1. «Записки» Говорухи-Отрока и др
Трудно без произвольных «логических» умозаключений на основании намеков, которые при желании можно отыскать, прийти к заключению, что в дни, предшествовавшие Февральской революции, какими-либо ответственными кругами были сделаны действительно конкретные шаги к ускорению заключения того сепаратного мира с Германией, который давно уже «исподтишка» подготовлялся. Но и сама проблема «реакционной диктатуры», которая в представлении одних являлась неизбежным следствием сепаратного мира, а в представлении других также неизбежно порождала сепаратный мир, вовсе не может считаться какой-то аксиомой, характеризующей предреволюционный государственный обиход, как то рисуется в соответствующей исторической литературе. Эта проблема в несколько ином виде, чем это обычно изображается, несомненно была поставлена перед верховной властью под напором окружавших ее политических влияний, но это отнюдь не значит, что окончательный путь был избран. Дело все-таки в решении, а не в тех мнениях отдельных кружков «правых», как бы влиятельны и авторитетны они ни были в Царском, которые доводились в виде «памятных записок» и писем до сведения верховной власти.
Таких записок было немало, и все они проникнуты были одним духом и одним конкретным содержанием. По своему удельному весу центральной должна быть признана, конечно, записка, не совсем законно фигурирующая в литературе, на основании компетентных указаний Белецкого, как записка, составленная в кружке члена Гос. Совета шталм. Римского-Корсакова, который считался чуть ли не «дубровинцем» по своим крайним взглядам544. В показаниях Чр. Сл. Ком. Маклаков совершенно определенно говорил, что эту записку, составленную лично от себя членом Гос. Сов. Говорухой-Отроком, он (Маклаков) представил Царю в первых числах января 1917 г. Дело, конечно, не в индивидуальном творчестве того или иного лица, а в тех условиях, при которых Царю была передана записка. Говоруха-Отрок, активный член объединенного дворянства, числился среди посетителей «собеседований» у Римского-Корсакова, как и сам Маклаков, но, по характеристике последнего, «был один из тех, которые считали, что надо поставить крест над старой политической верой; его точка зрения была такой, что после 17 октября (1905) уже само самодержавие поставило крест» (читая записку Говорухи-Отрока, не совсем можно с этим согласиться). «Маленький» кружок Римского-Корсакова Маклаков охарактеризовал как своего рода «нансеновскую экспедицию» на Северный полюс. «Это были просто последние могикане, которые отводили душу. Серьезного ничего не было и не могло быть…» Такой отзыв подтвердил и Протопопов в показаниях. В кружке Римского-Корсакова обсуждался в «общих чертах» план политических реформ и был в конце концов зафиксирован в записке, судьба которой осталась Маклакову неизвестной: «Документа я никогда не видел в глаза, не читал и не знаю его судьбы» – «кажется… записка была подана». Теперь мы знаем, что она была препровождена в середине января министру вн. д. при письме Римского-Корсакова, как «сводка общих положений и пожеланий», выработанных на происходивших у него «собеседованиях»; была признана министром «утопией» и тем не менее препровождена Вырубовой: «Я препровождал туда решительно все, что мне казалось любопытным. Не только справа, но и слева. Например, все резолюции съездов».
О записке Говорухи-Отрока Маклаков рассказал, что после одного «совещания» у Римского-Корсакова (в первых числах января 7—8-го) Говоруха-Отрок ему сообщил, что у него есть «записка», только он не знает, как ее «доставить Государю». Маклаков, который должен был по возвращении из деревни представляться Царю, взял на себя это поручение. По словам Маклакова, он сам лишь «поверхностно» познакомился с запиской по дороге в Царское; он помнил даже такую подробность, как подбирал на вокзале выпавшие листы, так как записка не была сшита вместе. «Когда я был у Государя и сказал: “Если Вы мне позволите, меня очень просили (Гов.-Отрок желал передать записку «анонимно») передать, я бегло просмотрел, с моей точки зрения здесь есть много дельного и серьезного”, Государь сказал: “Пожалуйста, оставьте, я посмотрю”. Так я оставил и дальнейшего не знаю». «Я должен откровенно сказать, – добавляет Маклаков, – что Государь ее наверно не прочитал».
