ем.
Как и всякий моряк, Фабиан Хук редко бывал дома и почти не замечал, как вырастал сын. Пришел из одного рейса — тот начал ходить, вернулся из другого — Сергунька уже лепетал слова, с трудом строя из них неуклюжие смешные фразы; а вот уже он, запыхавшийся, краснощекий, с сияющими глазами, вбегает в дом и хвастается, что «словил во-о-от такого хариуса, но только он сорвался».
Лучшими днями в жизни Сергуньки были те, когда отец отдыхал между рейсами. Мальчик любил усаживаться на корточки возле Фабиана, курившего трубку в кресле-качалке, терся щекой об отцов рукав и, заглядывая снизу в его глаза, просил:
— Пап, а пап! Давай нырнем в твой сундук, а?
Так у них называлось совместное разглядывание богатого содержимого сундука: коллекций марок, монет, морских карт и книг. Иногда Фабиан прочитывал сыну кое-что из своих дневников, которые вел всю жизнь.
Грамоте Сергуньку отец учил не по азбуке, которую достать было негде, а по сказкам Пушкина, многие из которых он знал наизусть. Однажды после прочтения сказки о царе Салтане мальчик сказал:
— А почему царь женился на третьей девице? Ведь она ничего не умеет! «Я б для батюшки-царя родила богатыря!» Эка невидаль! Детей же в капусте находят, сам говорил… А вот другие девицы — молодцы: одна может пир приготовить на весь мир, другая полотна наткать видимо-невидимо! На них бы и женился, польза была б…
Фабиан от души посмеялся, а потом подумал, что эти детские рассуждения не так уж и наивны: мальчик видит, как трудятся женщины на хуторе Усть-Сидеми. Жены Яновского и Хука, хотя и считались барынями, в действительности таковыми не были, вместе с прислугой занимались стиркой, готовкой, уборкой и прочим повседневным и тяжким бабьим трудом.
А сыну он объяснил так:
— Царь выбрал третью девицу именно потому, что она ничего делать не умела и, значит, годилась в царицы. Цари — только по секрету! — большие бездельники!
Любимым чтением самого Фабиана была «Калевала». С благоговением извлекал он все из того же сундука увесистый фолиант, рукавом смахивал несуществующую пыль, отстегивал бронзовые застежки, и начиналось громкое торжественное чтение, во время которого нельзя было — Анна Николаевна и Сергунька знали это — даже пошелохнуться.
…Молвят старый Вяйнямёйнен:
«В этой Карьяле прекрасной,
Укко, защити, всесильный,
Огради, о бог прекрасный,
От мужей со злою мыслью
И от жен с недоброй думой!
Укроти земных злых духов,
Водяные злые силы!
Будь сынам своим защитой,
Будь для чад своих подмогой,
Ночью будь для них опорой,
Будь и днем для них охраной!..»
Сергуньке не все понятно:
— Что такое Карьяла?
— Карьяла, или, по-русски, Карелия — родину наших предков.
— А кто такой Укко?
— Ну, это такой сказочный бог, бог неба, грома и молнии. Древние финны очень почитали его, считали своим защитником…
— А нас он защитит от хунхузов?
Слово «хунхуз» было известно финским колонистам едва ли не с первого дня пребывания в Приморской области. Об этих разбойниках ходили страшные слухи: и убивают-де они, и грабят, и людей похищают, и целые деревни облагают данью. Особенно их боялись тазы, местные корейцы и китайцы. Но год шел за годом, хунхузы не появлялись в бухте Гайдамак, и поселенцы стали относиться к ним как к мифическим существам, сказочным разбойникам, или, как говорится в «Калевале», «мужам со злою мыслью». Но в 1868 году, изгнанные с острова Аскольд на материк, они объявились в бухте Гайдамак, разграбили и уничтожили поселок колонистов. Капитан Хук был в это время в рейсе, но последствия бандитского нападения видел, они были ужасны…
— Нет, сынок, мы сами должны себя защищать. На Бога, говорят, надейся, а сам не плошай! — Фабиан потрепал сына за золотистые вихры. — Но ты не бойся, сынок, в Усть-Сидеми хунхузы не придут…
Они пришли. Мстить за Аскольд.
Глава VIОСТРОВ АСКОЛЬД(окончание)
Восхождение на Пуговку. — Как измерить высоту сопки. — «Лу-деу». — Бой с сивучами. — Приезд Фабиана и Сергуньки. — День платежа. — Изгнание «родственников».
Управляющий приисками Аскольда Мирослав Яновский, как только выпадал свободный от службы день, гулял в сопровождении сына по острову. Гулял, впрочем, не то слово — трудился, изучая географию и геологию Аскольда, исследуя флору и фауну; это была как бы вторая его работа, проделываемая с неменьшим тщанием, чем первая, но совершенно бескорыстно.
В один из нечастых здесь погожих июньских дней Яновские вновь готовились к очередной вылазке. Андрейка быстро уложил свою котомку, которая получилась довольно тощей, прихватил лопатку — так, на всякий случай… Сборы Мирослава затягивались, и мальчик нетерпеливо топтался возле него. Сачок, бинокль, ботанизирка, морилка, планшет были постоянными спутниками отца, но для чего он берет с собой барометр, геологический молоток, ручной лот?..
— Все еще надеешься найти клад? — Яновский-старший кивнул на лопатку и подмигнул.
