во флигеле Алекса.
- Он же, вроде влюблен в тебя… - проговаривает Митрич задумчиво.
Чувствуя толчок в грудь, замираю. Влюблен? Мы никогда не говорили с ним об этом. Мне казалось, формат наших отношений далек от чувств.
Кому это надо? Точно не мне. После Кляйса на слово с корнем «ЛЮБ» у меня стойкая аллергия. Я так часто слышала от него «люблю» и так часто сама его произносила, что теперь любое его упоминание вызывает внутреннее отторжение.
- Бред…
- Ой! – машет на меня рукой, - идиота-то из меня не делай. Как будто я не знаю.
Становится стыдно. Я предполагала, что домашние в курсе того, что мы с Алексом спим, но никто из них, кроме бабки, ни разу об этом не заикнулся. Все предпочитали быть слепыми.
- Так что он, все-таки, решил? – перевожу тему, - он вытащит Кляйса?
- Вытащит! – выкрикивает Митрич и тычет в меня пальцем, - но, если с ним что-то случится, виновата будешь ты!
Я невольно ежусь. Зачем он так говорит? Что может случиться с Грозовым? Он же неуязвимый.
- Он справиться, - бормочу под нос.
- Справится, только под ногами у него не крутись.
Алекса я нахожу в тире. Стоя ко мне спиной, в черных брюках, черной спортивной майке и специальных наушниках он стреляет по движущимся мишеням.
Ни единого промаха.
Не смея подойти, я жду у входа. Смотрю на его спину, пока он не видит. Издалека он напоминает каменную глыбу. Широко расставив ноги и слегка склонив голову набок, он выпускает одну пулю за другой, и при этом его правая рука при выстреле не сдвигается даже ни на миллиметр.
Опустошив обойму, Алекс кладет оружие на столик и снимает наушники. Немного оглушенная хлопками, я наблюдаю, как, развернувшись, он направляется ко мне. Походка уверенная, взгляд ровный, словно произошедшее вчера мне приснилось.
- Сделаем все ночью. К этому времени камеры выведут из строя, а из охраны там полторы калеки.
- Его не охраняют?
- Думаю, Антошка про него уже забыл.
Я киваю, стою, не решаясь поднять взгляда и посмотреть ему в глаза.
- Можно, я тогда с вами поеду?
- Нет.
- Я не буду мешать, посижу в машине.
- Не обсуждается. Моя задача - его оттуда выдернуть. Потом делай с ним, что хочешь.
Голос Алекса звучит отстраненно, от вчерашней ярости и злости не осталось и следа.
- С дядькой своим тоже сама объясняться будешь. Не вздумай впутать Митрича.
- Хорошо…
Обогнув меня, он выходит из тира. Я с тоской смотрю вслед, заглянуть в глаза так и не решилась.
- Спасибо, - шепчу вдогонку.
К вечеру становится легче, хотя до конца головная боль так не отступила. Я привыкла, что такие приступы не проходят быстро.
С наступлением темноты нарастает тревога. Погода хмурится, усилившийся ветер гонит по небу тяжелые тучи. Начинается дождь. Крупные капли, ударяясь в стекло, превращают картинку за окном в размытую кляксу.
Но я все равно, щуря глаза, пытаюсь рассмотреть там хоть что-нибудь.
Алекс с группой собирается на выезд. Мне видно только горящие фары машин и мельтешащие перед ними фигуры людей.
Вскоре они уезжают, и в доме повисает гнетущая тишина, разбавляемая лишь шумом дождя и порывами ветра.
Время после их отъезда растягивается до бесконечности. Чтобы как-то его скоротать, я иду менять розовые букеты на свежие. В своей комнате ставлю сразу два, чтобы аромат цветов разбавил атмосферу надвигающейся катастрофы.
Один из них несу бабушке. Пусть ворчит и называет меня дурой, только бы не сойти с ума в ожидании.
- Привет.
Она не одна. Сидя в своей кресле, пьет чай с Люсей. На столе блюдо с булочками и клубничное варенье.
- Присоединяйся, - кивает бабка на третий стул.
- Я не хочу, спасибо.
Прохожу к шкафу и достаю из него большую вазу. За спиной слышатся шепотки.
- Ой, пойду я, Елизавета Тихоновна, - подает голос Люся, - на кухне дела еще недоделаны.
Тихо усмехнувшись, наливаю в вазу воду из графина. Ставлю в нее розы и сажусь напротив бабушки.
- Булочки вкусные, попробуй…
Выбираю самую маленькую, откусываю кусочек, заедаю ложечкой варенья.
- Ммм… вкусно.
Бабуля откидывается на спинку кресла и берет со стола портсигар.
- Я тебе рассказывала, как с собственной свадьбы сбежала?
От удивления едва не давлюсь чаем.
- Первый раз слышу.
- Я, когда школу закончила в деревне, поехала в город в техникум поступать, - чиркнув зажигалкой, прикуривает сигарету и, запрокинув голову, выпускает струю дыма вверх, - познакомилась с парнем… сразу он мне понравился, отличался от всех…
- Чем?
- Тогда, после войны, голод был, денег не было, все в обносках ходили, кто после отцов военную форму донашивал, а этот всегда с иголочки одет был. Узкие брючки, белые носочки, ботинки начищены, кепочка модная…
- Откуда у него деньги были?
- Позже я узнала, откуда – он был игрок, шулер, краденым приторговывал…
- Уголовник?
- К тому времени уже освободился.
- Как его звали?
- Петром.
- Это же дед мой. Ты от него со свадьбы сбежала?
- Не от него, - задумавшись, бабка замолкает.
Уставившись в окно, курит, забыв о пепельнице.
- Я ушла от него, когда узнала, что он ходит налево.
- Он тебе изменил?
- С моей родной сестрой.
Какой ужас! Видимо, поэтому я первый раз слышу, что у бабушки была родная сестра.
- Мы расстались, а потом я встретила хорошего парня. Выпускника военного училища, лейтенанта.
На сморщенном лице расцветает мечтательная улыбка. Я, ни разу не видевшая ее такой, смотрю во все глаза.
- Как он любил меня! Ой, Ирма, как любил!.. Предложение через неделю знакомства сделал, - бабка скрипуче смеется, - боялся потерять, будто чувствовал, что сбегу.
- Зачем ты сбежала?
- Дед твой перед самой свадьбой нарисовался, в коленках ползал, умолял простить…
- И ты простила?
- Держалась, как могла, а из Загса все равно удрала.
- Жалеешь? – спрашиваю тихо.
Бабушка тяжело вздыхает и прячет от меня подозрительно заблестевшие глаза.
- Жалею. Дед твой, мерзавец, каким был кобелем, таким и остался. По блядям бегал, пока хрен не отсох.
- А тот парень?
- Погиб потом в Чехословакии… - смотрит на меня уставшим взглядом, - теперь ты понимаешь, в кого такая дура?
Глава 15.
Глава 15.
Звонок Митрича застает меня в гостиной, куда я пришла от бабушки. Она сама легла отдыхать, а сидеть в комнате в ожидании вестей мне невыносимо.