Вскочил, видит: тыквы раскатились, одна раскололась. А под тем деревом заяц сидел. Как грохнулось гнездо с барином возле него, так косой и задал стрекача.
Барин увидал, что кто-то поскакал в кусты, и с досады хватил себя кулаком по башке.
— Эх, что же я наделал! На четвертый день — и то какой резвый жеребенок вывелся. Досидел бы до срока, какие кони у меня были бы!
Отец с сыном посмеялись.
Между тем было не до смеху. Верховая и рабочая лошадь была острой проблемой не только для Яновских, затеявших постройку фермы в тайге, но и для всего населения Дальнего Востока. Морем и реже сушей шел русский мужик «встречь солнцу», к берегам Тихого океана. Шел не из праздного любопытства, шел, гонимый властями, нуждой, безземельем, шел, чтобы жить. Он строил дома, корчевал тайгу, отвоевывал у нее землю. И делал все это зачастую один, без помощников — на себе возил, пахал…
Лошадь — первый помощник селянина — стоила очень дорого, доставка ее из России тоже обходилась недешево, и, наконец, далеко не все животные, приведенные в Уссурийский край, могли акклиматизироваться в этих условиях.
Для освоения края, для того, чтобы облегчить труд крестьянина, рабочего и воина, требовалось много лошадей, причем особой, дальневосточной породы, а для того, чтобы ее вывести, нужен был конный завод.
«Кто, если не я, и когда, если не теперь!» — мог бы воскликнуть Мирослав Яновский вслед за своим далеким предком, шляхтичем паном Тадеушем, имевшим такой девиз. Ничего, однако, подобного он не воскликнул, так как, в отличие от предка, терпеть не мог «высокого штиля». Но он знал, что дерзость, помноженная на деловитость, делает реальным любое, даже самое фантастическое предприятие.
Для начала было необходимо изучить историю вопроса, и Мирослав зарылся в книги, справочники, встречался и переписывался со знатоками, известными в России лошадниками…
Своими мечтами и планами он увлек родных и близких и даже Фабиана Хука, хотя капитан скептически относился к любому виду транспорта, кроме морского. Однажды Мирослав так разошелся, что прочитал другу целую лекцию, которую сам шутливо озаглавил так: «Откуда есть пошла лошадь?» А закончил ее так:
— Родина лошади — Азия… Но вот перед нами целая область на востоке Азии, от забайкальских степей до Тихого океана протяженностью почти три тысячи верст, не знавшая лошади. Это Амур со всеми его левыми притоками и Уссурийский край.
Редкое полудикое население этой страны, занимающееся рыбным и зверовыми промыслами, не нуждалось особенно в лошадях. Упряжным животным была собака, а далее к северу — олень.
Только с переходом этого обширного края под владычество русской державы вместе с русскими появилась здесь впервые и лошадь.
Но край этот по-прежнему не имеет нужных условий для усиленного развития табунного коневодства. Его скалистые горы покрыты девственным лесом, долины рек страдают от наводнений, сыры и болотисты.
Сухая степь является только малыми оазисами, занимаемыми переселенцами под пахотные земли и усадьбы. Наряду с недостатком подходящих угодий — сибирская язва и обилие оводов. Свободна от них только узкая полоса вдоль самого взморья, охлаждаемая летом морскими туманами.
Тут-то, на противоположном конце русской обширной земли, на самой оконечности Южно-Уссурийского края, в тайге на берегу Японского моря и будет основан первый на Дальнем Востоке конный завод!
— Браво, браво! — улыбаясь, сказал капитан Хук и, как бы аплодируя, соединил кончики пальцев обеих рук. — Идея прекрасная, план грандиозный! Но… осуществим ли он?
— Интересно, все моряки скептики и Фомы неверующие или только вы, Фабиан?
— Но ведь вы сами описали трудности: тяжелый климат, отсутствие пастбищ, обилие кровососущих насекомых и так далее…
— Это верно, — согласился Мирослав и, неожиданно вспомнив байку, которую рассказывал сыну, усмехнулся. — Конечно, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.
— Дела начните делать с визита к губернатору Эрдману, — посоветовал Хук. — Я думаю, что хотя бы одну из — ваших проблем — приобретение земли для завода — вы с ним решите.
— Решим ли? — в свой черед усомнился Яновский. — Знаю я этих чиновников…
— Густава Федоровича вы не знаете! — возразил Фабиан. — Губернаторство ему навязали, по образованию и духу он моряк. А вы знаете, что он… — И капитан Хук с таким жаром принялся рассказывать биографию контр-адмирала Эрдмана, что Мирослав не мог сдержать доброй улыбки: наверное, все-таки есть какое-то особое морское братство, уважающее своих членов, приходящее им всегда на помощь, чего не скажешь о людях береговых, земных, в особенности о фермерах, каждый из которых живет и трудится на своей усадьбе одиноко и обособленно, как Робинзон Крузо…
Контр-адмирал Густав Федорович Эрдман имел пышный титул — военный губернатор Приморской области, главный командир портов Восточного океана — и тем не менее был демократичен, прост в обращении. Он тепло принял Яновского, внимательно его выслушал. Потом, лукаво прищурившись, спросил:
— А не боязно ли вам, батенька, приниматься за новое и совершенно незнакомое дело?
