194.
Политические мотивы в прямом смысле сыграли решающую роль только в отставке Кривошеина. «Мой приятель», как иронически называла его А. Ф., сам по себе не возбуждал у нее симпатии… Царица считала его «тайным врагом», действующим «исподтишка» («некрасиво и неблагородно»), работающим «заодно с Гучковым» (он женат на «москвичке») и старающимся «съесть старика» – он «виляет, и левый и правый». Пожалуй, такая характеристика до некоторой степени в общем и соответствовала позиции Кривошеина. Во всяком случае, вовне он рассматривался как «совершенно определенный отголосок общественности», как охарактеризовал его позицию в Чр. Сл. Ком. Волконский. Слова Волконского подтверждает запись 11 июня в дневнике Андр. Влад. Характеризуя «направление» Кривошеина, как стремление «умалить власть Государя», он замечает: «Об этом очень открыто говорят почти все». Игнатьев июньские перемены в правительстве приписывал в Чр. Сл. Ком. исключительно влиянию Кривошеина. Роль Кривошеина в июле 1915 г. отмечают и воспоминания Поливанова195. Милюков шел еще дальше и склонен был считать, что даже мысль об образовании прогрессивного блока в Думе исходила из министерских кругов: «Кривошеин все время был начеку («смена министров была победой его над Горемыкиным») и думал, что все же настанет его время, когда он будет премьером, и считал необходимым опираться на большинство в палатах». Городские «сплетни» о премьерстве Кривошеина отметила А. Ф. еще в одном из июльских писем. В августовские дни имя Кривошеина на ролях премьера муссировалось еще больше: оно было названо, по словам Милюкова, даже в первом заседании прогрессивного блока теми, кто «маклерствовал за него». О Кривошеине много говорили и в московских собраниях земских и городских деятелей. В донесении московского градоначальника 6 сентября упоминались распространявшиеся в кулуарах «петербургские слухи», что министры Щербатов, Сазонов и Поливанов, резко настроенные против Горемыкина, «в частных беседах с депутатами из состава прогрессивного блока давали понять, что они всеми силами будут содействовать удалению настоящего председателя совета министров и проведению наиболее приемлемых пунктов программы блока». Эти слухи – доносил градоначальник – и дали «перевес тактике более умеренной группы кадет в смысле продолжения выжидательной позиции и уклонения от каких-либо резких выступлений до выяснения… вопроса о том, останется ли у власти статс-секретарь Горемыкин и возможности совместно работать с правительством». «Единственным преемником» Горемыкина из бюрократической среды считается «ст. секр. Кривошеин; никакая другая кандидатура на этот пост из бюрократии неприемлема».
И Царь и Царица отметили исключительную нервность и возбужденность Кривошеина в это время. Одним словом, Кривошеин – «без пяти минут премьер» – стоит как бы в центре ожиданий тех дней196, и, естественно, он должен был уйти, когда выяснилось, что все остается на той же «золотой середине»; он «слишком много видается с Гучковым», – писала А. Ф. 18 сентября, ссылаясь на беседу все с тем же Алексеем Хвостовым. Кривошеин занимает, однако, очень ограниченное место в царской переписке, и вопрос об его удалении прямо ставится только один раз – в письме 11 сент., где А. Ф. просит Царя записать на «клочке бумаги» то, о чем ему надо переговорить с Горемыкиным: Самарин, Щербатов, Сазонов, Кривошеин. Фактически Кривошеин сам подал в отставку, сделав соответствующее логическое заключение из сложившейся обстановки.
Переписка со стороны А. Ф. полна поисков кандидатов для замещения двух министров – Щербатова и Самарина. «У меня голова болит от охоты за людьми», – признает она 12 сентября. В результате всей этой «охоты» на сцене появилась красочная фигура министра, причинившего трагикомическими перипетиями своей деятельности много неприятных переживаний царственной чете – то был министр вн. д. Алексей Николаевич Хвостов197. История прохождения Хвостова в министры по методам воздействия на верховную власть и, в частности, на А. Ф. чрезвычайно характерна – использованы были все закулисные влияния через Вырубову и Распутина. Нас в этой игре, не слишком тонкой по своей наивности и грубой элементарности, могли бы заинтересовать черты, которые должны были бы свидетельствовать о подготовке осуществления плана «черного блока», выдвинувшего на ответственный пост своего человека в целях приведения России к сепаратному миру с Германией.