— Да нет… это я так, на всякий случай…
— Ну-ну…
Во дворе они оседлали лошадей, разложили снаряжение по переметным сумам. Высокий Мирослав играючи поднялся в седло, словно перешагнул через коня, Андрейка же подвел своего к плетню и оттуда вскарабкался на лошадиную спину. Неспешно выехали они навстречу солнцу, встающему из-за сопки со смешным названием Пуговка. Именно к ней, самой высокой точке острова, и лежал их путь.
У подошвы сопки, в дубняке, Яновские спешились, привязали лошадей к корявым стволам низкорослых деревьев, поприсевших под напором морских ветров, и начали взбираться на вершину. Большой и сильный Мирослав споро шел, легко преодолевая и крутизну, и заросли; казалось бы, такой гигант должен идти сквозь тайгу с шумом и треском, как медведь-шатун, но проспектор шел почти не слышно, на ходу жевал какие-то ягоды, щелкал орешки, срывал растения, вслух припоминая их латинские и русские названия.
Андрейка старался не отстать: он знал, что если отстанет, отец не будет аукать, у них это не принято: «В лесу, как и в доме, надо соблюдать тишину», и не будет разыскивать: «Сам заблудился — сам выходи».
Андрейка не обижался, понимал, что так и надо, для его же пользы. Он с нежностью думал об отце, глядя в его широкую спину, о том, что он, хотя и громадный и грозный с виду, на самом деле очень добрый, ласковый и веселый, и дураки те, кто его боится. Вообще, рассуждал Андрейка, все самые большие существа на земле — добрые: лошадь, кит, слон, а самые маленькие — самые злые: крыса, хорек, гнус. Впрочем, развивая эту мысль, он пришел к выводу, что бывает и наоборот…
Шагавший впереди Мирослав внезапно исчез, очевидно, достиг вершины. Андрейка прибавил шагу и вскоре уже стоял, запыхавшийся, рядом с отцом на большом плоском камне, венчающем Пуговку.
— Ну что, порядок? — улыбнулся Мирослав сыну. Тот дотянулся до его бороды и снял запутавшуюся в ней паутинку.
— Порядок!
— Тогда любуйся этой красотищей и сам себе завидуй. Посмотри: Аскольд и в самом деле похож на подкову. Зеленая подкова среди голубого моря… Прямо хочется стихи слагать!
Но Яновский был прежде всего ученым, поэтому он записал в своем походном блокноте следующее: «Остров представляет собой уцелевший от размыва, изогнутый дугой водораздельный хребет гор, спускающийся на обоих своих скатах довольно круто и обрывисто к морю. Южные оконечности острова, встречающие сильное волнение прямо с открытого моря, обрываются почти отвесными обнажениями гранитных скал…»
Потом он нарисовал карту острова, отметив на ней наиболее высокие вершины и речки. Андрейка смотрел через плечо сидевшего на камне отца.
— А что это у тебя за нерусские буквы?
— Сопки. F — Оленья Грива, К — Фазаний Покос, Е — Пуговка, на которой мы стоим. Сейчас мы измерим ее высоту…
— Как?
— Ну уж конечно не аршином, — усмехнулся Мирослав. — Обыкновенным барометром — анероидом.
— Барометром?!
— Да. А что тут удивительного? Так и измеряют горы…
Он вынул из кармана прибор, освободил его от чехла.
— Смотри. Вот анероид. Из этой коробочки выкачан воздух, и чтобы ее тонкие стенки не сплющило атмосферным давлением, внутри установлена пружинка. Давление увеличивается, пружинка сжимается, при уменьшении давления — разжимается, движение передается вот этой стрелке, которая и показывает величину давления. Это понятно?
— Угу.
— Так-с. Пойдем дальше. Как известно, атмосферное давление зависит от высоты воздушного столба над данной точкой, и чем выше мы поднимаемся над уровнем моря, тем меньше становится давление… Внизу я смерил — нормально, тридцать дюймов. Смотрим здесь, на высоте Е… Видишь, почти на дюйм меньше. Вот эта разница и будет высотой сопки. Сейчас мы ее вычислим…
Через минуту он поднял голову от блокнота.
— Девятьсот восемьдесят футов — таков «рост» Пуговки. Подсчет, конечно, грубый, но ничего, когда-нибудь приборы позволят определять высоту с точностью до дюйма.
Запланированная на Пуговке работа закончена, и можно было спускаться вниз, но уходить не хотелось, и Яновские еще долго любовались видами острова, лежавшего у их ног.
— Помнишь, шкипер Хук перечислял названия Аскольда? Так вот, я бы дал еще одно — Богатый.
— Из-за золота?
— Меньше всего из-за презренного металла! На этом крохотном кусочке суши можно встретить почти все виды лиственных деревьев и кустарников Южно-Уссурийского края… Есть даже тис. Вон он внизу, слева… Редчайшее красное дерево, растет две-три тысячи лет, у него ценная древесина, не гниет, легко обрабатывается, в народе его так и зовут: негной-дерево… Фауна, правда, здесь победнее, но я видел следы лисиц, есть фазаны, выдры… А главное богатство острова — пятнистый олень, Хуа-лу! Их, по моим подсчетам, около двухсот пятидесяти голов, и, что интересно, у них здесь нет врагов, значит, стадо будет расти. Правда, бывают, говорят, случаи браконьерства…