— И как теперь спать?! — всплеснул руками Даниэль. — Нагнал жути. Ты можешь что-нибудь веселое придумать? Это что же получается? Если я найду на улице кошель, его теперь и брать немоги? Глупость какая. Я, пожалуй, сегодня на палубе лягу, в каюте как-то не по себе. Вечно там что-то скребется, пищит и спать мешает, а тут воздух свежий и все такое.
— Это ж все неправда, — смутился Фрэд.
— Ну да, — кашлянул мастер, — но я все равно тут лягу. Вдруг ветер поменяется. Надо за курсом следить, не тебе же доверить. Если ничего не случится, то днем прибудем к окрестностям Фрилфаста. Думаю, сядем в поле у Тихой заводи, селение такое, — изобретатель развернул карту, что выудил из тубуса, болтающегося на поясе. — Я, правда, не понимаю, какая тут заводь, если река ближайшая пес знает где. Три перста. Это сколько верст получается? Может, я что попутал? Да нет, все так должно быть.
Прохор покачал головой, поднялся на ноги и, чтобы размять затекшие члены, прошелся по палубе от кормы до носа и обратно, наслаждаясь проплывающими мимо красотами.
— Вы бы тоже посмотрели, когда еще увидите. Просторы-то какие! Эге-гей! Невозможно налюбоваться. Вот так бы всю жизнь путешествовал и смотрел, путешествовал и смотрел.
— А есть когда? — спросил писарь.
— Вот вечно ты все испортишь! — сплюнул под ноги Государь. — Ты о чем другом можешь думать? Точно тебя на галеры отправлю!
Солнце тем временем окончательно спряталось за горизонтом, а на небе высыпали звезды. Месяц размеренно покачивался в вышине.
Мастер вздохнул, повис на леерах и стал наблюдать за плевками, летящими вниз. Фрэд, махнув рукой, убрал свою книгу в сумку и отправился спать, предварительно заглянув на камбуз, где стянул пару пирогов с черникой из стратегических запасов Даниэля.
— Слушай, — спросил Прохор потягиваясь до хруста в костях, — а как ты определишь где юг, если у тебя компас сломается?
Изобретатель, не отвлекаясь от своего важного занятия, ответил:
— Тут все просто: видишь месяц? Мысленно проведи прямую от его верхнего кончика его рожка до нижнего, а затем до самого низа. Где соприкоснется с землей, туда и правь.
— А если будет полная луна?
— Тогда, считай, заблудились, — спокойно ответил мастер. — По карте еще можно, но лучше за компасом следить, чтобы не ломался.
— Понятно, — кашлянул Прохор.
Даниэль вздохнул.
— Когда-нибудь на небе не останется свободного места. Летучие корабли будут сновать туда-сюда, как мальки в пруду, а внизу по дорогам будут носиться, как мыши в погребе, самодвижущиеся кареты. В театрах будут смотреть живые картинки. Вот время настанет, только, думаю, мы не доживем до этого.
Король покачал головой.
— Ты смотри, чтобы мы на скалы не налетели, а то мы не то что до тех времен, до завтра не доживем, мечтатель!
— Будь покоен, — поспешил успокоить Государя изобретатель. — У меня все под контролем. Спи спокойно.
Прохор похлопал друга по плечу.
— До завтра, — и растворился в ночи.
Даниэль же перебрался на нос, где стоял большой ящик. Откинув крышку, мастер поколдовал над агрегатом, хранящимся внутри, довольно потер ладони и дернул большой рубильник. Через мгновения ночную тьму разрезал яркий луч, осветивший все пространство перед носом корабля. И бил он с бочки впередсмотрящего. Это была такая же лампа, как и на самоходной карете, только увеличенная в несколько раз. Изобретатель заложил руки за голову, втянул ноздрями свежий воздух.
— Надо топку проверить, а то действительно до утра не дотянем, — Он трижды сплюнул через левой плечо, постучал по палубе и отправился в недра корабля.
А на горизонте тем временем показались первые вершины Северных гор…
Глава 2
Летучий корабль приземлился на поляне в центре небольшой дубовой рощицы, что стояла посредине гречишного поля и отделяла путешественников от Тихой заводи. Солнце медленно, но верно ползло в зенит, проснулись невидимые птицы, поющие на разные голоса, бабочки и стрекозы. Трава еще хранила капли росы, что переливались всеми цветами радуги.
— Красотища! — констатировал Прохор. — Не перестаю удивляться красотам наших земель.
— А я не перестаю удивляться тому, что вы постоянно приземляетесь так далеко от нужного места, — простонал Фрэд, наступивший на холмик земли, что оставил после себя крот, и запачкавший сапоги. — Нельзя было у стен города сесть? Мы теперь до туда еще два дня добираться будем.
— Тебе бы бабой родиться, — сплюнул под ноги Даниэль, который съехал с палубы по канату. — Ноешь и ноешь, ноешь и ноешь. Еще не надоело? Ты только представь: сейчас доберемся до заводи, похарчуемся, в баньке попаримся. Я давно не был в баньке! Косточки попарить — милое дело, грязь дорожную смоем.
— Сидели бы дома и смывать бы ничего не пришлось, — буркнул писарь.
— Опять двадцать пять! Ну что ты за человек?! А где король? — Мастер осмотрелся: Прохора нигде не было видно. — Самодержец, ты где?!