Найдем ли мы, однако, такие черты? Для нас ускользает момент, когда и кем было названо впервые имя Хвостова в качестве заместителя Щербатова… Как мы видели, в письме А. Ф. 22 авг., в день отъезда Царя в Ставку, Хвостов фигурирует уже в качестве такого кандидата, причем сама корреспондентка не делает нового кандидата своим особым протеже. В первых обличительных показаниях перед Чр. Сл. Ком. Хвостов, с относительной откровенностью передававший факты, которыми интересовалась Комиссия, утверждал, что о нем, как он «слышал» от «нескольких иностранцев» и как ему передавала «одна старая дама великосветского кружка», «говорили у английского посла». И тогда Царь в дни недовольства вспомнил, что Хвостов был давний кандидат на пост министра вн. д. – еще при жизни Столыпина. Тогда к нему относился «в высшей степени благосклонно» сам Император – близкие люди и причастные к иностранным посольствам говорили Хвостову, что о нем «постоянно ведется разговор на охоте». За неделю до убийства Столыпина в Нижний Новгород, где губернаторствовал Хвостов, приезжал «от… Государя» Распутин, чтобы «посмотреть… душу» Хвостова и предложить ему новый ответственный пост. Хвостов, не придавая серьезного значения этому разговору, поговорил с ним привычным «шутовским образом». Когда через месяц Хвостов попал в Петербург, то был принят Царем «в высшей степени неприязненно», что после предшествовавших приемов Хвостову показалось «не особенно приятно». Это послужило основанием для его ухода «из губернии» – он попал в Государственную Думу от Орловской губ. Темна история, но, несомненно, мысль о назначении Хв. министром вн. д. после Столыпина была. Об этом факте, правда, с чужих слов, говорит и Витте в воспоминаниях, причем, по его словам, уговорил не вводить в правительство «одного из самых больших безобразников» Коковцев, считавший, что назначить Хвостова министром равносильно «броситься… в обрыв». Хвостов имел придворные связи – между прочим, его свояком был близкий одно время Царю флигель-адъютант ф. Дрептельп, с которым Хвостов разошелся на почве прохождения своего министерского стажа через Распутина.
Имя Хвостова, шумевшего в Думе своими выступлениями против немецкого шпионажа и немецкого засилья, могло быть впервые подсказано и не из распутинских сфер. Напомним, что в поисках путей проникновения к власти предприимчивый Хвостов несколько неожиданно стал в августовские дни появляться даже на завтраках Кривошеина и был введен тогда либеральным Григоровичем в число желательных кандидатов на занятие министерского поста в «деловом» кабинете. Итак, дело было на мази – Хвостов был вызван к Царю поговорить о «текущих делах», но Императрица не давала «своего согласия» ввиду того, что он в свое время «проштрафился» против Распутина. Царь отправил Хвостова к Царице. И после беседы с ней, во время которой А. Ф. подчеркнула, что Хв. «очень хвалит Государь», было получено ее согласие при условии, что Хв. в товарищи себе по заведованию полицией, в целях охраны царской семьи и Распутина, возьмет опытного Белецкого. Как удалось впоследствии Хвостову выяснить, «некоторое участие» принимал известный в петербургских салонах своими политическими интригами кн. Андронников, проникший в интимную обстановку к Вырубовой. Цель Андронникова – показывал Хвостов – была та, «чтобы меня взять в среду правительства с тем, чтобы не было моих выступлений о немецких капиталах и главным образом об электрических предприятиях».
Версия, данная Хвостовым в Чр. Сл. Ком., опровергается опубликованными письмами А. Ф. Позже, когда наступило разочарование от деятельности «одного из величайших безобразников» на министерском посту и пришлось пережить «тяжелые времена», А. Ф. писала (2 марта 1916 г.):«Я в отчаянии, что мы через Гр. рекомендовали тебе Хв. Мысль об этом не дает мне покоя, ты был против этого, а я сделала по их настоянию, хотя с самого начала сказала А., что мне нравится его сильная энергия, но он слишком самоуверен, и что это мне в нем антипатично. Им овладел сам дьявол, нельзя это иначе назвать». Впрочем, и сам Хвостов, припертый к стене в Комиссии, должен был признать, что он сам стал «предпринимать меры к тому, чтобы обезвредить А. Ф., так как вдовствующая Имп. М. Ф., называвшая его «своим» и передававшая ему, что Царь хочет его иметь в качестве министра вн. д., говорила, что «нужно только принять меры, чтобы А. Ф. не препятствовала» этому назначению. Меры эти Хвостов стал предпринимать через Андронникова, имевшего «туда ход». Как слышал Хвостов, Распутин, отсутствовавший в горячие дни обработки А. Ф., отнесся «неблагожелательно» к его назначению, но «потом его уговорили». Письма А. Ф., передающие непосредственные впечатления того времени, вносят соответствующий корректив и к первым и вторым показаниям Хвостова. Последний должен был побороть не столько противодействие А. Ф., сколько колебания Императора дать окончательное согласие на назначение Хвостова – очевидно, после протеста Горемыкина, отвергавшего назначение в силу «личных свойств» кандидата и «всего прошлого». Горемыкин, по его словам в Чр. Сл. Ком., рекомендовал запросить авторитетное мнение дяди кандидата – Царь запросил и получил отрицательную характеристику198.
Началась закулисная обработка Императрицы и атака через нее Императора. Письма. А. Ф. достаточно ярко воспроизводят картину того, как Хвостов пробирался в министры. Хвостов познакоми