Скрип железного замка заставил господина Чи забыть о гордости и открыть глаза. Я улыбалась ему сквозь решетку свой камеры. Теперь мы были соседями. Нас разделял лишь коридор.
– Рада видеть вас, господин Чи!
– Госпожа Гао!
Все та же кривая усмешка. Слишком самонадеянная. Я рада была видеть его здесь, как и он меня.
– А я уже заждался тебя!
– Не могла оставить тебя в одиночестве.
Я устроилась поудобнее на соломенном тюфяке и тихо рассмеялась.
– Как поживает простак Доу?
– Ты не успела. Он был здесь как раз до твоего прихода.
– Зачем же?
– Просить прощения. Он полон раскаяния.
Я усмехнулась.
– Даже если он решит поменять показания, вам придется ответить за незаконную добычу нефрита.
– Кто знает…
Его небрежный тон говорил: у него есть план. И пусть. После вчерашней ночи меня не пугали его планы. Я знала, что он не выберется. Теперь, когда генерал Лин доложил о творящемся здесь в столицу. Ему не позволят. Пусть он и дальше пытается дергать за ниточки, я просто хотела спать. Пусть крысы и дальше нервно шуршат в углу. Я просто хотела спать и не думать о том, что вчера в том паланкине не было Синфу.
И все-таки он мне снился. Неясный силуэт, который привиделся вчера. Что, если я лишь выдумала его? Что, если я просто обманула себя, потому что так хотела обмануться? Хватит. Его голос в темноте. Хватит. Его голос повторял это снова и снова, пока я и правда не перестала думать, и сон растворился.
Я проснулась, когда темнота уже разъедала факелы, горящие в конце коридора. Я проснулась, чувствуя, что он смотрит. Еще рано, я не хотела говорить с ним. Я закрыла глаза, пытаясь вновь заснуть, и лишь тогда поняла, что меня разбудило – его голос.
– Ловко ты его обвела. Она никогда не была такой. Думаешь, она хотела, чтобы ты губила меня и себя?
Тихий смех.
– Ты еще слишком юна и думаешь, будто можешь всех судить. Кто прав, кто виноват, кто достоин, кто нет. Думаешь, ты любила ее больше всех? Думаешь, что я только мучал ее?
В его голосе не было сожаления, только горечь.
– А ты знаешь, что я был ее первым и единственным другом? Ты знаешь, как она плакала, когда оказалась в весеннем доме, всеми забытая и опозоренная?
Я почувствовала, как по каменному полу ползет холод.
– Я убедил мать не отдавать ее этим грязным ублюдкам. Я защищал ее. Я всегда был рядом. Пока Цзе Цзин мечтал о своих подвигах и даже не знал, что его милую невесту заживо похоронили. Как думаешь, сколько раз он предал ее? Когда уехал в столицу, когда вернулся и не узнал ее? Когда пользовался ее добротой и заставлял рисковать ради своих людей? Он ведь даже не уважал ее, поэтому и не жалел ее жизни. Когда городская стража схватила пятерых из его шайки, он прибежал к ней, чтобы она помогла вызволить их. И она помогла. Она всегда помогала ему. Она даже пришла ко мне и променяла их на себя. И он позволил. Думаешь, он не знал, что она могла спасти их лишь так? Думаешь, он не понимал? Он просто пользовался тем, что первая красавица Хэши отчего-то так благоволила к нему, убийце и разбойнику. И это его-то она ждала. Это ради него она ушла от людей и поселилась в том домишке. А он? Думаешь, он был достоин ее? Думаешь, он мало предавал ее? И почему она прощала ему все, а мне не простила? Я предал ее лишь раз, а она не простила. Я вернулся в Хэши только ради нее. А она сделала вид, будто не узнаёт, будто никогда не знала меня, будто не я вытирал ее заплаканное лицо, будто она не молила взять с собой и не оставлять в «Лунном Свете». Как я мог взять ее с собой? Я ведь просто сбегал. А она не простила. До последнего не простила. Думаешь, это справедливо? Думаешь, ты справедлива? Унесла ее тело, будто только тебе и можно с ней проститься. Будто знаешь все лучше других. Будто имеешь прав больше, чем я.
– Я все равно тебе никогда не скажу.
Он что-то говорил. Еще. Горечь отравляла воздух. Я ничего не знала о любви, кроме того, что она была страшнее яда, высушивающего кровь.
Утром меня разбудил помощник Чжу. Но вместо положенного арестантам завтрака, меня вывели из камеры и приказали следовать за стражниками. Чи Дянь молчал, но его взгляд провожал меня с излишней торжественностью.
Мы не поднялись на второй этаж, а спустились ниже.
– Господин Чжу, куда вы ведете меня?
Помощник генерала молчал. Это был плохой знак.
Кажется, в этот раз допросов было не избежать.
В широкой комнате не было окон, только огненные языки факелов. В глубине, куда я не хотела смотреть. Я впервые была в этой камере допросов или, лучше сказать, пыток.
Меня ждали. Генерал, наместник и господин Сан.
– Почему ее руки не в кандалах? – Видимо, господин Доу теперь решил следовать букве закона. Жаль, что лишь сейчас.
– Разве я посмею причинить вам вред, господин наместник? – Я улыбнулась, одаривая его улыбкой. Он лишь отвернулся. Что ж, если он решил играть на другой стороне, это его право.
