Например, он в любую минуту мог обрезать у них эти пряди - если мавры начинали плохо себя вести или при столкновении с турецкой галерой. Именно это более всего приводило в бешенство этих свиней, которые тешили себя надеждой, что братья по вере захватят ненавистный корабль, ворвутся в трюм и их освободят. Однако всем и каждому было понятно, что без этих пучков волос в темноте трюма братья по вере их не узнают и вместе со всеми прочими отправят в ад, или как там он у них называется, у этих неверных.
А еще можно было ухватить со всей силы за конец этого пучка волос и заговорить с ними своим тихим бархатным голосом, который вполне мог принадлежать самому Аллаху.
Именно это больше всего любил Ворон в своей работе: упоение властью над более чем двумя сотнями несчастных заключенных, что послушно ворочали веслами под его удивительный голос. Что там все эти глупые барабаны и трубы, наводившие на него тоску, к которым он прибегал лишь в тех случаях, когда у него болело горло.
Обрив новичка, он приказывал ему поднять огромный камень и держать на весу, сколько хватит сил. Это давало ему возможность оценить, насколько силен новичок, и на какую позицию его следует определить. Из пяти позиций на скамье самой важной была первая. Таких гребцов называли "омарами": первая позиция требовала от гребца огромной силы и мастерства, поскольку именно он направлял весло и на него приходился наибольший вес. Рядом с "омаром" помещался "апостол", этим достаточно было одной лишь силы. Третья позиция была самой удобной, поскольку этот гребец не испытывал такой нагрузки, как первые двое, и ему не приходилось наклоняться так низко, как тем, кто сидел на четвертой и, тем паче, на пятой позиции; эти последние оказывались прямо-таки притиснутыми к борту.
Но не только поэтому он заставлял их держать камень. Меньше всего его интересовало, сколько времени тот или иной новичок его продержит; в конце концов, при гребле работают совершенно иные мышцы. Нет, Ворон прежде всего хотел заглянуть им в глаза в минуту напряжения, ведь за долгие годы он научился читать в душах людей. Например, случалось, что у широкоплечего, грозного с виду детины оказывался взгляд обиженного ребенка. Такими глазами смотрит агнец перед закланием, и Ворон знал, что такой человек долго не протянет.
Как и те, кто пытался с ним заговорить, как этот тощий зеленоглазый мальчишка из последней партии. Он сначала собирался посадить его на четвертую или пятую позицию, поскольку у него были слишком тонкие руки. Он был совсем юным, почти ребенком, но чем-то неуловимо отличался от сверстников. Он просил пощады, но просил лишь губами, а не сердцем. В голосе его отчетливо звучала сталь. А когда Ворон начал новый отсчет, парнишка продержался вдвое дольше.
Именно этим он приглянулся Ворону. Этот мальчик подойдет для его гребного механизма.
После бритья головы и испытания силы Ворон отправил мальчишку на его место, где он в полном молчании должен был ожидать, пока все новички будут должным образом обхожены и прикованы. Ворон прекрасно знал, как они томятся неопределенностью, и никогда не упускал случая добавить масла в огонь, произнеся перед ними свою знаменитую приветственную речь. Перед этим он всегда выдерживал эффектную паузу, чтобы полюбоваться выражением страха и тоски на их лицах, прежде чем начать вещать...
ХХХ
- Открыть люки!
Моряки на палубе подчинились. Шесть гигантских столбов света внезапно ворвались на нижнюю палубу, и все гребцы подняли руки перед глазами, чтобы защититься от яркого света.
К Санчо быстро пришло осознание, что собой представляло место, где он должен отбывать наказание. Бартоло нисколько не преувеличил: это был ад. Юноша был прикован к деревянной лавке, обтянутой кожей, той же самой цепью, что и три других гребца. Двое слева, унылые и голодные, злобно смотрели на него. Испуганный, он обернулся направо и обнаружил там гиганта.
Юноша уже видел негров раньше, в Севилье их были сотни, если не тысячи. Но никогда таких чудовищных размеров. Его руки были вдвое толще ног Санчо и походили на кожаные мешки, наполненные огромными дынями. Как и у остальных гребцов, его голова была выбрита налысо, и юноша с любопытством ее разглядывал. У великана было приветливое лицо с огромным лбом, а на его подбородке можно было колоть орехи.
- Внимание! - крикнул надсмотрщик.
Сооруженный на огромных ящиках помост, очертания которого угадывались в темноте, доходил Санчо до подбородка. Он делил нижнюю палубу пополам, а сверху стоял надсмотрщик с широко расставленными ногами и скрещенными руками. На нем были плундры и сапоги, торс покрывал жилет из черной кожи. В руках надсмотрщик вертел короткий кожаный хлыст, невозмутимо поглаживая его.
- Мое имя Габриэль Соутиньо, но все зовут меня Вороном. Вы будете называть меня сеньором, - он сделал несколько шагов вперед. - Вы находитесь на борту "Сан-Тельмо" из-за ваших грехов. Король соизволил не вешать вас, чтобы вы послужили движущей силой его кораблей. Когда закончится этот день, вы будете проклинать его за это. Когда закончится эта неделя, вы будете проклинать свою мать за то, что вас родила. Более половины из находящихся здесь умрет в течение двух лет, так что не о чем излишне беспокоиться.
