Ворон утихомирил бы протесты на корню, но вместо этого замер, подняв голову вверх с выражением крайнего изумления на лице.
- Они не продержатся более получаса, - пробормотал он, указав хлыстом назад.
- Это приказы капитана. Мы уже очень близко. Могли бы догнать их, миновав мыс, - сказал боцман, не сумев скрыть, что сам же ни капли не верил в эти слова.
Надсмотрщик раздраженно цокнул языком, поскольку ему тоже не дали доесть, и щелкнул хлыстом в воздухе.
- Одежду прочь, сучьи дети! У нас мавры на мушке!
За его словами последовало гробовое молчание. Заключенные не были в курсе происходящего, но приказывать им трогаться снова, когда они уже дважды гребли по адской жаре, было безумием. Многие даже не успели натянуть обратно штаны. Другие массировали ноющие руки и, как могли, пытались хоть немного отдохнуть на скамьях. Несмотря на весь их страх перед Вороном, мало кто пошевелился, чтобы взяться за весло.
- Я сказал - прочь одежду, - надсмотрщик понизил голос до ледяного шепота, почти выплевывая слова между сжатыми зубами. - Мы в бою, сукины дети. Первого же, кто даст мне повод, я даже вешать не буду, а всажу ему в брюхо шесть дюймов.
Он щелкнул пару раз по абордажной саблей, которую тем утром прицепил на пояс. Прикованные к нему взгляды гребцов наполняла столь лютая и примитивная ненависть, что Ворон почувствовал укол страха. Ему придется быть особенно осторожным, чтобы не споткнуться во время столкновения с врагом, или его не спасет даже беспощадная репутация. Только не от того, что отражалось в четырех сотнях глаз.
- Скоро вы вдоволь нажретесь и напьетесь. А сейчас - всем грести, а не то я перережу вам глотки. И начну с тех, кто меньше всех мне нравится.
При этих словах он взглянул в сторону Санчо. После короткой паузы надсмотрщик снова щелкнул кнутом в воздухе, и несколько каторжников начали занимать позиции для гребли. Остальные тут же последовали их примеру, и "Сан-Тельмо" снова сдвинулся с места, медленно, но уверенно.
Через четверть часа галера уже маневрировала рядом с мысом, так близко, что моряки могли разглядеть яйца в гнездах чаек. В тот же миг дозорные оповестили, что шебека остановилась и подняла весла. Боцман был занят наблюдением за глубиной и рифами, поэтому не следил за перемещениями противника. Увидев же происходящее, он не поверил своим глазам.
На борту галеры все взревели от радости. Было очевидно, что шебека собиралась сдаться. Капитан уже смаковал победу, на лице его отразилась лихорадка жадности. Захват неповрежденного корабля с полным экипажем сулил им добычу намного большую, чем они воображали. И теперь он замер не более, чем в ста саженях от мыса, при поднятых веслах.
- Словно девственница с раздвинутыми ногами в первую брачную ночь, - пробормотал капитан. - Боевая скорость, боцман! Покажем этим безбожникам, на что мы способны. Когда мы до них доберемся, они будут целовать кресты.
- Да, сеньор! - ответил боцман, воодушевленный настроением командующего. Он даже чуть не упал, стремительно спускаясь с мостика. Скрепя сердце, он признался себе, что нарастающее в нем в течение всего дня беспокойство было связано с необходимостью вступить в бой. Капитуляция шебеки высвободила это напряжение и превратила его в эйфорию, и с остальной командой произошло то же самое. Он заглянул на нижнюю палубу и прокричал:
- Боевая скорость! Последнее усилие!
Ворон ускорил темп, хотя ему пришлось для этого прибегнуть к свистку, так как поддерживать ритм на боевой скорости только при помощи голоса было невозможно. На лавках уже не осталось мужества для сопротивления, даже перед лицом этого нового, совершенно невыполнимого требования. Гребцы погрузились в работу, пот и прерывистое дыхание размыли и задушили коллективное сопротивление. Они двигались с такой скоростью, какую многие показывали только во время тренировочной недели. Многие сбивались с ритма и разбивали носы и зубы, потому что опускали голову, когда весло поднималось. Ворон не обращал внимания на эти раны, сосредоточившись на тех, кто слабел. Определить таких было очень легко, потому что их соседи по скамье тут же начинали возмущаться, заметив, что тяжесть на их плечах увеличилась. Надсмотрщик бегал туда-сюда по проходу между скамьями, не глядя раздавая удары направо и налево. Недостаток точности компенсировался его повсеместным присутствием.
Поднимавшиеся из трюма завывания и крики от усилий и боли заглушили веселье, что слышалось наверху. "Сан-Тельмо" развил почти максимальную скорость, его нос уже пересекал мыс. Радостный боцман запомнил это мгновение для своего отца. Как он будет горд через несколько недель, когда сын вернется домой с добычей, со своей первой победой и с шебекой на буксире.
Вдруг что-то на борту шебеки привлекло его внимание. Тунисец на мачте энергично размахивал красным флагом. Боцман не понял, какого черта там делает этот человек, пока не обернулся в ту сторону, куда сигналил мавр. По его спине пробежали мурашки, а волосы на затылке зашевелились. Он хотел закричать, предупредить окружающую его возбужденную команду, которая смотрела в противоположном от опасности направлении, но его горло сковал страх, как в кошмарном сне, он потерял голос. Боцман протиснулся сквозь толпу моряков, и один из них возмущенно повернулся, увидев то же самое, что и боцман, и отчаянно взвыл.
