За столом, на котором стояли стаканы с чаем, вазочки с вареньем, печенье, сидели капитан первого ранга в отставке Буранов и девушка лет пятнадцати-шестнадцати. Лицо ее показалось Виктору знакомым:
«Что такое, в городе без году неделя, а кругом знакомые лица мерещатся?..» — подумал он.
— Знакомьтесь, это моя жена, — представил Рыбаков.
— Елена Михайловна, — протянула хозяйка руку.
— Моя дочь.
— Ирина, — встала из-за стола девушка и улыбнулась так, словно и в самом деле была знакома с Виктором.
— Александр Александрович…
— С этим молодым человеком мы уже знакомы, — сказал капитан первого ранга, вставая и протягивая руку. Говорил он вроде негромко, но густой бас наполнил всю комнату.
— Нужно сказать, любознательный и храбрый молодой человек, — выражаясь несколько витиевато, хвалил Виктора Буранов. — В прошлый шторм…
Ирина умоляюще взглянула на Шорохова и незаметно прижала палец к губам.
«Так вот оно что! — подумал Виктор и кивнул головой. — А отшлепать за своевольничанье все-таки следовало бы…»
— Садитесь к столу, — прерывая разговор, пригласила Елена Михайловна.
Когда все уселись, Рыбаков сказал, обращаясь к капитану первого ранга:
— Вот лейтенант предлагает в учебном кабинете оборудовать уголок истории минного оружия в России.
— Похвально, очень похвально. Историю нужно знать, но, к сожалению, знаем мы ее очень плохо…
— Наша историчка тоже…
— Ирина, ну как ты говоришь?
— Прости, мама, мы так зовем нашу учительницу. Она тоже говорит, что свою историю мы знаем очень плохо…
— Вот видите, оказывается, это не только мое мнение, — улыбаясь в прокуренные усы, пробасил капитан первого ранга. — Действительно много, очень многого мы не знаем. Междоусобицы, татарское нашествие, войны уничтожили следы прошлого. Но ведь и о наших днях разве все нам известно? Можно сотни примеров привести. Да вот один. Техник путей сообщения Михаил Петрович Налетов силою обстоятельств попал в 1904 году в осажденный Порт-Артур, был свидетелем гибели от взрыва мины броненосца «Петропавловск», на котором погиб адмирал Степан Осипович Макаров. После этого Налетов решил сделать подводный минный заградитель, чтобы скрытно ставить мины на путях следования японских кораблей…
Шорохов читал о Налетове, но, как ни странно, во всех книгах встречал только упоминание о нем. И сейчас он слушал, боясь пошевельнуться, чтобы не пропустить ни слова.
— Представьте, техник путей сообщения, а взял на себя такую задачу, — продолжал Буранов. — И выполнил, построил заградитель, испытал, только использовать его не пришлось — Стессель и компания сдали Порт-Артур. Пришлось заградитель взорвать. Но мечту о нем Михаил Петрович не оставил — сразу же после войны начал проектировать новый заградитель, да не в 25 тонн, каким был первый, а в 740 тонн водоизмещением. Строился «Краб» — так назвали этот заградитель — в Николаеве. Сколько рогаток было на его пути — не перечесть, семь лет тянулось строительство. И все же вошел в строй — ставил минные заграждения. На его минах немецкий крейсер «Бреслау» подорвался. У Налетова много других изобретений, умер он совсем недавно, в 1938 году, почти семидесятилетним стариком, работая до последнего дня. А что мы знаем о нем? Шесть строчек в Большой Советской Энциклопедии, причем даже даты строительства «Краба» там указаны не точно. Да еще в некоторых книжках по развитию подводного оружия он упоминается, вот и все.
Буранов вынул из кармана обкуренную, уже знакомую Шорохову трубочку, повертел ее в руках, снова спрятал.
— Скажите, мол, это пример полувековой давности? Хорошо, вот более свежий. Мы все, за исключением разве Ирины, современники его. Возьмите случай с партизанским отрядом Дубовика. Расскажите-ка об этом, Алексей Петрович!
— Собственно говоря, я ничего не знаю, — отозвался Рыбаков.
— Ну, как же! — воскликнул Александр Александрович. — В период оккупации здесь, в горах, был создан небольшой партизанский отряд. Возглавил его замечательный человек, бывший моряк, один из героев гражданской войны Иван Иванович Дубовик. Когда был создан объединенный штаб партизанских отрядов, Дубовику приказано было переправиться на Большую землю, и сделать это поручили Алексею Петровичу…
— Когда наш катер, — начал Рыбаков, — подошел к условленному месту, я на шлюпке с двумя матросами направился к берегу. Там есть небольшая бухточка, даже не бухточка, а так — крохотный заливчик. Вот и берег. Мы даем условный сигнал, получаем ответ и в ту же минуту видим вспышку, похожую на выстрел из пистолета. Почти мгновенно вслед за этим громыхнул взрыв. После этого мы несколько раз подавали сигналы, но ответа не получили. На следующую ночь обследовали берег — ничего, кроме опаленных взрывом скал. Что там случилось, куда делся Дубовик — неизвестно.
