Ветер взметнул портьеры и ворвался внутрь комнаты, вдогонку солнечным лучам.
— Ни в коем случае, Анна Петровна! — торопливо возразил Алексей Валерьевич. — Мне намного лучше. Мы так близко подошли к разгадке тайны!
Он попытался вставать, но Анна тут же подхватила его и усадила обратно.
— Тогда продолжим, но читать, как вы выразились “историю” моего прадеда буду я, — сказала она решительно, садясь напротив. — А вы пока насладитесь чаем.
Старинная тетрадь снова оказалась в ее руках. В этот миг, девушка почувствовала как кожа ее рук вспыхнула и на ней проступили пятна крови. В нос ударил запах гари и пороха, а бедро ее ноги заныло от острой боли, будто его разорвало изнутри. Анна поморщилась. Захотелось отбросить тетрадь подальше, а самой убежать в свою комнату и забраться под кровать — как делала в детстве. Но вместо этого, Анна глубоко вздохнула, разгоняя видения, и, гордо выпрямив спину, открыла тетрадь, быстро пролистнув сам договор.
Склеенные листы содержали записи сделанные чернилами. Они напоминал днивник. Торопливые, но ровные строчки написаные твердым размашистым почерком, сменялись неровными, в которых буквы разбегались в разные стороны и между словами были большие расстояния. Складывалось впечатление, что дневник, не содержащий дат, был написан в разные периоды жизни человека. И этот человек к концу записей был сильно напуган. Анна бросила взгляд на Алексея Валерьевича, который еле сдерживал себя, чтобы не поторопить девушку. И, перебарывая свой страх, сосредоточившись на тетради в ее руках, начала читать.
Первая запись.
Я жив. Жив. Провидение услышало меня. Господи, как хорошо дышать и не чувствовать невыносимую боль, которая изматывает, заставляет выть от предчувствия приближающейся смерти. Я дышу полной грудью и могу встать и идти. Ха-ха. Да я могу идти вперёд. Наверное, мне все привиделось, ведь если бы я умирал, то меня бы уже не было на свете. Вон, Петрович ещё вчера рассказывал, что к умирающим приходит демон и предлагает сделку. Но соглашаться нельзя, а то впоследствии можно лишиться большего. Думаю, после его страшилок, мне всё и почудилось… А бой то уже закончился. Интересно, кто победил? Хотя о чем я, конечно, мы…
Странное чувство — я один, среди покойников. Никто не откликается на мой зов. Ничего, сейчас огляжусь и найду наш лагерь. Самое главное, я жив…
Вторая запись.
До лагеря добрался к следующей ночи — далеко ушли. Много наших погибло, да и раненных не меньше. Когда я окликнул Петровича, он шарахнулся от меня, закричал и с выпученными глазами стал пятиться. Говорит видел, как в меня снаряд попал. Думал помер я, поэтому и искать не стал. Я обиделся, а он: “Глянь, на свой мундир. Он весь разорван, точно тебе в живот шандарахнуло.” Я осмотрел себя — сам цел, а одежда вся в лохмотьях и в крови. Хотел ему рассказать, что привиделся мне человек без лицах Да решил не буду. Я то знаю, что все это мне померещилось. Главное, я жив!
Третья запись.
То что сегодня произошло, не поддается объяснению, если только… Даже думать об этом не хочу. Но по порядку. Я уже несколько месяцев как дома. Отец помер тем летом, а мать совсем разум потеряла — боится меня, словно я прокаженный. За дверью прячется. Несколько раз за попом посылала, жаловалась ему, мол не сын ее вернулся, а антихрист. Батюшка оглядел меня, да перекрестил. “Крепись, говорит. Мать твоя уж не верила, что ты вернёшься. Вот умом и тронулась”. А я, грешным делом, слова его мимо ушей пропустил — обрадовался сильно. Раз уж поп изменений во мне не нашел, значит точно тогда мне все померещилось.
Написать то не об этом хотел, а о чуде. Недавно наследство получил. Огромное. Наш род то знатный, да обедневший. Усадебка совсем скоро развалится. Думал, как жить? А тут. Неожиданно двоюродный дядя отыскал меня. У него сын погиб ровно в том самом сражении. Может это и странным кому-то покажется, но думаю счастливый случай просто. Так что я теперь богат.
Четвертая запись.
Сегодня меня наградил сам царь. Говорят я в том бою заслонил его собой. Не помню такого, но им видней. Теперь я при дворе. Обязанностей навалили. А когда мне — усадьбу перестраиваю. А что — деньги есть…
Пятая запись.
Заснуть сегодня не мог. Как то все гладко идёт. Все что хотел сбылось — жизнь, богатство, слава. А на душе тревожно. Все время думаю о Тени. Может оно, конечно, и померещилось тогда, но кровью то я договор зачем-то написал? А вдруг это правда было. И я согласился, вот ведь моя подпись стоит. Тогда выходит Тень свою часть договора выполнила. А моя в чем заключается? Получается забыл я. А ведь Петрович говорил: “соглашаться нельзя, а то впоследствии можно лишиться большего”. А чего “большего” не понятно.
Шестая запись.