Таким образом, мы вправе рассматривать «записку» Гов.-Отрока, как один из отзвуков тех мнений, которые высказывали на «собеседованиях» в кружке Римского-Корсакова, но у нас нет оснований считать это мнение официальным как бы выражением какого-то определенно выработанного плана, а тем более принятого верховной властью. Маклаков высказывал уверенность, что с запиской не были знакомы ни председатель Совета министров Голицын, ни министр вн. дел Протопопов (в этом отношении Маклаков ошибался). Но показательно, что о ней не слышал председатель Думы, кабинет которого, по собственным словам Родзянко, был «фокусом всех новостей». А такой всезнающий свидетель, как Белецкий, вращавшийся в разных кружках, собиравший, будучи не у дел, отовсюду слухи, которые определяли направление политики, знакомый «более или менее» со всеми начинаниями в этой области, утверждал, что подобной записки от «влиятельных правых кружков» в преддверии нового года не могло быть; по его словам, это было «время раздробления сил правых организаций, они разбились на маленькие кружки, их деятельность совершенно не получала отражения» – они «прозябали», по выражению Маркова 2-го.
Напомним desiderata о текущем моменте, высказанные в записке Говорухи-Отрока: «Так как в настоящее время не представляется сомнений в том, что Гос. Дума при поддержке так называемых общественных организаций вступает на явно революционный путь, ближайшим последствием чего по возобновлении ее сессии явится искание ею содействия мятежно настроенных масс, а затем ряд активных выступлений в сторону государственного, а весьма вероятно, и династического переворота, надлежит теперь же подготовить, а в нужный момент незамедлительно осуществить ряд совершенно определенных и решительных мероприятий, клонящихся к подавлению мятежа, а именно: 1. Назначить на высшие государственные посты… и на высшие командные тыловые должности по военному ведомству… лиц, не только известных своею… преданностью Единой Царской Самодержавной власти, но и способных… на борьбу с наступающим мятежом. В сем отношении они должны быть… твердо убеждены в том, что никакая иная примирительная политика невозможна. Они должны клятвенно засвидетельствовать перед лицом Монарха свою готовность пасть в предстоящей борьбе… 2. Гос. Дума должна быть немедленно… распущена без указания срока нового ее созыва, но с определенным упоминанием о предстоящем коренном изменении некоторых статей Основных законов и Положения о выборах в Гос. Сов. и Думу. 3. В обеих столицах, а равно в больших городах… должно быть тотчас фактически введено военное положение… 4. Имеющаяся в Петрограде военная сила… представляется вполне достаточной для подавления мятежа, однако батальоны эти должны быть заблаговременно снабжены пулеметами и соответствующей артиллерией. 5. Тотчас же должны быть закрыты все органы левой и революционной печати и приняты все меры к усилению правых газет, к немедленному привлечению на сторону правительства хотя бы одного из крупных умеренных газетных предприятий. 6. Все заводы…, работающее на оборону, должны быть милитаризованы. 7. Во все… комитеты Союза земств и городов…, а равно во все военно-промышленные комитеты должны быть назначены… правительственные комиссары. 8. Всем… представителям высшей администрации в провинции… должно быть предоставлено право удаления от должности тех чинов всех рангов, кои оказались бы участниками антиправительственных выступлений. 9. Гос. Совет остается впредь до общего пересмотра основных и выборных законов и окончания войны, но все… законопроекты… представляются на Высочайшее благоусмотрение с мнением большинства и меньшинства…»
«Записку» сопровождало характерное пояснение, доказывавшее необходимость изменения «новелл 1906 г.», приводящих к «величайшему государственному соблазну»: «Монарх в порядке утверждения рассмотренных палатами законопроектов остается неограниченным и никаких в сем отношении обязательств на него законом не возложено»; формула: «народу мнение, а Царю решение» является единственно приемлемой для России. «Пояснение», признавая, что правые партии находятся в «летаргии», с большой язвительностью старается опровергнуть значение в жизни либеральной общественности, удельный вес которой определяется лишь «сочувствием слева» – козырями из чужой колоды карт… «Будет ли собрана Гос. Дума в январе, будет ли она вновь распущена, будут ли продлены ее полномочия или назначены новые выборы, положение остается столь же нетерпимым, как и в настоящее время!.. Оно, несомненно, будет даже ухудшаться с каждым днем, и перед Монархом… и правительством будет стоять все та же трудно разрешимая задача: остановить ли поступательное движение России в сторону демократической республики, либо положиться на волю Божью и спокойно ожидать государственной катастрофы.