– Госпожа Гао. – Генерал подошел ко мне, но остановился в четырех шагах. На его лице плясали тени настенного факела. На его бледном лице. – Прочтите.
Он протянул мне лист бумаги. Иероглифы были выведены славно. Твердой, решительной рукой. «Я вынуждена уйти, чтобы спасти свое имя и честь семьи от грязных наветов злодеев, забывших о добродетелях и поставивших себя выше истины. Пусть моя смерть смоет грязь с их языков и станет свидетельством их жесткости».
– Что это?
– Записка, которую оставила моя мать, прежде чем… покинула свою семью. – Наконец и Сан Цзы вышел вперед.
Бледный, с дрожащими от злости глазами.
– Это ваш ответ? – Я помахала перед ним листком.
– Вы виновны в этой смерти.
– Разве? Кажется, госпожа Сан забыла упомянуть имена… «злодеев, забывших о добродетелях и поставивших себя выше истины».
– Вы погубили человека и смеете насмехаться?
– Как умерла ваша мать? Да и правда ли она умерла? Так просто расстаться с жизнью… неужели она думала, что мне хватит одной ее жизни?
– Гао Фэнь!
Жаль, я не слышала, как госпожа Сан увещевала своего сына всю ночь, доказывая свою чистоту и безвинность. Но, видимо, ей это удалось. Покончила с собой? Госпожа Сан? Хороший ход. Жаль только, я просила не этого. Думала, умрет и я не стану упорствовать?
– Моя мать публично покончила с собой, понимая, что не сможет отстоять свое честное имя перед вашими грязными интригами. Вы довольны, теперь вы довольны?
О нет, я ошиблась. Этот господин Сан был не так уж прост. Он напирал на меня, но его зрачки чуть подрагивали. Неужели он не оставил матери выбора? Спасти ее имя и честь семьи ценой жизни. Она мертва – кого судить? А теперь он пришел с этими нелепыми обвинениями, чтобы убедиться, что ее смерти будет достаточно и я умолкну.
– Нет, я недовольна. Я не просила ее смерти, смерть ничего не значит. Разве так страшно умереть?
Его глаза дрогнули.
– Видите, вы видите? В этой змее нет ни капли раскаяния!
– Гао Фэнь! – Наместник Доу, теперь был его черед. – Ты так легко признаешь, что и правда угрожала почтенному дому Сан? А готова ли ты признать, что угрожала мне и заставила написать ложный донос на господина Чи?
– Угрожала?
Новая версия событий – это всегда звучало многообещающе.
– Наместник утверждает, будто вы заставили его обвинить Чи Дяня ради совершения личной мести. – Генерал смотрел на меня слишком серьезно. Как вообще можно было слушать это серьезно?
– А что же с рудниками?
– Ни я, ни господин Чи ничего не знали о рудниках.
– И как же там оказались люди господина Чи? Кто же тогда все это время тайно вывозил оттуда нефрит?
– Я не удивлен. Вы всегда были хитры, а теперь с помощью Учения Белого Лотоса вы подстроили все так, чтобы обвинить господина Чи и меня в предательстве!
– Подстроили?
– Господин генерал, разве вам не кажется это подозрительным? Все улики против господина Чи как на ладони. Будто кто-то разыграл трагедию, в которой вам отвели важную роль. Всем известна власть Учения Лотоса. Если они решат погубить человека, они сделают это. Так же, как Гао Фэнь пыталась погубить доброе имя госпожи Сан.
– Тогда как же вы, господин наместник, вдруг решили помочь мне? Написали донос, чтобы погубить невинного господина Чи, с которым вас связывает крепкая дружба?
Ближе, он подходил ко мне все ближе.
– Ты знаешь как, А Фэнь.
Великолепное представление.
– Сегодня господин Доу необычайно смел.
– Я признаю свою вину, господин генерал!
Браво, он даже рухнул на колени.
– Я пошел на преступление, так как любил эту женщину и был готов на все ради нее. Я забыл и о чести, и о достоинстве слуги императора ради ласк этой искусительницы. Страсть ослепила меня, и я оклеветал своего подданного. Но более не могу выдержать этой лжи и дать Гао Фэнь загубить еще одну безвинную жизнь! Господин генерал, не позвольте ее речам запутать ваш разум!
– Господин Доу, и вы не боитесь, что за сознательную ложь можете лишиться жизни?
Значит, Чи Дянь не врал вчера, говоря, что наместник приходил к нему. Ему пообещали что-то ценнее власти и жизни? Госпожа Чжоу должна была уже прибыть в Хэши, а с ней и люди Ворона. Было ли это связано…
– Жизни? Я готов заплатить жизнью за свои ошибки! – Да он прямо неистовствовал.
– И что вам теперь дороже жизни? – Я, не отрываясь, следила за его зрачками. – Все, что они сказали вам, – ложь, вы никогда этого не получите.
Дрогнул.
Я рассмеялась. Я и забыла, как меняются люди, стоит им узнать о страшной силе запечатанных Воронов-Солнц. При отце было запрещено вспоминать эту легенду, и за это он поплатился. Все хотели силы, превосходящей бренность человека. Девять Воронов-Солнц, запечатанных в земле, выпустить которых могла лишь сила меча Трехлапого Ворона. Как же можно было заставить кого-то забыть о них?
– Кажется, господин Доу имел честь узнать страшную тайну и поверил, что вскоре обретет небывалую силу, а значит, и власть побольше нынешней.