Легенда старого Чеколтана
ПОДВИГ ВПЕРЕДИ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Где-то разрезают зеленые волны форштевни дозорных кораблей, вглядываются вахтенные в синюю даль, гуляют над морем ветры. А здесь, в учебном кабинете, тихо, спокойно. Приборы, торпеды, мины зачехлены, макеты и схемы задернуты занавесками.
У широкого окна — стол. Над ним склонился человек. Голова темноволосая, с задорным хохолком на макушке. На плечах погоны лейтенанта корабельной службы — с черным просветом. А в руке рейсфедер. Самый обыкновенный, чертежный. Выводит Виктор Шорохов на большом листе ватмана условные значки принципиальной схемы контактной якорной мины. Работает без особого увлечения, и текут неторопливые мысли:
«Н-н-да, служба… Точки, линии, кружочки… Контакты, каналы, взрыватели… Лейтенант флота, минер… Нечто среднее между канцелярской крысой и лаборантом!..»
Вздохнул лейтенант, отложил рейсфедер, пригладил непокорную прядь волос — и к окну. А за окном — словно другой мир: там море. Синее-синее. И чем дальше от берега, тем синее, а у самого горизонта, затканного фиолетовой дымкой, оно сливается с небом, таким же синим. И даже здесь, за двойными рамами, Виктору кажется, что он вдыхает воздух, настоянный на море и солнце.
Море спокойно, только изредка кинет ветер на синее зеркало пригоршни ряби, и тогда вдруг замечутся, затанцуют светлые зайчики на потолке кабинета.
Спокойно море, но под окном с тихим шелестом набегают на гальку пологие волны наката, негромко плещутся в прибрежных скалах, и кажется, будто это дышит седой, добродушный, усталый великан.
Из бухты выскочил катер; как-то по-особенному задорно ревя моторами, помчался к далекому горизонту, разбрасывая в стороны брызги и пену. Шорохов стоял и глядел на все уменьшающийся катер, пока тот не превратился в темную точку на белой пенистой полосе. А потом и точка исчезла.
Стоял Шорохов, смотрел на опустевшее море, думал:
«А для катерников горизонт не замкнулся, вместе с ними уходит вдаль… Эх, если бы!..»
Если бы!.. А завтра занятия группы старшин в кабинете — схему нужно подготовить. Снова вздохнул лейтенант, взял в руки рейсфедер, склонился над чертежами. Потом взглянул на часы.
«Скоро ужин… Завтра закончу», — решил и, накрыв схему и инструмент листом бумаги, вышел из кабинета.
Налево — бухта. У приземистого эллинга видны мачты катеров с обвисшими вымпелами — тихо. Но мачты раскачиваются, выписывая немыслимые восьмерки, — наверное, какой-то катер развел волну. Направо — здание, где размещаются штаб и службы части. Вон видны окна минно-торпедного отдела; капитан третьего ранга Рыбаков, наверное, еще там. А прямо — памятник Боевому катеру.
Стремительно вздыблен нос, нацелены в небо крупнокалиберные пулеметы. Кажется, вот-вот винты судна вспенят расстилающееся перед ним море и далеко в стороны разлетятся брызги усов…
Да нет, катер поставлен на постамент. Навечно. За боевые заслуги. Теперь ему всегда стоять здесь, на берегу. Что ж, он свое отходил. И не зря жег бензин, не зря пенил воду — об этом говорят и звезды на рубке, и пробоины на бортах, залатанные и аккуратно закрашенные.
Да, этому катеру не зазорно стоять на берегу, а вот…
Поправил лейтенант Шорохов фуражку, застегнул крючки на воротнике кителя, зашагал к проходной. По пути заглянул в Комнату боевых традиций — сюда он хотел сходить еще в день прибытия в часть — да увидел там плотного приземистого мичмана и двух женщин. Одна пожилая, в низко повязанном темном платке, из-под которого видны были только большие скорбные глаза. Другая — молоденькая, стройная, с тяжелым узлом светлых волос, оттягивающих голову назад. Они мельком взглянули на Шорохова и продолжали слушать.
— Как же — вспоминаю!.. Заметный был хлопец, — говорил мичман чуть хрипловатым, точно простуженным голосом. — Хотел я его в нашу команду перетянуть. Как же — комплекция у него подходящая. Да отпросился, перевели в морскую пехоту… Это вроде бы в конце лета или, пожалуй, в начале осени было…
— В сентябре я письмо получила… Последнее…
Нагнула голову женщина, торопливо развернула беленький сверточек. Показалась тоненькая стопочка военных писем-треугольничков, пожелтевших от времени.
— Вот это…
Развернула один треугольник и, не глядя на него, заговорила мерно, будто читая:
— «Перевели меня, мама, в другую часть. Теперь я вам, может быть, не скоро напишу — дела такие намечаются, что будет не до писем. Только вы, мама, не беспокойтесь, все идет хорошо…»
Подняла голову, а на лице, кажется, одни глаза — большие, глубокие, тоскующие.
— Письма-то его я на память знаю, — словно стесняясь этого, прошептала женщина и поднесла концы платка к глазам.
— Не надо, мама, — взяла ее за руку молодая, и в ее голосе послышались горечь и та же тоска.
«Не до меня тут…» — подумалось Шорохову, и он незаметно вышел из помещения. Куда теперь?