В обществе и даже в среде самого правительства последних лет в этом отношении существует довольно прочно установившееся убеждение, что стоит Монарху даровать действительные, настоящие конституционные права и гарантии, пойти навстречу заявленным требованиям об ответственном министерстве… тотчас же настанут для России светлые дни… Такого рода мнение совершенно ошибочно и вовсе не потому, как думают некоторые из представителей противоположного течения мыслей, что цели… умеренно либеральных партий… идут гораздо дальше фактического захвата ими власти… Дело в том, что сами эти элементы столь слабы, столь разрозненны и, надо говорить прямо, столь бездарны, что торжество их было бы столь кратковременно, сколь и непрочно… Совершенно иное положение партий левых… Несмотря на совершенную нелепость их настоящих представителей в Думе, несмотря даже на то, что нет такого с.-д. или с.-р., из которого за несколько сот рублей нельзя было бы сделать агента Охранного отделения, опасность и силу этих партий составляет то, что у них есть идея, есть деньги, есть толпа, готовая и хорошо организованная. Эта толпа часто меняет свои политические убеждения, с тем же увлечением поет “Боже, Царя храни”, как и орет “Долой Самодержавие”, но в ненависти к имущим классам… в так называемой классовой борьбе – толпа эта крепка и постоянна; она вправе потом рассчитывать на сочувствие… крестьянства, которое пойдет за пролетариатом тотчас же, как революционные вожди укажут им на чужую землю…»
«Можно без всякого преувеличения сказать, что обнародование такого акта (т.е. ответственного министерства) сопровождалось бы прежде всего, конечно, полным и окончательным разгромом партий правых и постепенным поглощением партий промежуточных…, партией кадетов, которая поначалу и получила бы решающее значение. Но и кадетам грозила бы та же участь. При выборах в пятую Думу эти последние, бессильные в борьбе с левыми и тотчас утратившие все свое влияние, если бы вздумали идти против них, оказались бы вытесненными и разбитыми своими же друзьями слева… А затем… Затем выступила бы революционная толпа, коммуна, гибель династии, погром имущественных классов и, наконец, мужик-разбойник. Можно бы идти в этих предсказаниях и дальше, и после совершенной анархии, и поголовной резни увидеть на горизонте будущей России восстановление самодержавной царской, но уже мужичьей власти в лице нового царя, будь то Пугачев или Стенька Разин, но понятно, что такие перспективы уже заслоняются предвидением вражеского нашествия и раздела между соседями самого Государства Российского, коему уготована была бы судьба Галиции и Хорватской Руси».
Маклаков не совсем удачно назвал боевую (и отчасти пророческую в смысле предвидения этапов революции) записку Говорухи-Отрока академической»545, утверждая одновременно, что тогда «даже самому смелому человеку» мысли о превращении Думы в орган совещательный не могло «прийти»: «видя клокочущий Везувий, который разыгрывался», все спрашивали (на фракционных совещаниях правых), что «можно сделать? и все сводилось к тому: одни говорят – роспуск и новые выборы, другие… дотянуть до конца, так как полномочия естественным порядком истекают, не созывать Думу до того времени, и когда пройдет срок, еще полгода пройдет и некоторое время будет передышка». Маклаков был прав в том смысле, что в вопросе о «капитальном ремонте» государственного здания у правых кругов не было объединенного лозунга. Откроем, например, другую записку, представленную одновременно Николаю II через Щегловитова, – записку о положении в стране «православных кругов г. Киева и Киевской губ.». Это не анонимная записка, – записка Царем просмотренная и, очевидно, не так уже поверхностно, ибо ряд мест в ней отмечен читавшим ее. Мало того, записка носит собственноручную пометку: «записка достойная внимания» и препровождена председателю Совета министров Голицыну, который докладывал 10 января, что вопросы, поднятые в записке, «будут подвергнуты подробному обсуждению» в одном из ближайших заседаний Совета министров». Записке был дан ход – следовательно, ей придавалось большее практическое значение, нежели «академическому» творчеству Говорухи-Отрока… «Православные киевляне», заверив Монарха, что «подавляющее большинство трудового населения» юго-западного края «по-прежнему твердо придерживается традиционных воззрений на самодержавие русских царей, как на единственный источник предержащей власти в русском государстве», тем не менее и не думали поднимать вопрос о «капитальном ремонте» государственного здания – наоборот, обращая «мысленные взоры к державному хозяину русской земли», они просили «министров, окружающих его трон, поставить Гос. Думу на указанное ей Основными законами место и заставить ее президиум не допускать, по крайней мере, до окончания войны, никаких эксцессов, разрушающих мир в стране и подрывающих авторитет существующей власти». «Не допуская и мысли о продлении полномочий нынешней Гос. Думы по причине ее абсолютного нежелания работать в условиях существующего государственного строя», киевские националисты были «крайне обеспокоены отсутствием подготовительных мер к выборам в V Гос. Думу, от состава и национального блока этой Думы будет зависеть многое в грядущих судьбах России». В предвидении этих выборов записка указывала на необходимость создания на местах русских националистических газет для противодействия той прессе, которая ненавидит «все национально-православное, уходящее корнями в глубину веков», и упорно внушает читателям «свою заветную мечту добиться ответственного министерства, как первого этапа по пути осуществления республиканского трафарета».
