И он ушел к самолету, помахав мне на прощание.
Но в сердце у меня защемило. Что-то уж очень быстро он смылся после моей неосторожной шутки. Задумал что-то недоброе? А что, если он решит убрать меня? Впрочем, он уже улетел, и какой смысл ему возвращаться? Ведь он и не подозревает, что мне удалось узнать его имя и фамилию, а также и московский адрес (подсмотрел однажды в гостинице аэропорта, когда трассу из-за погоды закрыли до утра и Шефу пришлось заночевать).
А пока я пошел искать Закожурникова.
Собственно говоря, искать его было нечего — он сидел в библиотеке, уткнув нос в какие-то пыльные фолианты. Оказалось, это тот самый старикан, который тогда в стройуправлении сидел на скамье возле тетрадей.
Наша милая беседа кончилась тем, что он обещал мне дать заветный адрес. Правда, чтоб размягчить сердце старца, пришлось разыграть маленькую комедию, поснимав его на незаряженный аппарат. А моей вежливости мог позавидовать сам маркиз де Помпадур, если такой существовал.
Но до того, как я получил от него адрес шамана, мы еще встретились. Он задержал меня в скверике на набережной, когда я, разыгрывая влюбленного, поджидал своего нового клиента. Я-узнал недавно, что одна дама желает обратить в благородный металл свои сверхплановые доходы от махинаций с пивом. Узнал даже количество металла, потребное ей для первого раза. А в последние месяцы я наловчился-таки скрывать от Шефа истинную цифру поступлений крупки и кругленьких желтяков от его уральской агентуры и находил способы сбывать разницу налево. Пивная дама была бы одной из надежных клиенток.
Улизнуть от старика мне не удалось. Он цепко впился в мою пуговицу и довел свои излияния до конца. И слава Аллаху! Иначе я бы не узнал, что тогда — при первой беседе — оставил в его руках листок с памяткой и адресами. Придется как-то выцарапывать его.
Расставшись со стариком, я направился к толстухе нетерпеливо прохаживавшейся вдоль решетки набережной. Высокие договаривающиеся стороны встретили друг друга изучающими взглядами и, кажется, не очень понравились взаимно. Однако дело есть дело, и я начал переговоры.
Через пять минут операция была закончена. Пряча куда-то за ворот (тоже мне хранилище!) пакетик с десятью золотыми пятерками, тумба игриво пролепетала:
— Ну, вот я и с зубками.
— Рад служить, мадам, — заметил я.
Клиентка оживилась:
— О! Теперь я верю в солидность вашей фирмы.
— Ваш слуга… — уклончиво пробормотал я.
— Тогда знаете что… Не могли бы вы завтра доставить мне коробочку крупки? Не гречневой, конечно, а скорее грешной…
И дама захихикала, прикрывая рукой изрядно набитый золотом рот.
— Сколько?
— О, я клиентка солидная. Могла бы взять сразу на хорошую кашу — с полкило. Чтоб не возиться по мелочам. А то я женщина нервная, пугливая…
Полкило! Я оторопел. Шутит она, что ли! Это же в самом деле, не гречневая крупа…
— М-м… — замялся я.
— Плачу сразу же. Наличными. По высшей ставке, — подогревала она меня. — Хочу уезжать в другие края, и, сами понимаете, имущество нужно надежное и транспортабельное.
«А что, в самом деле, — подумал я. — Хотя у меня и нет такого количества, но я его могу сделать. Кусок медного подсвечника и напильник… Едва ли эта пивная торговка понесет с собой пузырек с кислотой для проверки. А потом — ищи ветра в поле. Зато какая сумма в руках! О такой мне и не мечталось…» И я ответил:
— Будет сделано.
— Ну, вот и хорошо, — обрадовалась дама и заторопилась. — Завтра в десять вечера… Раньше я не могу: сдаю смену. Но, прошу вас, — не здесь.
— Где?
— Поближе к моему дому. Это, правда, не близко — за парком культуры и отдыха, но зато спокойнее.
Мы условились, и она, подав мне руку, затянутую готовой лопнуть перчаткой, поплыла к переулку. Естественно, я направился в другую сторону.
Однако мной сразу же овладело беспокойство. «Что-то тут не так, — думал я. — Подозрительно крупный заказ..»
Оглянувшись и отметив, что толстуха уже скрылась в переулке, я круто повернулся и бегом направился следом.
В конце переулка уходила песочная «Победа». Песочная! Как та, на которой когда-то подобрал меня Шеф у городского сада. Эх, если бы такси! Увы, когда нужно, их никогда нет… Однако шофер, дремлющий в «Москвиче» у подъезда какого-то института, согласился прокатиться по городу.
Нам удалось сесть на хвост песочной «Победе», и я. делая вид, что обозреваю незнакомый мне город, заказывал повороты, повторяя путь «Победы».
Как ни странно, машина вначале прошла… прямо к моему дому! Замедлив около него на некоторое время ход, она опять рванулась в возможный на городских улицах аллюр и пошла в сторону парка.
У меня засосало под ложечкой. Что ей нужно было у нашего дома? Древнее одноэтажное частное владение на отшибе грязной площади, окруженное густыми кустами акации… В такой домик нетрудно забраться смелому человеку!.. А?
