— Надо собирать военный совет, — сказал Тима я встал.
Члены «военного совета» явились немедля, по первому оклику. Они украшали «в честь новорожденной» елочку, растущую около избушки. Войдя, они выстроились у двери и хором начали читать стихотворное приветствие:
Фая Крылова,
Честное слово.
Однако, видя наши совсем не праздничные физиономии, в нерешительности остановились.
— Ребята, создалось чрезвычайное положение — сказал Тимофей глухо.
Избегая смотреть на меня и пощипывая мочку уха (его «пунктик», когда он бывает взволнован), он поведал историю, которая в любое другое время показалась бы увлекательной, а сегодня была страшной.
Вчера в селении от старого охотника он узнал тайну Шаманихи. Уже несколько веков гора считалась у манси священной. На ней было капище какого-то древнего бога. Капище охраняли жрецы, никого не пуская туда. Шаманиху окружали непроходимое болото и густая буреломная тайга. Только тремя тропами можно было пробраться к горе. Но жрецы все тропы «заминировали» — наставили самострелы, капканы, ловушки, волчьи ямы.
Шаг вправо, шаг влево от тропы грозил гибелью. Ни один человек, осмелившийся нарушить запрет, не возвратился живым. Не возвратился, в частности, и топограф, лет шестьдесят назад задумавший установить там геодезический знак. Та же судьба постигла в 1920-х годах и молодого заготовителя пушнины, комсомольца, решившего «покончить с религиозным опиумом» и водрузить на вершине красный флаг. Но — странное дело! — комсомольца видели уже возвращавшимся, а до дому он не дошел.
Тайну троп жрецы передавали из поколения в поколение. Знать ее мог только один человек. Чувствуя приближение смерти, он передавал ее другому — давно намеченному и заранее подготовленному человеку. Говорят, что план троп и ловушек на них был нанесен на бересте и хранился у жреца.
В капище за несколько веков должны были скопиться огромные богатства: археологическое серебро, драгоценные меха, золото в менетах и в изделиях, сотни маленьких и больших идолов — деревянных, медных, серебряных, костяных. Говорят, что там хранился идол Золотой Бабы. Шаман ежегодно ездил собирать дань с соплеменников, вымогал меха, драгоценности, оленей. Возил с собой этого идола и за целование его взимал дань.
Последний хранитель капища шаманил еще в двадцатых годах. Шел слух, что, собирая дары, он тайно спекулировал золотом и мехами, меняя все это на водку, и стал в конце концов алкоголиком. С его именем связывают убийство комсомольца, задумавшего развеять религиозный дурман вокруг Шаманихи и пропавшего без вести в тайге. Но на другой день шамана самого нашли полумертвого, с обмороженными руками. Начиналась гангрена. Врача не было на сотни верст вокруг. Простой пилой ему ампутировали кисти рук. Старик чуть тронулся, но остался жив. Однако шаманить бросил — что будешь делать без рук? Живет и сейчас где-то неподалеку, под присмотром старухи-дочери.
Историю Золотой Бабы я знала. Тимка дал мне тетрадь, куда заносил свои записи об этом идоле. За время похода, на привалах, я не раз перелистывала ее. Да она и сейчас со мной — толстая тетрадь в самодельном переплете. Я ее использую в качестве пюпитра.
— Шаманиха интересна для нас не только Золотой Бабой, — продолжал Тима. — Как-то в поезде я встретился с молодым геологом Петровым и записал от него рассказ о прекрасном штуфе горного хрусталя, несомненно пьезокварца, хранившемся у его деда, геолога. Этот штуф взят некогда с Шаманихи. Находка месторождения таких красавцев имела бы огромное значение. Вчера я случайно нашел одну штуку…
Ребята завопили от радости, когда Тимофей достал из рюкзака свернутый в трубку кусок бересты.
Тимка остановил их:
— Это все хорошо. Будущим летом мы обязательно пойдем на Шаманиху, обстоятельно подготовившись к походу. А сейчас… Сейчас создалось чрезвычайное положение, — продолжал он тихо и ровно, почти не волнуясь. — Сегодня утром на эту гору вышел человек. Он не знает тайны Шаманихи. И неизбежно погибнет.
— Какого рожна ему надо там, если прется в воду, не узнав броду? — заорал экспансивный Саша.
— Это другой вопрос. Но когда человеку грозит опасность, мы не можем пройти мимо. Не имеем права.
— Кто он? — спросил Петр, любивший всегда ставить точки над «и».
— Мальцев. Ярослав.
Тут ребята вскинулись. Особенно Василек:
— Этот первооткрыватель?! Ну его к поросятам! Подумаешь, гордый одиночка, всегда ходит один. За славой, за эффектом гонится…
— Прошлым летом в Забайкалье ребята нашли на вершине записку, — прервал его Саша. — «Посвящаю это первовосхождение Ей. Ярослав Мальцев». А вершинка-то плевая, на нее, наверное, десятки человек до него восходили.
Я похолодела. Тимофей насупился, и уши его заалели.
— Так ведь ему все равно ничем не поможешь, — обрадованно вмешался Петр. — Если он вышел сегодня утром, то предупредить его мы никак не успеем.
— Успеем, — сказал Тимофей. — Я пойду наперерез ему. Он наверняка пойдет по руслу речки, текущей от Шаманихи к селению. Здесь ему опасность не грозит. А вот когда он свернет сюда, — и он ткнул в карту, — тут может попасть в целую серию ловушек. Здесь я его и перехвачу. Если сейчас выйти.