2. Отношение к войне
Важно отметить, что основной тон записки киевских «националистов» проникнут опасением, что подстрекательство к активному неповиновению существующей власти, в чем записка обвиняет Гос. Думу, отразится тяжело на войне. «Вместо того, чтобы всеми силами поддержать и защитить то кормило правления, какое оказалось в действии с самого начала военной бури, большинство Гос. Думы открыто выражает вслух всей России дерзкое требование смены не только лиц, но и всей системы нашего государственного строя». «Никто не смеет, – говорит записка, – расстраивать действующий государственный аппарат в момент величайшей опасности для страны, когда враг посягает на ее целость и даже на ее независимое существование». Во имя интересов войны записка настаивает на изменении системы отношения правительства к общеземским и городским учреждениям в том направлении, что работа открытых ими учреждений должна быть признанной государственно необходимой, обязательно производящейся только за государственный счет, но непременно от имени правительства и под тщательным контролем его доверенных лиц – все военнообязанные в общественных организациях («земские офицеры») должны быть призваны на действительную службу и заменены женщинами, ветеранами и неспособными к действительной службе на фронтах. «Народная совесть» не может «мириться» с тем, что общественные организации оказались «какими-то нейтральными учреждениями, освобождающими русских граждан от воинской повинности в столь критический для России момент»546.
Тот тон, каким написана записка киевских националистов, характерен, как мы видели, для всех выступлений «Союза русского народа» в провинции. Все рекорды побил неистовый Тиханович из Астрахани, умиливший в декабре 1916 г. А. Ф. своими телеграммами от имени «народной монархической партии». «Государь! Если сейчас же не будут приняты самые решительные меры, мы войну проиграем», – телеграфировал Тиханович 2 декабря. И это лейтмотив всех его выступлений. Еще за год перед тем он предлагал Горемыкину издать закон, обязывающий газеты помещать опровержения: «Положение ужасное: правые, вернейшие слуги Царя и отечества, забрасываемые грязью левых газет, не имеют возможности оправдаться перед их читателями. Население и армия систематически направляются на правых, которых изображают сторонниками Вильгельма, работающими для победы немцев. Положение правых очень опасно… Пока немедленно телеграфом прикажите губернаторам еженедельно разъяснять от себя населению во всех местных газетах несправедливость подобных обвинений, а также во всех воинских частях». Для Тихановича как раз представители общественности – «разжигатели подготовляемого внешними врагами России государственного переворота». «Государь! План интриги ясен: пороча Царицу и указывая, что все дурное идет от нее, внушают этим населению, что ты слаб, а значит – надо управление страны взять от тебя и передать Думе». Распространение этих «ложных, преступных слухов» угнетает страну и армию «до потери всякой энергии». «Надо, чтобы с высоты трона раздался голос, строго осуждающий преступную деятельность эту с указанием, что ради достижения скорейшей победы подобная деятельность будет нещадно преследоваться до расстрела включительно. Надо именем Царя заявить стране, что она должна встать на дружную работу с правительством без всяких условий, а кто не подчинится этому добровольно, с тем будет поступлено, как с изменником. Государь! попустительство, уступки и полумеры – не по времени, не по людям этим, которые при такой системе не успокоятся, пока ты не превратишься в бесправного, послушного им царя. Благодаря уступкам крамоле дело дошло до того, что у нас уже нет правительства, оно само не знает, кого слушать и кому угождать; министры меняются чуть ли не ежемесячно, и на местах власть запугана и парализована. Государь! Возроди правительство, сосредоточь всю полноту и ответственность власти в руках одного лица сильного, энергичного, с широким государственным размахом, инициативой, лица безусловно правого… Торопись, Государь, торопись, или война будет проиграна…»547