— Я, ваше превосходительство, рискую только деньгами, а между тем имею на памяти примеры, когда люди в благородных целях познания и освоения нового рисковали своей жизнью. Лет десять назад офицер русского флота, будучи уже немолодым человеком, отважился испытать первую отечественную подводную лодку конструкции Александровского, спустился на ней в глубины и пробыл там восемнадцать часов…
— Кхм… — смущенно прокряхтел шестидесятилетний контр-адмирал и провел платком по густым седеющим усам: ему было приятно, что помнят о славном эпизоде его жизни. — Вернемся, однако, к вашему предприятию… Задумка хорошая, но, дорогой Мирослав Янович, вы же знаете наши природные условия: в тайге гнус, на побережье туман, сырость. С кормами, наверное, туго…
— Все это так, ваше превосходительство, — терпеливо начал убеждать в очередной раз очередного оппонента Мирослав. — Но, как мне кажется, едва ли не первостепенное значение при выращивании и воспитании лошадей имеет искусство человека, его любовь и внимание к этому делу. Посмотрите на англичан: они в своем туманном и сыром Альбионе создали самого быстрого и выносливого в мире скакуна!
— Хорошо, хорошо, батенька, убедили. Так чем я могу вам споспешествовать?
— Для конного завода нужны пастбища, загоны, конюшни… На том клочке земли, что у меня есть, негде развернуться. Вот я и прошу вашего разрешения прикупить земли на общих для Уссурийского края условиях, то есть по три рубли за десятину.
— Добро, разрешаю. Закавыка только в том, что у нас пока нет землемеров.
— Так что же мне делать? Ждать? — расстроился Яновский, не любивший откладывать задуманное.
Контр-адмирал ненадолго задумался, потом воскликнул:
— А зачем вам ждать! Берите землю, сколько нужно, распахивайте, стройтесь — словом, действуйте! Если возникнут какие-либо препятствия, обращайтесь прямо ко мне. А землемера пришлем попозже.
— Спасибо большое, ваше превосходительство!
— Это вам спасибо, Мирослав Янович, ведь в конечном счете вы на всех нас работаете: и хуторянам, и переселенцам, и армии очень нужны хорошие лошади. С богом, голубчик!
Окрыленный, Мирослав принялся действовать. Трудностей было много, но их оказалось бы во сто крат больше, не появись у Яновского в самом начале его неизведанного пути надежного помощника. Случайная и счастливая встреча с ним произошла в тот же день, сразу после визита к военному губернатору.
На Светланской Мирослав стал свидетелем уличной сценки: ломовой извозчик нещадно хлестал кнутом своего битюга, покорно опустившего голову, но не желавшего трогаться с места и тащить воз с дровами.
— Нно, проклятая! Нно же, холера! — орал возчик в армяке, лаптях и войлочном колпаке и все лупил и лупил несчастную лошадь.
К нему не спеша, слегка переваливаясь на кривоватых ногах, подошел коренастый мужик в белой солдатской рубахе, черных шароварах и высоких сапогах. Он вырвал кнут из рук биндюжника и пару раз хлестнул его самого.
— Ты чего это? Чего? — вскинулся возчик, замахиваясь. Но прохожий, перехватив его руку, стиснул ее, очевидно, с такой силой, что ломовик побледнел от боли. — Пусти руку!
Отпущенный наконец, он потирал запястье и ворчал:
— Главное, дерется… Пошто дерешься-то?
— А пошто ты животную мучаешь?
— Так нейдет же, лодырь!
— Сам ты лодырь! Смотри сюда, — прохожий поднял левую заднюю ногу лошади и показал хозяину копыто. — Видишь, шиповой гриб у ней, иначе говоря, опухоль от нагнета подковой. Лечить ее надо, а ты лупишь, деревня! Выпрягай и веди к фершалу.
Оставив озадаченного возчика, мужик в белой косоворотке вернулся на деревянный тротуар и вскоре поравнялся с Яновским. Глядя на его лихо подкрученные черные усы, кривые ноги и выпуклую сильную грудь, фермер безошибочно, как ему казалось, определил, кем был на военной службе этот молодец. Приветливо опросил:
— А ты, братец, я вижу, бывший кавалерист?
— Никак нет, вашбродь! Отставной бомбардир Пантелей Чуйко!
— В лошадях, однако, понимаешь?
— Кумекаю маненько, вашбродь. Как-никак цыган я.
— Не называй меня благородием. Мое имя Мирослав Янович. Послушай, братец, мне такие, как ты, хлопцы очень нужны. Не пойдешь ли ко мне на службу?..
Он рассказал Чуйко о своих планах, увлек ими бывшего артиллериста и заядлого лошадника, и тот с радостью согласился стать главным конюхом будущего конного завода, хотя еще совсем недавно собирался уезжать на родину, в Тамбовскую губернию.
— Нам осталось только начать, — шуткой закончил свой рассказ Яновский, — то есть приступить к закупке лошадей. Я надеюсь, что ты, Пантелей, поможешь мне в этом.
— Не извольте беспокоиться, Мирослав Яныч, сделаем в лучшем виде. Правда, труднехонько будет спервоначала… Тут такая картина наблюдается: лошадей мало, а хороших пород и вовсе нет. Приводят, конечно, из Сибири, за тыщи верст, томских и забайкальских коней, но стоят они здесь — не приведи господи! Томская, к примеру, триста-пятьсот рублев, забайкальская сто пятьдесят-двести. Ну кому же это по карману, только толстосумам. Поэтому большинство местных хозяев покупают по дешевке маньчжурских лошадок и корейских пони, которых пригоняют из-за границы, благо она под боком.