Ответ прилетел из рощи.
— Тут я. Не поверите, здесь столько дубовиков, что хватить на всю зиму! Желудей меньше!
Друзья поспешили на голос и уже через минуту очутились под сенью вековых деревьев, что переплелись своими могучими ветвями, заслонив листвой небо и образовав естественное укрытие от дождя. И, глядя на эту величественную красоту, становилось немного страшно. Казалось, что роща вот-вот оживет, опутает своими лапами и свяжет корнями.
— Жутковато малость, — сглотнул мастер.
— Малость?! — брови писаря поползли вверх. — Да у меня поджилки трясутся! Хуже места не придумаешь. На погосте и то веселее. Пойдемте уже в деревню, а?
Прохор закрыл глаза и сжал в ладони шляпку гриб, которым только что любовался. Мякоть стала просачиваться сквозь пальцы.
— Любезный, еще одно слово — и в Броумен ты пойдешь пешком, — Он поднялся, отряхнул руки и зло глянул на писаря. — Пошли. Даниэль, у тебя на борту есть бочка? Надо будет на обратном пути грибов с собой взять.
— Конечно, у меня целый трюм бочек, я их как раз для таких случаев вожу. У нас же своих-то грибов мало, — мастер покачал головой и последовал за Прохором.
Троица брела напрямик через поле: первым шел Правитель Серединных Земель, за ним королевский изобретатель, замыкал шествие хмурый, как туча, дворцовый писарь. Слева и справа возвышались чучела, до которых настырным воронам не было никакого дела. Черными кляксами парили они в небе, то снижаясь, то взлетая вновь. От их оглушающего гомона у Фрэда даже разболелась голова, и он снова начал причитать и проклинать судьбу-злодейку, которая забросила его в эту дыру. А вот Даниэль наоборот был весел, чем еще больше раздражал летописца. Мастер сам каркал в голос, будто переговаривался с пернатыми тварями, а те отвечали.
— Интересно, что они мне говорят? — произнес Даниэль, разговаривая с самим собой, но ему ответил писарь.
— Что ты недоумок. Только блаженные дули воробьям показывают, да с курями разговаривают.
Прохор задохнулся в порыве хохота.
— Вот за что я тебя люблю, властелин пыльных фолиантов, так это за то, что ты хоть и крайне редко, но можешь выдать что-то действительно смешное! Ха-ха-ха!
А вот мастер не нашелся, что ответить. Слова писаря вогнали его в ступор. Он так и топал, пока гречишное поле не кончилось, и перед троицей не раскинулось село в сто домов, не меньше.
Как оказалось, Тихая заводь лежала в естественной чаше, что образовали зеленые холмы. Отсюда, с вершины, хорошо был виден и Фрилфаст, точнее шпили его башен. До города еще миль десять, не меньше. Осознав сей факт, писарь вздохнул так громко, как только мог. А на горизонте высились острые пики Северных гор.
Спуск с холма занял около получаса. И все это время Фрэд не переставал причитать, но его стоны не смогли прогнать улыбку с лица Государя, а Даниэль, казалось, и вовсе перестал обращать внимание на бумагомарателя.
— Смотрю я на все это, — мастер сорвал травинку и зажал ее губами, — и вспоминаю наших музыкантов. Помнишь, у них песня такая есть. Про траву на полях, про туман?
Изобретатель никак не мог себя заставить называть Прохора по имени, поэтому говорил вроде как сам с собой, но всегда подразумевал диалог с королем, а тот, в свою очередь, точно понимал, что обращаются именно к нему, и всегда отвечал.
— Помню, а еще у них есть другая. Мне она сразу на душу легла, — Прохор попробовал поймать кузнечика, но оставил эту затею. Он расстегнул куртку, под которой скрывалась такая неудобная и жаркая броня, подаренная мастером, снял сапоги и тихонько запел.
Тихо шумит листва.
Ночь, будет опять гроза.
Алым светом небеса
ослепят глаза, глядя в облака.
Кистью из огня
оживит искра в небе образ
Красного всадника.
Всадник помчится стрелой,
горы он разобьет рукой.
В недрах огненной долины
ждет его она, как всегда одна,
женщина — лавина:
косы из огня, и глаза
сверкают как гроза.
У огромного костра
до краев она им нальет вина.
Зачарованы,
будут песни петь до утра
дети огня.
А когда придет любовь,
то спалит дотла все вокруг дома
огненная кровь.
И горят сердца, а в небе снова
будет гроза!
Скоро кончится дождь…
Едва Прохор закончил петь, путешественники ступили в Тихую заводь. Село встретило гостей абсолютной тишиной, если не считать лая собак да кукареканья петухов. Людей и след простыл, словно все вымерли.
— А где все? — подал голос мастер.
— Хотел бы я тоже знать, — Прохор выплюнул травинку и надел сапоги.
— Наверное, душегуб тутошний всех извел.
Писарь ничего не сказал, но громко вздохнул.
— Пойдем в дом старосты, — Правитель застегнул колет на все пуговицы, приняв подобающий почтенному горожанину вид. — Если его не найдем, то сразу отправимся во Фрилфаст, а нет, то задержимся до завтра. Хочу с народом пообщаться, проблемы обсудить. Должен же я знать, чем мои подданные живут. Так?