В общем, что бы ни случилось, а выход в море сорвался, опять придется за схему сесть. Впрочем, теперь он возьмется за оформление уголка истории минного оружия.
Как все-таки хотелось выйти в море, на боевое траление! И уже Шорохов представлял, как он на шлюпке пошел бы к мине, как прикрепил бы к ней подрывной патрон. Ведь этого ему ни разу не приходилось делать. Правда, во время прохождения практики на тральщиках он один раз ходил к подрезанной тралом мине, но тогда патрон прикреплял старшина группы минеров, а Шорохов сидел на веслах.
Да мало ли что могло быть в боевом походе, но об этом теперь можно только мечтать — тральщики уйдут в море без него…
…Шорохов постучал в дверь кабинета, вошел, доложил о прибытии.
— Садитесь! — пригласил Рыбаков и спросил: — Очень хотелось в море пойти?
— Хотелось… — ответил Виктор.
— Как Оля? Наверно, встреча назначена…
Шорохов взглянул на Рыбакова, не понимая, куда он клонит, но тот понимающе улыбнулся.
— Назначена… Но, понимаете, это и для нее нужно… Вернее, не для нее, а для меня… В общем, как бы вам объяснить? Должен же я себя проверить, сделать что-нибудь…
— Настоящее?
— Настоящее!.. Читал я где-то: у каждого должна быть своя terra incognita — своя неведомая земля, каждый должен открыть ее. А как же иначе? Вот и я хочу на чем-нибудь серьезном себя испытать…
— По-моему, испытание у вас было, и вы его выдержали.
Виктор удивленно взглянул на Рыбакова.
— Ваша работа в учебном кабинете, — улыбнулся капитан третьего ранга. — Сначала вы туда шли без охоты, на чертежи и макеты смотрели как на обузу, а теперь?
Действительно, теперь Шорохов до поздней ночи просиживает в кабинете.
— Но я понимаю, это не то, что вам хочется, — продолжал Рыбаков, вставая. Встал и Шорохов. — Что ж, служба еще только начинается, еще представится возможность открыть свою неведомую землю, и не раз… Вас я вызвал вот по какому делу: необходимо отбыть в бухту Караташ…
— Караташ? Черный… черный…
— Черный Камень, так это название переводится. Вечером туда идет катер. Возьмете все необходимое, выпишите инструмент и отправляйтесь.
— Есть! Разрешите узнать о задании?
— Сегодня утром на стройке ковш экскаватора вынул крупнокалиберный снаряд. Командование поставило перед нами задачу: обследовать место строительства, берега бухты и, если встретятся взрывоопасные предметы — уничтожить. Туда уже выехал старший техник-лейтенант Бондарук вместе с Ковалем и Колокольниковым.
— Все ясно! Что там за стройка, если не секрет?
— Какой же секрет, если вы теперь там работать будете! На берегу бухты Караташ обнаружено крупное рудное месторождение. О нем знали и раньше, но оно почему-то считалось очаговым, не имеющим промышленного значения, добыча руды велась полукустарным способом, руда эта считалась не особенно ценной. В период оккупации немцы вели там какие-то работы, но, по-видимому, прекратили. А сейчас там начато строительство обогатительного комбината, расширяется шоссейная, подводится железная дорога, и, возможно, будет углубляться вход в бухту, чтобы сделать ее доступной для кораблей. Ну и вполне понятно — нужно обеспечить безопасность работы строителей.
Катер вышел из порта вечером. На западе сбежались оплавленные жаром заката тучи. Они темнели, густели, пока, наконец, не загнали узкую полосу зари в море, и оно сразу же остыло, потускнело.
А потом и тучи и море исчезли, растворились в темноте берега, да и огни города скрылись за горбатым мысом. Казалось, в мире ничего не осталось, кроме приглушенного рокота моторов да голубоватого сияния звезд.
Шорохов стоял на самом носу катеьра, навстречу ему неслась темнота, ветер от быстрого хода упруго давил в лицо, груд. И вдруг у него возникло такое ощущение, словно он летит между морем и небом и трудно понять, где верх, где низ — звездная глубина отражалась в неподвижно застывшем море. Было немного жутко и радостно, будто в хорошем, счастливом сне, после которого долго ходишь улыбаясь.
— Курс — триста! — донеслось с мостика.
Катер стал медленно поворачиваться вправо. Ощущение полета исчезло, но очарование сказочно красивой ночи осталось. Все так же мерцали в вышине бесконечно далекие огоньки, и быстро мчащийся катер перемешивал их отражение. А позади искрилось море, светлая дорога тянулась почти до горизонта.
Вот уже и ручка ковша Большой Медведицы поднялась высоко, вытянувшись почти до зенита, а Шорохов все не уходил в кубрик. Он стоял и смотрел в темноту ночи, и в мыслях его мелькали воспоминания детства, юности, учебы, и часто-часто вставало перед ним бесконечно дорогое Олино лицо с чуть припухшими губами и голубыми, точно степные дали, глазами.
В каюту Шорохов спустился за полночь. Лег на койку и сразу же заснул. Проснулся он оттого, что прекратился уже ставший привычным шум мотора. Виктор оделся и поднялся на палубу.
Наступило утро, но теперь вместо ночной темноты все заволокло серой влажной пеленой тумана. Складки его казались ощутимо тяжелыми, они стлались по воде, наползали на нос и корму катера, каплями оседали на рубке.
