Ах, друзья мои, никогда не окликайте мертвого! Это поистине чистая правда: услышав свое имя, призрак Жан-Мари Кора одним прыжком сорвался со скамьи, где сидел, и очутился в кровати рядом с братом. Бедный Ивон зарылся с головой в простыни. Так он ничего не видел. Но мертвый оседлал его, он сжимал ему бока своими острыми коленями. Это была страшная мука. Брат хотел кричать, но не мог, ему не хватало дыхания. Из горла его рвался хрип, словно воздух из дырявого кузнечного меха.
Уверяю вас, если кто и благословил восход солнца наутро после этой ночи, то это был мой брат, Ивон Ле Флем.
На рассвете мы увидели, как он входит к нам в дом, с искаженным лицом, на котором лежала печать смерти. Когда он попытался заговорить, ему перехватило горло. Он только и сказал: «Больше я не буду ночевать в доме Наик».
– Как же, – ответил наш отец шутливым тоном, – раз начав, надо продолжать.
И тогда Ивон рассказал ему, что произошло. Добрый старик сделался серьезным.
– Это потому, что на твоем брачном контракте нет подписи Бога, – заключил он.
Брат вернулся в дом Наик только после того, как все было устроено как надо. И лучше бы он не входил туда никогда!
Ноэль Гарле был поденщиком из Бегарда. Он жил в поселке, но каждое утро ездил работать на фермы, иногда весьма отдаленные, а возвращался почти всегда очень поздно.
Случалось ему, и не раз, слышать зов ночного крикуна, но издали, так что он с ним никогда не встречался. Однако, когда заходила о нем речь, он говорил, что был бы не прочь увидеть его поближе и понять, как это он устроен.
И вот однажды ночью, когда он возвращался после работы, проходя мимо какого-то пригорка, поросшего колючим кустарником, он услышал, как ночной крикун завыл прямо ему в ухо: «У-y… у-у-у…»
Ноэль Гарле посмотрел кругом, но никого не увидел. Он пошел дальше через кустарник, не издавая ни звука. Он знал, что нехорошо отвечать хоппер-нозу (ночному крикуну).
А тот, прокричав, умолк, явно ожидая ответа Ноэля.
Ноэль ускорил шаг. Он почти прошел через пустошь, как позади него, на пригорке, голос хоппер-ноза стал жалобно причитать: «Ma мамм, ма мамм!» («Матушка моя, матушка моя!»)
Казалось, что это крик покинутого ребенка. Этот крик взволновал Ноэля до глубины души. И на этот раз он не удержался и ответил:
– Как! Бюгель-ноз (ночное дитя), и у тебя тоже есть мать?
Ноэль Гарле произнес эти слова, не думая о плохом, только потому, что ему стало жалко бедное существо, зовущее мать.
Но как только он произнес это, он увидел, как рядом с ним стал все выше и выше подниматься человек – такого огромного роста, что, казалось, головой он уходил в облака. Человек этот наклонялся к Ноэлю, и Ноэль видел его лицо, искаженное, как у младенца, плачем, а во рту мелкие и белые как снег младенческие зубки.
Ноэлю Гарле стало очень страшно: на всякий случай он перекрестился.
Гигантское существо сразу же исчезло, но сзади, в кустарнике, тот же голос – голос брошенного ребенка – залепетал:
– Да, да, да, да, и у меня тоже есть мама. У меня есть мама, как и у тебя!
Один мельник из окрестностей Конкарно сказал обидные слова об одном умершем. И вот однажды, когда мельник точил свои жернова, внезапно перед ним появился этот покойник:
– Ты плохо говорил обо мне, мельник, мучной вор. Ты должен искупить свою несправедливость.
Мельник решил, что он может успокоить его, предложив ему хороший ужин.
– Согласен, – сказал тот, – но хватит ли у тебя хлеба, чтобы я наелся досыта?
– Я потрачу столько муки, сколько нужно, – ответил мельник.
И он приказал испечь двенадцать огромных хлебов. В назначенный час явился покойник и сел за стол, заставленный едой, рядом с мельником и его женой. Но он отказался от приготовленных блюд.
– В моем положении единственная еда – это хлеб, – заявил он.
Ему подали первый каравай; он проглотил его в мгновение ока. То же самое было со вторым, третьим… Не прошло и пяти минут, как начался ужин, а уже оставалось всего два каравая.
– Господи Иисусе! – вскричала женщина. – Что он сделает с нами, когда и эти исчезнут?
В это мгновение служанку, которая их обслуживала, к счастью, осенило: готовясь нарезать одиннадцатый хлеб, она трижды перекрестила его ножом.
Мертвец тотчас же вскочил со своего места и бросился к выходу, на пороге он обернулся и крикнул мельнику:
– Тебе повезло! Не будь этих трех крестных знамений, я научил бы тебя уважать мертвых.
Больше его никогда не видели.
Фанта Лезульк’х из Сен-Тремера, чтобы заработать несколько су, нанималась на поденную работу к окрестным фермерам. А потому своим хозяйством она могла заниматься только по вечерам. И вот одним таким вечером, вернувшись домой, она сказала себе: «Сегодня суббота, завтра воскресенье. Надо выстирать рубашки мужу и детям. Они успеют высохнуть к утренней мессе, ночь обещает быть теплой и ясной».
И в самом деле, луна сияла ярко.
И Фанта взяла белье и отправилась стирать его на реку. И давай его намыливать, тереть, бить, засучив рукава. Стук ее валька отдавался вдалеке, в ночной тишине, усиленный эхом: «Плик! Плак! Плок!»