- Капитан! Враг на горизонте!
- Нас атакует корабль, сеньор, удалось выговорить боцману, однако его голос прозвучал тускло и вяло.
Оказалось, что в бухте скрывалась вторая шебека, защищенная с севера мысом, пока "Сан-Тельмо" весь день преследовал первую. Теперь эта шебека на полной скорости бросилась им наперерез. Свежие, отдохнувшие гребцы работали споро, и на "Сан-Тельмо" стало ясно, что столкновения не избежать, как бы они ни старались наддать ходу. Шебека неслась на всех парусах, а на носу у нее был установлен огромный бронзовый таран, покрытый зеленой патиной.
Боцман ошеломленно застыл, пораженный коварством тунисцев. Прекрасно зная, что им никогда не одолеть "Сан-Тельмо" в открытом бою, они несколько дней маячили на горизонте, заманивая галеру в смертельную западню. В то время как одна шебека выступала в роли приманки, изображая позорное бегство, вторая караулила в укромном месте, выжидая, покуда самодовольные испанцы ринутся в атаку, предвкушая легкую добычу. И в нужное время с первой шебеки подали своим товарищам сигнал к нападению.
Команду охватила паника, парадоксальным образом вернув боцмана к жизни, и он попытался возвратиться на мостик. Ему пришлось протискиваться, раздавая тычки, потому что для подготовки к абордажу нужно было расчистить пространство.
- Стоп! Сушить весла! - закричал он, подбежав к люку.
Капитан стоял в съехавшей набок шляпе и с дурацким удивленным выражением на лице, словно ребенок, которого лишили обещанной конфетки. Он выкрикнул приказ рулевому, и тот совсем запутался.
- Лево руля, парень! Лево руля!
- Сеньор, я приказал сушить весла!
- Черт возьми, нет! Сменить курс! Мы не можем допустить столкновения!
- Тогда они атакуют с кормы, сеньор! - ответил боцман, перед лицом близкой смерти забывший о своей обычной боязни вызвать неудовольствие капитана. - Прикажите бросить якорь!
Пока на капитанском мостике шел этот спор, первая шебека перестала изображать пугливую жертву, и на палубу высыпали десятки берберов, сверкая обнаженными саблями и завывая, словно одержимые. Некоторые из них, зарядив аркебузы, открыли огонь по "Сан-Тельмо". Хотя они были слишком далеко, чтобы попасть, однако цели своей достигли. Охваченные паникой матросы заметались во все стороны, мешая остальным.
Но было уже слишком поздно, потому что нос вражеской шебеки неумолимо надвигался.
XXXIV
Тем временем в трюме Санчо разминал натруженные мышцы, положив локти на весла и свесив голову между плеч. Когда поступил приказ остановиться, все пали духом, и даже у Ворона сбежала с лица неизменная полуулыбка, с которой он всегда орудовал кнутом. И тут один из пятых гребцов левого борта, на стороне Санчо, в ужасе закричал, вскочил на скамью и попытался отодвинуться от борта, однако ему помешала цепь, и он упал за весло, обхватив его руками. Надсмотрщик застыл, настолько ошеломленный, что забыл даже про свой кнут. Сраль тоже выглянул в отверстие для весла, и началась паника.
- Корабль! Нас атакуют!
- Мы все погибнем!
Мертвяк и Сраль тоже поднялись и стали требовать, чтобы с них сняли кандалы, рыдая и дергая за цепи. Санчо, охваченный ужасом, как и все остальные, едва не бросился бежать, однако Хосуэ удержал его за руку.
"Нет. Помоги мне втащить весло".
Ничего не понимая, парнишка послушался и стал помогать другу затаскивать внутрь весло, конец которого уже показался над настилом. Ворон, еще не успевший прийти в себя после всего пережитого, наконец-то увидел, как они тащат весло, и бросился к ним.
- Эй, хватит! Что вы, черт возьми, вытворяете, шлюхины дети?
Размахнувшись, он со всей силы хлестнул Хосуэ по спине. Однако негр, даже не дрогнув, продолжал тащить весло внутрь. Санчо обернулся как раз вовремя, чтобы встретить взгляд надсмотрщика, полный торжествующей ненависти - охваченный этим безумным торжеством, он даже не заметил нависшей над ними опасности.
- А теперь, дружок, разберемся с тобой, - произнес он, улыбаясь. Недолго думая, он заткнул кнут за пояс и выхватил саблю.
Санчо понял, что сам дал Ворону повод расквитаться с ним за свое унижение перед боцманом, и что спасения нет. Он повернулся к надсмотрщику лицом; теперь он, по крайней мере, мог больше не скрывать, что думает об этой гнусной скотине. Пусть знает, что Санчо его не боится.
Маневр боцмана не полностью достиг цели, но всё же не дал второй шебеке ударить прямо по центру корпуса, как она собиралась. Удар тарана пришелся ближе к носу "Сан-Тельмо". Сами корабли столкнулись несколько мгновений спустя. Некоторые испанцы прыгнули на вражеский корабль, хотя их было слишком мало, чтобы представлять реальную опасность для тунисцев, которые тотчас же всех перерезали. Затем на шебеке снова опустили весла, которые вытащили прямо перед атакой, она дала задний ход и отошла, чтобы понаблюдать, как гордая, смертельно раненная галера постепенно погружается в Средиземное море.