Миновал проходную, поприветствовав дежурного. Остановился в нерешительности. Давно ли — еще и недели не прошло — как впервые он подошел к этой проходной. Ничего не изменилось за эти дни. Все так же стоит выкрашенный в черный цвет пустой корпус трофейной магнитно-акустической мины и рядом с ней огромный якорь адмиралтейского типа. Якорь настоящий, не раз опускавшийся на дно моря — об этом говорят и стершиеся о грунт лапы, и изъеденный морской водой и древоточцами шток. Может, он был на одном из кораблей парусного флота, затопленных в Севастопольской бухте? Кто знает… Ведь именно такие якоря были на парусниках.
«В отставку старик пошел», — подумал тогда лейтенант, да и теперь с уважением взглянул на якорь.
Да, за эти дни ничего не изменилось, а настроение…
…Кто в детстве не мечтал о подвигах? У Виктора Шорохова, как, впрочем, и у его друзей, эта мечта была неразрывно связана с морем. Может быть, в этом сыграла свою роль картина «Гибель «Орла»? Привез ее как-то по весне киномеханик да и застрял в селе из-за бездорожья на целый месяц. Крутил картину, от нечего делать, через день. И кому-кому, а ребятишкам повесть о гибели «Орла» и о возвращении его к жизни не надоедала.
Когда, наконец, установилась дорога и киномеханик уехал, ребята долго скучали, как всегда скучаешь о хорошем друге, и потом нередко в заводях местной таежной речушки виделись им просторы океана.
Во время войны друзья вырезывали и подклеивали в альбомы каждое сообщение о выдающихся подвигах, но предпочтение все же отдавали морякам. И, конечно же, каждый мечтал сам совершить подвиг, но что поделаешь, если жили они в далеком сибирском селе? Не раз они обращались в военкомат с просьбой отправить на фронт, а однажды даже пытались убежать. Но и то, и другое окончилось безрезультатно.
И все же мечта Виктора о море сбылась. После окончания десятилетки ему в военкомате предложили поехать в минно-торпедное училище. Согласился. Конечно, хотелось бы стать водолазом, но мины и торпеды такое оружие — никогда не устареет.
Учеба, практические плавания… Пришлось даже несколько раз на траление сходить. А потом выпуск, назначение в часть. Всю дорогу Шорохову не давали покоя мысли: куда его назначат, что ему придется делать?
«Ничего, в море мин еще немало… Загорать не придется!» — к такому выводу в конце концов пришел лейтенант.
В городе задерживаться не стал — еще, мол, успею осмотреться — и прямо в часть. Обезвреженная мина и якорь-ветеран у проходной еще более подняли и без того отличное настроение Виктора. Вот уже и все формальности, связанные с прибытием в часть, остались позади. Теперь главное — служба. У двери кабинета флагманского минера он чуть-чуть, так, чтобы не нарушать требования Устава, сдвинул фуражку набекрень, одернул тужурку, поправил галстук, кортик, постучал и шагнул в кабинет.
— Товарищ капитан третьего ранга! Лейтенант Шорохов, выпускник минно-торпедного училища, прибыл для прохождения службы!
Офицер встал, вышел из-за стола, слегка сутулясь, сделал несколько шагов навстречу Шорохову и протянул руку.
— Рыбаков, — несколько глуховатым голосом сказал он.
У Шорохова даже дух захватило — капитан третьего ранга Рыбаков! Так вот с кем ему придется служить…
— Садитесь, товарищ лейтенант, — пригласил Рыбаков.
Шорохов, не спуская глаз с Рыбакова, машинально опустился на стул. Ему просто не верилось, что вот этот высокий, худощавый, чуть-чуть сутулящийся, словно от привычки всегда смотреть вниз, офицер и есть капитан третьего ранга Рыбаков, человек, о котором курсант военно-морского училища Виктор Шорохов много слышал, много читал, причем не только в очерках о боевых подвигах моряков — имя Рыбакова встречается и в учебниках по минному делу.
А вот если бы встретил его просто так, на улице, даже и внимания не обратил бы — такой же человек, как и многие. Высокий рост? Что ж, среди морских офицеров немало есть высокого роста, причем почти все высокие люди немножко сутулятся. Лесенка орденских планок на груди? У бывалых моряков не редкость и Звезда Героя. Разве только разбавленные сединой волосы да мелкая сетка морщин вокруг глаз могли бы сказать многое, но ведь этого при мимолетной встрече можно и не заметить.
А теперь вот лейтенант Шорохов сидит рядом, лицом к лицу с Рыбаковым, будет служить вместе с ним, у него в подчинении.
— Значит, решили стать минером? — спросил Рыбаков.
— Так точно, товарищ капитан третьего ранга.
— Что ж это вы выбрали такую специальность? Она не только на войне, но и в мирное время опасна.
Что мог ответить на это Шорохов? Не рассказывать же сейчас о своих детских мечтах. Ответил, слегка потупившись:
— Нравится мне это дело…
— Нравится? — переспросил Рыбаков, и в его спокойных серых глазах мелькнул огонек улыбки. Может быть, он вспомнил свою юность? Ведь и он когда-то грезил о далеких морях, смелых походах, подвигах. Подавив вздох, спросил: — Вы, конечно, знакомы с образцами наших и зарубежных мин, их устройством.