Она вся ушла в свою работу. Что бы она ни делала, она всегда так работала – без остановки, не покладая рук. Поэтому она и не заметила, что пришла еще одна прачка.
Это была худенькая женщина, гибкая, как козочка, а на голове она несла огромный узел белья, и так легко, словно это был тюк с пером.
– Фанта Лезульк’х, – сказала она, – для тебя существует день, ты не должна занимать мое место ночью.
Фанта, которая думала, что она здесь одна, вздрогнула от неожиданности и сначала даже не нашлась что ответить.
Она только пробормотала:
– Но мне все равно, где стирать, я могу вам уступить это место, если вам оно нравится.
– Да нет, – ответила только что пришедшая женщина, – это я шутки ради так сказала. Я не хочу тебе причинять неудобства, наоборот. Я готова тебе помочь, если ты согласна.
Фанта Лезульк’х, успокоенная этими словами, ответила Мауэз-ноз – Ночной женщине:
– По правде, не отказалась бы. Да только мне неловко пользоваться вашей помощью, у вас белья, кажется, больше, чем у меня.
– О, я не спешу.
И Ночная женщина бросает свой узел, и уже вдвоем они давай намыливать, тереть, отбивать – с одинаковым рвением.
Не прерывая работы, они разговорились.
– Нелегкая у вас жизнь, Фанта Лезульк’х?
– Да, можно так сказать. Особенно сейчас. От утреннего «Анжелюса» и до поздней ночи – в поле. И так будет до конца августа. Смотрите, скоро десять, а я еще и не ужинала.
– Так знаете что, Фанта Лезульк’х, – сказала незнакомка, – пойдите домой и поешьте спокойно. Вы и третьего глотка не сделаете, как я вам принесу ваше белье, выстиранное как полагается.
– Воистину, вы добрая душа, – ответила Фанта. И она мигом побежала к дому.
– Уже?! – воскликнул ее муж, увидев, как она входит. – Как ты быстро.
– Да, спасибо одной удачной встрече.
И она рассказала мужу, что с ней было на реке.
Муж слушал ее, лежа на кровати, докуривая свою трубку. С первых же слов Фанты лицо его приняло озабоченное выражение.
– О, – произнес он, когда она закончила, – и это ты называешь удачной встречей? Боже тебя сохрани от таких встреч! Ты не подумала, кто эта женщина?
– Сначала я немного испугалась, а потом быстро успокоилась.
– Несчастная! Ты приняла помощь Мауэз-ноз!
– Господи, мой Боже! У меня была такая мысль… А что теперь делать? Она сейчас принесет белье.
– Заканчивай ужинать, – ответил муж, – потом аккуратно разложи все кухонные принадлежности у очага. Главное, повесь на свое место таган. Затем вымети дом, но так, чтобы в воздухе не осталось пыли, переверни метлу и поставь в угол. Потом вымой ноги, брызни этой водой на ступени перед порогом и ложись спать. Только делай все быстро.
Фанта Лезульк’х поспешила послушаться. Она выполнила пункт за пунктом все указания мужа. Таган занял место на своем крюке, пол был выметен даже под мебелью, метла перевернута ручкой вниз, вода, которой Фанта вымыла ноги, разлита по входным ступеням.
– Все, – проговорила Фанта, запрыгнув в банк-тоссель, не раздеваясь и укрывшись одеялом.
И в это мгновение Ночная женщина постучала в дверь.
– Фанта Лезульк’х, откройте! Это я, я принесла вам ваше белье.
Фанта и ее муж затаились.
Через секунду Ночная женщина в третий раз попросила открыть ей дверь.
Та же тишина внутри дома.
И тут снаружи донесся шум поднявшегося вихря. Это разгневалась Мауэз-ноз.
– Раз христианин мне не открывает, – проревел разъяренный голос, – ты, таган, открой мне дверь!
– Я не могу, я подвешен к моему крюку! – ответил таган.
– Тогда ты, метла!
– Я не могу, меня поставили вниз головой.
– Тогда ты, вода от вымытых ног!
– Увы, посмотри, от меня осталось лишь несколько капель на ступеньках!
И сразу стих ветер. Фанта Лезульк’х услышала, как гневный голос уходит все дальше и дальше, ворча:
– Разыграли спектакль! Она может поздравить себя с тем, что нашла кого-то поученее, чем она, чтобы он преподал ей этот урок.
Я слышала этот рассказ от одного угольщика из Аргоата[47]. Он ходил из села в село, как все угольщики, продавая уголь тем, кто хотел его купить. У нас он останавливался регулярно; ему предлагали ужин и ночлег. А он, в свою очередь, рассказывал нам о своих приключениях. Бывало так, что ночь настигала его в пути, вдали от жилья. И редко в таких случаях обходилось без чего-нибудь необыкновенного.
Ночью, о которой я вам рассказывала, он оказался на песчаной равнине в Понмельвезе. Настоящая пустыня. Два лье плоскогорья без единого дерева. Ни одного склона, чтобы защититься от ветра. И вот именно той ночью ветер был дьявольский, с гор, резкий и ни на минуту не ослабевающий, который щиплет кожу до крови. Темно, хоть глаза выколи. И в довершение всех несчастий порывом ветра задуло фонарь угольщика. Он вел свою лошадь за узду, вслепую. Была бы это обычная дорога, он узнавал бы ее по канавам вдоль обочин. На этой же словно выбритой ланде он продвигался, честно сказать, только по милости Божьей.