Но у нового Ба был запах. Очень слабый, едва различимый. Ноздри Ви шевельнулись. С рассветом на траве заблестела роса, и теперь тайный запах Ба сделался ощутимым. Раздражающий запах живого сохраняют те красноглазые, которых плешь обожгла недостаточно глубоко. Но это не запах пса. Так — Ви ощерился — пахнет живой человек.
Ви принюхался снова, лязгнул зубами и невольно поджал свой хвост: ему знаком этот запах. Это запах воспоминаний, которые плешь не убила. Это запах смертного ужаса, который испытывал Ви.
Он двигался следом за Ба. Запах делался все острее и заставил вспомнить слова, хранившиеся в золе его истлевшей души: «Ишь, присосался! Урод вислоухий. Дай-ка сюда мешок!.. А ну, пристрели его!»
Слова, слова, слова! Как много забытых слов!
Слова порождали ненависть. Ви ненавидит Ба?
Мир делался все светлее. Свет действовал разрушительно. Дальше бежать нельзя. Иначе Ви не хватит сил добраться до мертвой плеши. Он уже хотел повернуть, когда поднявшийся ветер донес до него новый запах. Ви остановился и посмотрел туда, откуда примчался ветер. Видел он очень плохо, но сумел различить человека. Тот стоял, прислонившись к дереву, и поигрывал прутиком. Ба двигался прямо к нему: не бежал, не пугал, не прыгал. Не хотел сломать ему шею. Ба — Ви сначала себе не поверил — полз к человеку на брюхе. А когда оказался рядом, стал лизать его ноги.
Солнце влезло на верхушки деревьев, насмехаясь над плешеродцем и лишая его возможности видеть. Ви, пошатываясь, двинулся в сторону мертвой плеши. Но запахи — запах смертного ужаса и запах того человека, к которому Ба полз на брюхе, — преследовали его. Даже тогда, когда Ви погрузился в спасительную черноту.
Ви проспал начало Охоты. Силы, съеденные рассветом, медленно возвращались. Но вместе с силами к Ви возвращались слова, много слов прошлой ночи: «А ну, пристрели его! Пристрели, кому говорю!» и то, что когда-то говорил ему старый Ба: «Двуногий убийца решил, что стал Хозяином Леса! Но на него найдется другой жестокий охотник».
Ви нравятся эти слова. Это красиво. А Ба, теперешний Ба, он таких слов не знает.
И Ви ненавидит Ба. За то, что Ба не так пахнет.
Ненависть к Ба нарастала по мере того как Ви ощущал: силы его прибывают. Он высунул влажный язык и выполз из плеши наружу.
Ви еще не знал, что будет делать. Пока он просто бежал, вынюхивая Охоту и стараясь не приближаться. По тому, как Лес задрожал, он понял: красноглазые взяли след и настигают жертву — ту, что наметил Ба.
Ви выскочил к водоему — чуть левее других.
Жертва, которую они гнали, лежала у кромки воды, ухватившись за камыши и дышала со свистом: хотела укрыться в озере, но, видимо, поскользнулась. А подняться на ноги у нее уже не было сил. Самое время — прыгать. Упавшую жертву можно сразу не убивать. Можно еще заставить ее закричать. Но красноглазые медлят. Словно какая-то сила пригвоздила их к месту.
Ви подбежал поближе и вскочил на поваленный ствол.
На открытом месте, между озером и плешеродцами, закрывая собою жертву, высился Белый Лось. Белый до слепоты. Он, угрожая, опустил свою голову и медленно двинулся на плешеродцев. Те, огрызаясь, попятились. Неожиданно Лось сделал рывок вперед, и сразу два плешеродца с пропоротыми животами отлетели в кусты. Раздался вой, срывающийся на визг. Плешеродцы скулили, выдавая свою собачью природу.
Ви спрыгнул с дерева и приблизился к стае. Ба должен что-то сделать. Что-то сказать охотникам.
Но у Ба в голове — пустота. Ви неожиданно понял: Ба растерял все слова. Только два, как тяжелые камни, катались в мозгу у Ба: «Белый Лось! Белый Лось! Белый Лось!» Человеческий запах Ба сделался ощутимым. Шерсть на загривке Ви встала дыбом:
— Это Ба виноват! Он неправильно выбрал жертву. Он — пустое дупло. Он ничего не может, — Ви посылал слова в головы красноглазых.
Те обернулись, отыскивая его взглядом.
— Я покажу настоящую жертву. Я буду вашим Ба. Сердце получит тот, кто настигнет добычу первым. Смерть врагу — человеку!
— Смерть врагу — человеку! — отозвались ему уцелевшие. Слова оказались понятными, точными и вдохновенными.
Ви развернулся и побежал, не оглядываясь. Стая двинулась следом за ним. А он уже знал, как страшно отомстит знакомому запаху — запаху смертного ужаса.
Ба бросился следом за стаей. Ба пытался прорваться к Ви, но его оттеснили другие, ощерившись и рыча. И Ви со сладостным чувством понял: бывший Ба разгадал его план и — испугался. Ви почувствовал в воздухе привкус чужого страха. Ви почувствовал сладость в пасти — это лучше, чем свежая кровь. Лучше, чем плоть добычи. Вот в чем истинное призвание красноглазых охотников: мстить, вызывая страх!
Ви уверенно вел свою стаю. Он знал, что в знакомом месте увидит того человека, которому служит Ба, — и увидел его. Тот его тоже увидел и сначала не испугался. Потому что не понял…
Ви готовился прыгнуть. Но бывший Ба прыгнул раньше — невозможным огромным прыжком преодолел расстояние между стаей и человеком. Бывший Ба и Ви столкнулись в прыжке.