Мы видели, что «записка» Говорухи-Отрока, посвященная главным образом «династическому перевороту» и рисовавшая положение довольно трагически, не касается войны и лишь в итоге введения «конституции» рисует перспективы «вражеского нашествия» и «раздела Государства Российского». Трудно допустить, что эта записка, хотя бы в завуалированном виде, не коснулась необходимости мира, если бы потайной целью ее воздействия на власть был этот мир. В «сводке», представленной Римским-Корсаковым, говорится, что водворение порядка и спокойствия необходимы для успеха войны: «Только при таком условии возможно, когда придет время, заключение выгодного и славного мира. При другой обстановке победа над врагом приведет к той же революции». Направление, господствовавшее в «кружке» Римского-Корсакова, отчасти определялось той «очень видной ролью», которую в нем играл небезызвестный «дворянин Павлов» – влиянием этого довольно сумбурного человека Маклаков объяснял отчасти бесплодность, по его мнению, всех политических совещаний кружка («кажется, главным образом из-за его участия дело не пошло»). Основное настроение «дворянина Павлова» вполне определяется концепцией, изложенной им в появившейся в 27-м году книге-апофеозе: «Его Величество Государь Император». Павлов был убежден, что Германия начала войну «с целью захватить власть на континенте и колонизации земель России». Подобный взгляд разделяли и руководители «Союза русского народа» – припомним «окружное послание» в октябре 1915 г., подписанное депутатом Марковым 2-м, который, за несколько месяцев перед тем, требовал во имя «национальных интересов» России не только полного завладения Константинополем и проливами, но и инкорпорации Галиции, Буковины, Венгрии и пр. С такой концепцией идея «сепаратного мира» была несовместима…
Маклаков, пытавшийся, по собственным словам, с кафедры Гос. Совета (в связи с ноябрьской декларацией Трепова) развить «чистое исповедание» правой политической мысли вне «погромных перспектив», которые рисовались «кабацкими черносотенцами», быть «дон-кихотом монархической догматики», очень горячо в Чр. Сл. Ком. протестовал против «клеветы» на правую группу, которая якобы «стремилась к скорейшему заключению сепаратного мира, чтобы помириться с державой, где монархический принцип якобы стоит особенно крепко, с Германией». «В частности, – говорил он, – такие упреки, я скажу – клеветнические, обращались и ко мне лично, и один из них больно меня задел, потому что был брошен мне с кафедры Гос. Думы и будто бы опирался на документальные данные – когда член Думы Савенко сказал, что я, Щегловитов и еще Таубе, тов. мин. ин. дел, подавали такого рода записку Государю. Это было сказано таким убежденным тоном, как будто документ был в руках, неоспоримый факт – налицо». В дальнейшем при допросе председатель задал вопрос: «Вам не приходилось высказываться в Совете министров по вопросу о войне, в смысле вашего непонимания смысла этой войны»? Маклаков: «Никогда в жизни». Председ.: «Так что вы не помните случая, когда бы вы обнаружили так называемые германофильские взгляды?» Маклаков: «Это тоже злостная клевета по отношению ко мне. Утверждаю, никогда этого не было. Один сын мой пошел уже вольноопределяющимся, другой уходит, третий на войне». Надо сказать, что показания Маклакова-министра, которого молва так легко обрядила в «шутовское» одеяние, – отличаются большим собственным достоинством: он никогда не скрывал своих политических взглядов, преданности Царю. К таким показаниям невольно приходится относиться с доверием, и мы можем считать, что Маклаков в письме к Царю по поводу своей отставки в 1915 г., в «годину славной и победоносной войны», в которую он «верил всей душой», искренне определял свое индивидуальное отношение к войне548.
Не знаю, насколько убедительны были для рабочих обращенные к ним прокламации, в которых в целях борьбы с «пораженчеством» в конце 1916 г. писалось, что против войны только «холопствующие мракобесы самодержавного режима» и что рабочие, выставляющие требование «долой войну», бессознательно играют в руку самодержавного строя549, но как будто бы совсем невместно в исторических исследованиях утверждать, как нечто несомненное, что среди руководителей правых групп господствовали настроения, которые можно назвать не «пацифистскими», а просто германофильскими. Тезис о «германофильских организациях», обслуживавших интересы крупных аграриев, которые в союзе с металлургистами и финансирующими последних банками создавали сепаратный мир между Россией и Германией, не получил пока каких-либо основательных подтверждений. Рассмотрение фактов приводит к выводам, в значительной степени противоположным – приблизительно в духе той формулы, которую дал Протопопов в своих показаниях – «ради военной мощи» можно «запретить все…» «Так понимался девиз: все для войны. Правые понимали это в одну сторону, а левые в другую». Если девиз «все для войны», допустим, разделяли не все «правые», то в еще меньшей степени эта обобщающая формула может быть применима к «левым», поскольку этот левый сектор общественности (если исключить даже тех, кого называли «пораженцами» в прямом смысле слова) не вмещался в довольно разнокалиберный конгломерат, объединенный в той или иной степени программой и тактикой думского прогрессивного блока.