Ребята снова загалдели:
— К лешему! Рисковать жизнью ради этого пижона! Да на кой ляд он нужен?!
— Сам запутался, пусть сам и выпутывается…
— Никто в его гибели виноват не будет.
— Будет! — прервал их Тимофей.
— Кто?
— Мы. Знали, что человек идет на гибель, и не остановили.
Наступила долгая пауза. Ее прервал Петро:
— Ну что ж, будем собираться…
Тимофей посмотрел на него теплым взглядом. И, видя, как Василек и Саша тоже молча потянулись к рюкзакам, сказал:
— А собираться не надо. Пойду я один.
— Как один?
— Почему?
— Мы ведь это так, Тимка, — не любим мы его, поэтому и наговорили такое. Конечно, пойдем все. Парни, собирайтесь!
— Нет! — твердо заявил Тимофей. — Как руководитель группы я не имею права вести вас в такой… неизвестный путь.
— Все равно. Пойдем хотя бы втроем, — волновался Саша. — Нельзя же так…
— И так нельзя… Короче говоря, давайте, ребята, я скажу слово, которым я не пользовался никогда, хотя имел на это право: я приказываю вам остаться.
И он, наскоро собравшись, ушел. Мы должны ждать сигналов: зеленой ракеты — когда он выйдет к Шаманихе, и красной — когда он, дождавшись Ярослава, повернет назад.
— А что ты молчала, Тимофая? — накинулся на меня Саша. — Тебя бы он, наверное, послушал. Идти так вместе!
Петро и Василек тоже смотрели укоризненно.
Что я могла им сказать?! Но, видимо, глаза мои о чем-то говорили, так как никто больше ко мне не приставал.
Но теперь основная опасность позади. Теперь можно…
12 февраля. 18 ч. 45..и.
Теперь можно… начинать все сначала: волнения, досаду, опасения, слезы. Даже эти записи — надо же чем-то занять руки и голову, успокоиться…
Два часа назад, когда я, радостная и тихая, дописывала последние строчки, Петро вдруг закричал:
— Тише!
Хотя, если не считать шелеста карандаша, кругом была космическая тишина. Он поймал на свой приемник сводку погоды.
— …На севере области ночью ожидается сильный буран. Ветер северный, до тридцати метров в секунду, с порывами до урагана, — спокойно читала дикторша.
Спокойно — о таком!!
Уже начинало темнеть. Мы с Петром, оглушенные сообщением, растерянно молчали. Радио передавало вальс из «Веселой вдовы».
Оживленные, раскрасневшиеся, с охапками дров, пришли Василек и Саша и, узнав, в чем дело, тоже сели молча — злые и сосредоточенные.
— Да убери ты эту музыкальную трепотню! — прикрикнул Саша.
Петро сбил настройку и, переключив диапазон, стал машинально вращать колесико настройки. Эфир сухо потрескивал далекими разрядами.
Но вот раздались отрывки чьего-то взволнованного разговора. Какая-то ведомственная станция, по-видимому геологической партии, передавала по радиотелефону предупреждение своему удаленному от базы отряду:
— Вылет вертолета запрещаю. Отведите в укрытие, поставьте на расчалки. Работы на буровой прекратить, людей отвести в безопасное место, предупредить о запрещении отлучаться куда-нибудь…
— Понятно… Понятно… — отвечал другой, очевидно, записывавший распоряжение.
— Надо идти, ребята! — прервал молчание Василек. — По проложенной Тимкой лыжне мы пройдем быстрее и успеем до бурана догнать и предупредить его. А то он будет еще ждать этого олуха до утра — красной ракеты до сих пор нет.
— А если лыжню переметет? У. Тимки был план, а у нас нет, — спросил Саша, уже складывая спальный мешок и выбрасывая из рюкзака все лишнее.
— Дальше пойдем по компасу, — вмешался Петро. — Вещей никаких не брать, пойдем налегке. Главное — скорость.
Они собирались как по тревоге, — быстро, но без суеты. Собралась и я, но Петро молча взял из моих рук варежки, откинул их в угол и сказал твердо, не допускающим возражений голосом:
— А ты останешься здесь. Для связи… и прочего. Выходить запрещаю: — И, уже мягче, добавил: — Не скучай, Тимофая! Скоро вернемся.
Полчаса назад они ушли. Молчаливые, озабоченные, но твердые и собранные. Ребята, ребята! Вы уже совсем мужчины.
А я… Бегут по щекам горячие соленые капли, в горле стоит застывший крик, руки не находят себе места… Я все-таки маленькая, слабая девчонка. Мне трудно.
Сообщение о буране кажется недоразумением, ошибкой, наконец — розыгрышем. За окном тихий, мирный вечер, изредка падают крупные пухлые снежинки…
12 февраля. 20 ч. 30.м.
Нет!.. Нет!!. Нет!! 1 Это не может… не должно случиться!
Самое главное сейчас — не распуститься, не зареветь, не запаниковать. Спокойно, Фаина! Надо унять противную мелкую дрожь, проглотить комок в горле, спокойно, деловито обдумать происшедшее и принять какое-то, единственно верное, решение. Пусть карандаш и бумага смирят хаос мыслей, помогут обрести твердость, так необходимую сейчас.