Мне кажется я вспомнил… Сегодня случайно порезался. Кровь хлынула так, будто это вовсе не порез был. Мне б лекаря вызвать, а я застыл на месте и в льющейся крови будто увидел написанные слова: “Все будет выполнено в обмен на то, чтобы каждые сто лет, начиная с твоих детей, все наследники, рожденные в твоем роду, отдавали по требованию близнеца, родившегося первым, когда ему исполнится четырнадцать.”
Очнулся — крови и нет вовсе. Глянул на палец, так там и пореза нет. Только мать кричит и пальцем в темный угол показывает. А там будто кто-то прячется. Меня аж горячая волна окатила. Может родительница моя и не сумасшедшая вовсе. Может Тень всегда рядом со мной находилась. Перекрестился и побежал в кабинет. В тетради договор тот нашел и обомлел, то что было скрыто под пятном крови теперь проявилось…Неужто Тень напоминание мне сделала — пора мол должок отдать.
Нечего отдавать. Не женат я, а теперь видно и не судьба мне семью завести. Так тому и быть.
Седьмая запись.
Маменька умерла тихо во сне. Уж пять лет назад. Один я. Усадьбу выстроил и успел переделать. Служба при дворе тоже спасает от мыслей. Но думы часто подступают — зачем мне все это, если некому будет оставить. Наследника то нет.
Грустно и одиноко.
Восьмая запись.
Лизонька вошла в мое сердце нежданно. Все время думаю о ней. Представляю как она сидит в гостинной и вышивает. Или счастливо смеётся, устраивая бал в нашей великолепной усадьбе. Решено, женюсь. Глупо лишать себя счастья. Уж я не молод. Не могу жить без нее. Одно меня тревожит — проклятый договор. Хотя, когда это было. Столько лет прошло. Точно померещилось мне тогда.
Девятая запись.
Счастлив ли я? Безумно. Лизонька ничем не разочаровала меня. Она окрылила меня, забрав мое сердце в свой плен. Я все готов бросить к ее ногам, лишь бы слышать ее серебрянный голосок, чувствовать прикосновения ее ласковых рук, ощущать неповторимый аромат ее тела. Обожаю смотреть на ее затылок, когда она вышивает или играет на рояле. А когда танцует, я просто схожу с ума от ее грациозных движений. Лизонька- моя жизнь.
За завтраком потупив глазки в пол, она зарделась и созналась почему последнее время ей нездоровится. О радость. Я буду отцом. Я смогу подержать мою кровинушку на ладони. Покажу ей мою гордость — великолепную усадьбу. Я бесконечно счастлив.
Десятая запись.
Ночью я проснулся от страшного видения: жуткая Тень стоит за моей спиной и обняв своими темными руками шепчет мне в самое ухо: “Пора выполнить свою часть договора.” Я и закричал.
А тут на половине Лизоньки крик раздался, аж сердце зашлось. Видать время пришло рожать. Лишь бы все прошло гладко. У меня будет наследник!!! Господи, помоги.
Одиннадцатая запись.
Вот она кара. Достигла все же меня. Прости меня, Господи. Что я сотворил. Нет мне пощады — собственными руками лишил себя счастья. Умерла моя Лизонька. Не выдержала родовой горячки. Ничего не помогло — ни деньги, ни слава. Прости меня любимая. Как я буду жить без тебя? А они, кровинушку мои. Что теперь делать? Слезы и страх обжигает душу. Бежать. Нам надо бежать. А Тень- то, Тень тут как тут. Бродит по усадьбе, руки потирая от удовольствия. В каждом темном углу, за каждой партьерой прячется… Что делать?
Двенадцатая запись.
Сам во всем виноват — самому и исправлять. Но разве Тень допустит — вон рядом стоит, глазами зыркает. Тю, да нет у нее глаз. И носа, и рта. Это и не Тень вовсе, а Человек в черном плаще и широкополой шляпе, а вместо лица — темная маска. Ничего. Перехитрю его. Выдерну листки из тетради моей с договором нашим и подожгу их. Да хоть в камине. Вон как огонь занялся. Гори и будь ты проклят. Не отдам Митеньку. Ни за что не отдам… А качерга то, какая горячая. Сейчас полено подброшу и покончу с этим…
Тринадцатая запись.
Давно в тебя не заглядывал, тетрадь ты моя служивая. Да и что писать тут… Страх поселился в сердце, а в душе пустота. Всего годик остался до четырнадцатилетия Митеньки и Николая. Они…в надёжном месте. Никто не знает. Даже я. Время придет — сообщат мне. Один я тут…Хотя нет. Он со мной…Всегда по мной. Договором тычет мне в глаза. А листы то кровью написанные, не горят. Уж сколько пробовал. И развал, и резал. Даже жевал один раз. А им хоть бы что — утром они опять на месте, будто и не трогал я тетрадь эту проклятую. Уж сколько просил вечного моего спутника меня забрать. Мол, верни все как было. Пусть я погибну в том бою. Только не трогай наследника моего…Вон смеётся он, да головой крутит. А я его боюсь. С каждым днём всё больше. С каждым часом сильнее… Не верю. Все равно не верю…Померещилось мне тогда… Эх Петрович, накаркал ты про темного человека. Это ты во всем виноват…
Четырнадцатая запись.
Страшный день. Уж четырнадцать лет, как нет моей Лизоньки. Моего цветочка любимого. Но она не умерла. Нет. В розу превратилась. Вон в ту красную, у которой лепестки окаймлены траурной ленточкой. Она это. Точно вам говорю.