С дальних скамеек донесся легкий гул голосов, Ворон прекратил его, щелкнув хлыстом в воздухе.
- Тихо! Первое правило - никаких разговоров во время гребли. Я хочу полную тишину, что бы ни происходило. Скажете всего слово, и эта штука приласкает вашу спину. Во время гребли здесь не слушают ничей голос, кроме моего, чтобы удержать ритм. Есть и другая причина. Посмотрите на пол.
Санчо подчинился и не смог удержаться от гримасы отвращения. Вонючая грязь, которую он ощущал под голыми ногами, была человеческими испражнениями.
- Вы, омерзительный сброд, не покинете эту скамью в течение ближайших семи месяцев. Вы будете спать на своем месте, есть на своем месте и срать на своем месте. Каждый день двое из вас будут выливать на пол несколько ведер воды, но результат всегда будет одинаковым. От галер несет дерьмом за много миль. Чертовы мавры со своими острыми носами чувствуют их, англичане с их белесыми носами тоже их чуют. К счастью, дерьмо неверных и еретиков воняет так же плохо, как и наше, так что в итоге всё зависит лишь от того, в какую сторону дует ветер, - надсмотрщик сделал театральную паузу, широко раскинув руки. - А теперь представьте, что кто-нибудь из вас, сукиных детей, пожалуется посреди ночи на ноющую мозоль при попутном ветре. Любой мавр сможет прийти и пустить нас ко дну. Так что с отбоя и до утра тоже должна быть полная тишина. Вы меня поняли?
Никто ему не ответил.
- Это мне нравится. А теперь вы узнаете, для чего служит бревно перед вам, - сказал он, указывая на одно из весел. - Вы полюбите его безумно и еще долго не прекратите его обнимать. Снять одежду!
Ошеломленный, Санчо смотрел, как все закаленные галерники без колебаний разделись. Было легко определить новичков, подобных ему, которые не решались избавиться от одежды на людях.
- Второе правило - подчиняться! - произнес Ворон. Он прошелся между скамьями, раздавая жестокие удары хлыстом направо и налево. Санчо быстро стянул с себя рубашку, пока тот до не добрался до него, и тут же пожалел, что не начал со штанов. Кнут ударил его между голыми лопатками, и боль была такой мощной, неожиданной и короткой, что на мгновение он засомневался, был ли удар в полную силу. Но страшное жжение тут же освободило его от этого заблуждения.
- Быстро! Когда атакуют турки, у вас не будет столько времени!
Санчо связал вместе рубашку и штаны, хотя и не знал, куда их положить, и на мгновение испугался, что ему придется положить их на этот мерзкий пол. Затем он увидел, что остальные наклонялись под скамью, и там обнаружил небольшое пространство, куда смог впихнуть одежду.
Совершенно обнаженный, он поднял взгляд и увидел спины гребцов на скамье впереди, от чего тут же совершенно упал духом. Все они были снизу-доверху испещрены длинными шрамами, которые складывались в картину настоящей жестокости. Едва ли были места, избежавшие хлыста надсмотрщика.
"Я уже получил свой первый шрам, - подумал он. - Хотя еще даже не начал грести."
Ворон приказал им схватиться за весло в нижней его части. Удивленный Санчо обнаружил, что, в отличие от маленьких лодок, которые он видел на Бетисе, гигантские весла галеры нужно было не тянуть, а поднимать изо всех сил, вставая на ноги, а затем что есть мочи шлепаться задом на скамью. За каждым веслом обычно было закреплено пятеро гребцов, но чудовищная мощь негра, нажимавшего с медвежьей силой, позволило уменьшить это число до четырех.
- Гребите, отребье. Гребите, пока из вас дух не выйдет! - взревел Ворон. - Даже эта северная шлюха Елизавета Английская делала бы это охотнее вас!
Первая тренировка длилась два часа, что для гребли было обычной продолжительностью. Два часа гребли, два отдыха и всё заново, и так четырежды за день. Ко времени отдыха у Санчо все ладони покрылись волдырями, спина и плечи разрывались от боли, а мягкое место было разбито от стольких ударов о скамью.
Пока заключенные заново одевались, издавая жалобные стоны, юноша заметил на своем плече огромную ручищу. Это был негр, схвативший его за рубаху. Санчо возмутился, но тот покачал головой и оторвал от края рубахи длинную полосу ткани, а потом протянул ее Санчо.
- Почему ты это сделал?
Негр поднес руку ко рту и помотал головой.
- Ты не можешь говорить?
Тот кивнул и показал себе между ног. Санчо уставился на огромный член негра, и заметил, что тот обмотан привязанной к ноге кожаной тесемкой, выполняющей роль бандажа. Заключенные не носили одежду во время гребли, потому что та тут же превратилась бы в лохмотья от трения со скамьей. Но подобная система предотвращала натертости в разных частях тела.
- Спасибо, - Санчо попытался улыбнуться. - Как тебя зовут?
- Его зовут Хосуэ, - прошепелявил слева чей-то противный голос. - Он нем, как мул, и так же туп.