— При такой видимости разве найдешь вход в эту чертову щель, — проворчал командир катера. — Придется отстаиваться…
Шорохов промолчал, глядя на серую, потерявшую все краски воду. Незаметно для глаза картина начала меняться: море все больше и больше светлело, туман наливался молочной белизной, становился каким-то матово-прозрачным. Поднялся ветер; он перемешивал глыбы тумана, разрывал их на куски, и вот вверху появилось окно в яркую синеву неба; оно медленно ширилось, все дальше и дальше отгоняя клубящуюся молочно-белую пелену. И море словно вдруг ожило — засверкало, заискрилось солнечными бликами. Неожиданно из туманного облака вынырнула темная гряда скал, скрылась, снова показалась, уже освещенная косыми лучами солнца. Скоро туман растаял совсем, и только кое-где еще плыли его призрачные струйки.
Зарокотал мотор, и катер двинулся прямо к берегу, на, казалось, сплошную каменную стену.
«Куда же он идет?» — подумал Шорохов.
Но скалы словно немного раздвинулись, катер вошел в образовавшийся просвет, а через несколько минут очутился в небольшой бухте, со всех сторон огражденной скалами.
И такая тишина стояла вокруг, таким покоем веяло от воды, от мрачноватых сизых скал, так успокаивающе пофыркивал экскаватор на стройке, что просто не верилось, как мог попасть сюда неразорвавшийся снаряд.
Бондарук, Коваль и Колокольников встречали Шорохова. Они были в одинаковых темно-синих комбинезонах, одинаковых беретах, только у Бондарука к берету прикреплена офицерская эмблема. Поздоровались, а затем Бондарук сказал:
— Если ты, товарищ лейтенант, не очень устал, приступим к делу…
…Снаряд еще вчера был обезврежен, отвезен на безопасное расстояние, а сейчас моряки проверяли каждый сантиметр почвы. Переодевшись в такой же, как и у всех, комбинезон, Шорохов взял в руки прибор.
Не одну сотню метров прошагал Виктор, и только однажды стрелки дернулись вправо, но оказалось, что это старая, изъеденная ржавчиной, вдавленная в землю и заросшая травой консервная банка.
— Наверно, тот снаряд сюда как-то случайно попал, — сказал Шорохов, когда все четверо уселись на гранитный обломок скалы.
— Нет, не случайно, — покачал головой Бондарук. — Рассказывают, что за эту бухту фашисты здорово держались, двое суток шли бои…
«Удивительно!.. — подумал Шорохов. — Какой смысл был здесь двое суток оборону держать?..»
Бухта пустынная, мрачная. Темные, с синеватым отливом скалы отвесно падают в такую же темную воду. «Караташ, — вспомнилось Шорохову ее название. — Черный Камень… Как верно!»
На севере стена скал разрывается узкой и глубокой тесниной, но на западе скалы несколько отступают, образуя неширокую полосу земли, покрытую каменными глыбами и заросшую редким кустарником. На ней, частично вгрызаясь в скалы, и строится обогатительный комбинат, а по ущелью прокладывается железная дорога. Вход в бухту узкий, сдавленный скалами; только катер да разве еще рыбацкий сейнер могут здесь пройти. Если бы не строительство…
— Вроде в бухте нет ничего, — словно в ответ на мысли лейтенанта задумчиво говорил Бондарук, — а вот, поди ж ты, только к концу вторых суток отряд морской пехоты ворвался сюда. Пленных захватить не удалось, оставшиеся в живых фашисты пытались уйти на катере, но он затонул от прямого попадания снаряда…
— И вот что странно, — после недолгого раздумья продолжал Бондарук, — по гребням скал бухта была окружена несколькими рядами колючей проволоки…
— Может, у фашистов что-нибудь здесь было? — спросил матрос Коваль.
— Сейчас можно предполагать что угодно, но достоверно ничего не известно. Мне хочется вон там побывать, видите, где скалы светлее, словно они обрушились от чего-то, от взрыва, например, — показал Бондарук в дальний угол бухты. — Ну, да ладно, об этом после, давайте-ка, пока солнце высоко, еще один участок проверим.
И только они начали обследование, как Коваль крикнул:
— Есть!..
— Значит, военный отдел школьного музея еще одним экспонатом пополнится, — шутливо сказал Колокольников и направился к Ковалю. Туда же пошел и Шорохов, но Бондарук остановил их:
— Не подходите!..
Он сам тщательно проверил указанное Ковалем место, затем отметил подозрительный участок и только после этого сказал:
— Круглый, я бы сказал, овальный металлический предмет. Может оказаться и крупнокалиберной миной, и снарядом…
— Откопать его надо и разрядить, — предложил Шорохов.
— Правильно, но как это сделать? Ведь там от времени все проржавело. Дотронешься — и взрыв!.. Уже поздно, идемте отдыхать, завтра утром решим. А вы, товарищ Колокольников, скажите охраннику, чтобы он сюда никого не пропускал, — распорядился Бондарук.
Морякам в общежитии строителей отвели отдельную комнату, в которой они поставили четыре кровати, сложили приборы, инструменты. После ужина матросы пошли играть в домино, старший техник-лейтенант — в красный уголок, куда его пригласили строители с просьбой рассказать о работе минеров, а Шорохов решил отдохнуть. Он прилег на кровать, но мысль его все время возвращалась к обнаруженному сегодня предмету. Что там такое: снаряд, мина или бомба? Как извлечь его?