«Победа» затормозила у парка. Я остановил «Москвича» несколько в отдалении, восхищаясь вслух неуклюжей аркадой главного входа.
Открылась дверца. Из машины вместе с толстухой вышел… Если бы мне было куда упасть!! Вышел Шеф! Так он здесь?! А как же Кавказ и розы?
Толстуха довольно хихикала. Шеф был сдержаннее, мефистофельски улыбался и, изредка рубя воздух рукой, что-то доказывал вылезшему из машины третьему спутнику — здоровенному верзиле, с которым мне не хотелось бы встретиться наедине ни в десять вечера, ни в десять утра.
Я погнал «Москвича» обратно. Все ясно: они хотят заманить меня в ловушку. Но ведь я могу не прийти на свидание! Я не кролик, чтобы лезть в пасть удаву…
А осмотр моего дома? Это что — любознательность или рекогносцировка арены возможной операции? Да, пожалуй, он достанет меня своими холеными руками даже в родной постели. Не звать же мне в этом случае милицию для защиты.
Отпустив машину, я поплелся, не различая дороги… Домой? В дом, который может стать моей могилой?! Но если не туда, то куда же? Жил одиноко и умирать нужно одиноко…
Я все же пришел домой. Завернувшись в бабушкин изъеденный молью салоп, я завалился среди старого хлама в сараюшке, чутко прислушиваясь к каждому шороху на дворе.
Как ни странно, ночь прошла спокойно. Утром я осмелел. Решение было принято еще до того, как я выбрался из своего ночного убежища. Мне осталось немного: уложить чемоданчик, сдать его в камеру хранения на вокзале, оставить дома записку, что уезжаю на юг, подкинуть кому-нибудь тетрадь Фаины с адресом Ярослава и отправиться в гости к Золотой Бабе.
Но… адрес!. Адрес этой Золотой Карги остался невыясненным. Я должен вырвать его у старика. Если не вырву, мне некуда ехать. И незачем. Мне остается смиренно, сжавшись в комок, ждать, когда выхоленная рука Шефа дотянется до меня.
Итак, или я вырву адрес и, благополучно выскользнув из уготованной мне петли, жгу эти записки. Или… читайте их, гражданин следователь. Вы найдете записки в тайнике. Адрес его, как и адреса действующих лиц — Шефа, толстухи и верзилы, а также перечень их. уголовно-наказуемых деяний бу дет храниться на главпочтамте в письме до востребования… на мое имя. Да, на мое. Если я останусь жив, никто, кроме меня, не получит письмо. Если — нет, то за истечением срока хранения оно придет по обратному адресу, указанному на конверте. А это адрес одного из служителей Немезиды — богини правосудия.
А сейчас — пора. Через час я войду в библиотеку, встречусь со стариком и…
Была не была!
Тетрадь четвертаяХРОНИКА ОДНОГО ДНЯ ФАИНЫ КРЫЛОВОЙ
12 февраля. 10 часов.
Как томительно тянется время! Если бы не усик секундной стрелки, деловито ощупывающий циферблат, можно было бы подумать, что часы стоят.
Чтобы хоть как-то скоротать время и отвлечься, взялась за карандаш.
Тимка, дорогой! Только сейчас я поняла, как бесконечно дорог ты мне. Вот ты ушел, тебе грозит опасность, и я уже ни о чем другом не могу думать, не могу ничего делать. Не могу, не могу…
Ребята сидят у порога. Нахохленные, как вороны после дождя, — и Петро, и Василек, и даже Саша-неунывака. Он хотя и насвистывает что-то, но художественный свист сегодня ему явно не удается.
И надо же было случиться такому, когда все трудное осталось уже позади, когда лишь два перехода отделяли нас от конца маршрута, когда все прошло так успешно.
Да и могло ли быть иначе, если поход готовил Тима: тщательно готовился сам и готовил нас, контролируя каждую мелочь со свойственной ему основательностью.
Стоит вспомнить, как он доказывал чиновникам от туризма, что зачетные походы высшей категории трудности можно проводить не только в Забайкалье, на Алтае или на Памире, а и на Урале. Он говорил, что Северному Уралу предстоит в скором времени стать ареной больших преобразовательных работ и что туристы (между прочим, он не любит этого слова и все ищет замену ему) обязаны внести в них свой вклад — проторить пути к неизведанным, труднодоступным местам. Что турист должен быть не экскурсантом-потребителем, заботящимся только о личных удовольствиях, получаемых в путешествии, а пионером-созидателем, человеком дела и долга.
— Туризм — отдых?! — негодовал он. — Кто придумал такую скользкую формулировку, позволяющую некоторым толковать туризм как безделье? Туризм — это дело, при котором отдыхаешь. Лев Толстой отдыхал за шитьем сапог. Петр Первый — за токарным станком. Почему отдых — это обязательно безделье?
Он не очень убедил туристское начальство критикой формулировки, но своего добился — поход разрешили.
Тогда он обегал (и заставил бегать нас) десятки институтов и учреждений, собирая заказы, выясняя, где нужнее разведать дороги, где какие собрать сведения и образцы, что сделать на месте.
Составляя маршрут, мы словно проходили семинар по ураловедению: Тимофей тащил книгу за книгой и заставлял нас изучать и историю мест, где нам предстоит пройти, и географию, и геологию, и флору, и фауну, и все-все! Сам-то он это «все» знал дотошно.