Ви отлетел назад. Бывший Ба стоял, закрывая собой человека. Шерсть его страшно вздыбилась, он оскалился и зарычал. Но уже проиграл. Он забыл о том, что слова могут быть страшнее зубов. Он чувствовал себя псом. Псом — не Хозяином Леса.
Глаза у Ви вспыхнули гневом:
— Этот пес не помечен плешью. Разорвите урода на части!
Ба убили не сразу. Он отчаянно сопротивлялся и дал человеку уйти.
Но Ви не тревожился по поводу этой жертвы. Он нанес последний удар и на правах убийцы выел сердце прежнего Ба. После этого стая пустилась в погоню. Человек метался по Лесу. Видимо, он заблудился. Новый Ба наслаждался человеческим страхом, смаковал смертный ужас, впитывал его кожей. Но решил отказаться от простого убийства. Они могут загнать человека в мертвую плешь. Плешь получит новую пищу и родит на свет плешеродца.
Глава одиннадцатая
— Правитель! Они бегут! Мы обратили их в бегство!
Ураульф не обманывался: эта победа — мнимая. С начала войны им с огромным трудом удавалось удерживать ящеринов на выжженной полосе, которую те захватили до прибытия островитов. Но прогнать их, разбить окончательно не удавалось. По вечерней прохладе, перед сменой светил ящерины теряли в силе, становились медлительными, и воины Ураульфа могли отбивать их атаки. Ночью наступала короткая передышка. Но как только красное Солнце выбиралось на Небо и накаляло землю, в мареве на горизонте появлялись новые ящерины. Они сражались беззвучно, умирали хладнокровно, убивали безжалостно. В их круглых желтых глазах отражался только песок. Раскаленный песок.
И они несли с собой зной — мучительный, неодолимый. Это было страшнее всего. От дыхания ящеринов трава становилась жухлой, листья скручивались и желтели, мелкие лужицы пересыхали. Ящерины могли отступать — зной же не отступал. Он накапливался под корою высушенных стволов, в помертвевшем подлеске, в трещинах по краям еле живого болотца.
Без помощи Ветра защитники острова не выстояли бы ни дня. Ветер боролся со зноем, делал его терпимым — но не мог сражаться без передышки. Он слабел и терял свою свежесть, пропитывался гарью. Его требовалось отпускать. Ветер летел на Север, кувыркался в снегу, погружался в талые воды, впитывал холод и влагу…
И он не всегда успевал вернуться к началу битвы. Тогда Ураульфу казалось, будто он один на один борется с Полупустыней…
В пустом безнадежном небе висело красное Солнце. Жар нагревал доспехи. Стремя обжигало ступню сквозь подошву. Пот заливал глаза, а ящерины все напирали.
— Ураульф, ты не выстоишь! Отступай, Ураульф!
Это кто-то сказал? Или ему послушалось?
— Твои люди слабеют! Они изнывают от жажды. Отступай, Ураульф!
Мелкие Духи! Прочь пошли, окаянные!
Если воины Ураульфа отдадут ящеринам рощу, это будет началом конца. Ураульф представил: вот загораются кроны деревьев. Огонь, взлелеянный зноем, поддержанный засухой, въедается в плоть стволов и ищет новые жертвы. А Полупустыня следит за пожаром своим красным глазом… Ради этого он остался в Долине Лосей?
— Не лукавь, Ураульф! Долина — это проклятье. Разве ты хочешь вернуться? Ты решил умереть! Твоя смелость — осколок льдины, тающий в грязной воде. Тебе опостылела жизнь! И ты не жалеешь жизни тех, кто рядом с тобой. Нет? Тогда отступай!
Кто-то рядом упал с коня. Ураульф краем глаза увидел: островит, совсем молодой, с кровоточащими губами. Ему уже не поможешь…
— Правитель! Ящерины прорвались на левом фланге.
Это голос воина, а не мелкого Духа.
— Пошлите в лагерь гонца. Пусть пришлют подкрепление.
— Подкрепления нет.
— Как нет?
— Резервный отряд отправился к правому флангу. Правый фланг очень близко к ручью. Вы велели беречь ручей…
Да, велел. Ручей обмелел. Но это источник влаги. А влага — источник жизни. Источник силы для тех, кто защищает остров. Неужели ему придется дать сигнал к отступлению? Роща или ручей?
Ураульф свалил подвернувшегося ящерина: надо принять решение…
— Смотрите! Смотрите! Подмога!
Со стороны ручья появилось зеленое облако стрел — и через мгновение каждая нашла себе ящерина. Зеленохвостые стрелы! Те, что не знают промаха!
— Это Лесной дозор! Арбалетчики Коварда!
Арбалетчики врезались в самую гущу боя, выпуская стрелу за стрелой:
— Да здравстует Ураульф, Говорящий с Ветрами!
— Вперед! За Долину Лосей! — Ураульф мгновенно забыл, что хотел отступать.
Поле битвы накрыло новыми волнами схваток. Меч Ураульфа опускался и снова взлетал.
— Где же Ковард?
Коварда не было видно. Зато Ураульф заметил незнакомого всадника на невысокой лошадке со знаменем Белого Лося. Всадник быстро носился по полю, появляясь то тут, то там, и полотнище трепетало даже в отсутствие Ветра — Белый Лось казался живым:
— Смотрите! Смотрите, как скачут воины Ураульфа!
Вернулся Северный Ветер — свежий и обновленный. Ящерины не дотянули даже до смены светил и обратились в бегство.