— А вот еще один случай, — снова заговорил Буранов. — Однажды при разборе захваченных у фашистов архивов я встретил запись о том, что небольшая самоходная баржа вышла в «Зет». Затем попались еще несколько документов об этом же. Выяснилось, что некоторые баржи грузились взрывчаткой. Потом нашли копию препроводиловки о том, что направляется в штаб Гиммлера отчет о какой-то лаборатории «Зет». Отчета найти не удалось. Возможно, лаборатория «Зет» и пункты назначения барж со взрывчаткой — одно и то же. Но где находилась эта лаборатория, чем она занималась — пока неизвестно.
— Неужели и узнать о ней ничего нельзя? — спросила Ирина.
— Пока — ничего, — развел руками Буранов.
Он, виновато взглянув на хозяйку, закурил-таки свою трубочку и, пустив клуб дыма к потолку, продолжал:
— Вот и о судьбе Федора Тарасовича Иванченко…
При этих словах Шорохов вздрогнул и пристально взглянул на капитана первого ранга.
— …ничего не смог узнать. Я многих из этого отряда знал, некоторые товарищи вспоминают огромного, почти саженного роста моряка. Но какова его судьба, что с ним случилось — неизвестно. Теперь я даже не знаю, что и сказать той девушке. Да не так девушку жаль, как ее мать — сильно она убивается о сыне…
— Оля тоже очень хочет выяснить все о судьбе брата. Она из-за этого и на практику приехала сюда, — вставил Виктор.
— Оля? Да, да, ее так зовут… Так, значит, вы познакомились с ней?
Познакомился! Да теперь он и минуты не может прожить без того, чтобы не подумать об Оле. С каким нетерпением он всегда ожидает встречи с ней, и когда находится около — кажется, ничего для него больше не существует. Да и без нее он старается все делать так, как будто она находится здесь же, рядом, наблюдает за каждым его движением. И, может быть, поэтому в последнее время все так спорится в руках Виктора.
А вчера… Вчера они, как обычно, встретились на набережной Приморского бульвара. Виктору так много хотелось сказать Оле, но от волнения он не мог подобрать слов. Оля стояла рядом и тоже молчала, а он все время мысленно повторял: «Сейчас скажу… Сейчас скажу!» — и продолжал молчать.
Внизу плескалось темное море, едва заметный ветерок овевал лица. Вдали неожиданно замигал огонек — корабль передавал на рейдовый пост сигналы. Это словно придало решимости Шорохову. Он повернулся к Оле, положил ей руки на плечи и прошептал едва слышно:
— Оля!.. Оля, я люблю тебя. Я больше не могу без тебя, не могу, чтобы не видеть тебя, твоих глаз, не слышать твоего голоса…
Сказал и оробел. А Оля спрятала лицо у него на груди и молчала. Виктор гладил ее волосы, целовал шею и беспрерывно спрашивал:
— Ну, а ты? Ты любишь?..
— Что ж, в этих делах, как говорится, советчиков нет, но девушка мне понравилась, скромная… — продолжал Буранов.
— Ирина, тебе нужно еще к экзаменам готовиться. Иди, дочка! — перебила его Елена Михайловна.
Девушка встала, сказала всем «до свидания» и ушла в другую комнату.
Мужчины еще долго разговаривали, вспоминая дела минувших дней, бои и походы, живых и погибших друзей. Впрочем, вспоминали только Рыбаков и Александр Александрович, а Елена Михайловна и Шорохов слушали, и Виктор не раз и не два пожалел, что он поздно родился и ему не пришлось участвовать в боях вместе с сидящими с ним за одним столом офицерами.
— Я сейчас пишу книгу о боевых делах нашего флота, — говорил Буранов. — Не знаю, удастся ли мне закончить ее. Помогайте мне, друзья!.. Записывайте все, что услышите или узнаете о боевых делах моряков, об их подвигах… А тебе мой наказ, — взглянул он на Рыбакова, — напиши книгу о минерах. Кому, как не тебе поведать о них миру!..
— Да некогда же…
— И умереть будет некогда. Собирай материалы, записывай все, что помнишь, все, что знаешь. Пригодится.
Потом Рыбаков и капитан первого ранга подбирали книги по истории минного дела. И уже когда Шорохов собрался уходить, Рыбаков сказал:
— Завтра группа катеров уходит на траление. Командир части разрешил пойти вам на одном из тральщиков.
Губы у Шорохова невольно растянулись в широкую радостную улыбку.
Тральщики должны выйти в море после обеда, но уже рано утром Шорохов был на катерах. Он только успел бросить в почтовый ящик открытку.
«Оля, — писал Виктор, — так случилось, что я несколько дней не смогу прийти. Не волнуйся, все хорошо».
Готовя тральщик к походу, Виктор работал вместе с моряками. И может быть потому, что перед ним всегда сияли глаза Оли, а в ушах звучало чуть слышное: «Я тоже… тоже люблю тебя», все, за что бы ни брался Виктор — то ли за приборы, то ли за трал, — получалось у него ловко, споро.
— А лейтенант-то не из белоручек, знает дело, — услышал он позади себя негромко сказанные слова одного из моряков и даже покраснел от удовольствия — что может быть дороже такой похвалы!
Приготовления окончены. Оставалось несколько минут до выхода в море, когда Виктора пригласил командир тральщика.
— Не везет вам, товарищ лейтенант. Только сейчас получено приказание: немедленно явиться к Рыбакову…
Виктор шел и ломал голову: что такое могло случиться? Что-нибудь в учебном кабинете? Но он только вечером там был, проверил все приборы, подготовил к практическим занятиям торпеду. Да и Бондарук с Ковалем там остались. Колокольников вчера из отпуска приехал.