Вечером Рыбаков получил телеграмму, текст которой был понятен, пожалуй, только ему.
«Копия Барабаша барже ничего не знает предполагает выведена ночью катером. Буранов».
«Так оно, наверное, и есть, — подумал Рыбаков. — Ведь остался необследованным совсем небольшой клочок бухты…»
Но на этом клочке и ждал моряков сюрприз — в самом углу бухты один из водолазов обнаружил небольшую затопленную, полузаваленную обломками камней деревянную баржу типа речного плашкоута.
По распоряжению Крестича под воду пошел Коваль.
— Старайтесь там быть больше минером, чем водолазом, — напутствовал он.
Пузырьки побежали по воде и остановились.
— Подошел к барже! — доложил Коваль. — Она нагружена какими-то предметами, похожими на небольшие мешки.
— Внимательно посмотрите, не заминированы ли они, и подайте на борт два мешка.
Коваль быстро выполнил это приказание, и вот на палубе бота очутились странные предметы, внешне действительно похожие на маленькие мешочки. Годы пребывания в воде не повредили прорезиненной оболочки, они только покрылись ракушками и водорослями.
Капитан второго ранга сразу же распорядился отправить мешки в город на лабораторный анализ, а Коваль тем временем продолжал обследование.
— Вижу мину! — доложил он. — Лежит около борта баржи и почти вся завалена обломками скал.
Глыбы гранита под водой казались темно-зелеными, а развевающиеся змеи водорослей придавали им сходство с какими-то сказочными существами.
«Как голова богатыря в «Руслане и Людмиле», — подумал Шорохов, зацепив рукой за водоросли. Они потянулись за рукой, оставляя позади струйки мути, а крошечный конек, отскочив в сторону, казалось, удивленно смотрел на невиданное доселе чудовище.
Стремясь ступать на белые песчаные ложбинки, покрытые пляшущими кружочками солнечных бликов, Шорохов шел в направлении, которое указывал ему по телефону капитан третьего ранга Рыбаков.
«Вот неугомонный человек, — думал лейтенант. — Ведь вчера вечером ему было плохо, а сегодня опять пришел. Разве без него не сделали бы!»
Конечно, сделали бы, но все-таки увереннее чувствуешь себя, да и на душе как-то спокойнее, когда в телефонах слышится знакомый баритон Рыбакова.
Дно бухты понижалось. Становилось сумрачнее. Белые песчаные ручейки пропали, и из-под подошв ботинок при каждом шаге вырывались облачка мути…
— Чуть левее!.. — донесся по телефону голос Рыбакова. — Теперь прямо.
Пройдя несколько шагов, Шорохов увидел обросший водорослями борт баржи. Вот и серебряная паутинка троса, тянущегося вверх. Приглядевшись, Шорохов у борта баржи, среди обломков скал, рассмотрел округлый темный предмет. Все совпадало с рассказом водолаза.
«Здесь!» — решил он и доложил:
— Вижу мину!..
Мина почти полностью была завалена камнями, какими-то непонятными цилиндрическими предметами так, что виднелся только ее обросший ракушками бок. Что находится в этих не портящихся от времени и воды мешках?
Про себя или вслух подумал обо всем этом Шорохов? Наверное, вслух, потому что в телефонах раздалось:
— Осторожно, освободите верхнюю часть мины и очень внимательно смотрите, нет ли какого «сюрприза»!..
На миг, только на один миг перед Шороховым мелькнуло по-мальчишечьи веснушчатое лицо Бондарука, вспомнился его удивленно взволнованный возглас: «Здесь!..», и он остался один на один с миной. Больше ничего для него не существовало. То, о чем думал Виктор, как-то непроизвольно облекалось в слова, а советы Рыбакова воспринимались как ответы на эти думы.
Шорохов осмотрел, а затем осторожно поднял и отложил в сторону один цилиндрический мешок, за ним второй, третий. Осевший на мешках ил замутил воду, стало плохо видно, да и дышалось как-то тяжело, с натугой.
— Не торопитесь! — донеслось из телефона.
«Да, надо отдохнуть!» — подумал Шорохов и поднял руку, чтобы вытереть со лба пот. Тыльная сторона ладони скользнула по медному шлему; в обычном положении Шорохов непременно улыбнулся бы, но сейчас он этого даже и не заметил.
Муть рассеялась, стала видна верхняя часть мины с горловиной и штоком гидростата.
— Продолжайте очищать мину, освободите остальные горловины! — поступил приказ, и Шорохов этому не удивился. Он даже не замечал, что думает вслух, и ему казалось естественным, что сейчас его чувства стали чувствами Рыбакова, его глаза — глазами Рыбакова.
Тщательно ощупав увесистый каменный обломок, Шорохов снял его с мины.
— Спокойно, не торопитесь!
Это он сам подумал или услышал голос Рыбакова? Все равно… Шорохов положил камень на грунт, сел на него и опять машинально провел тыльной стороной ладони по шлему. Он сидел и даже не ощущал, что находится под водой. Если вначале он никак не мог отрегулировать дыхание, забывая вовремя стравливать воздух, и частенько раздувавшийся скафандр едва не выносил его на поверхность, то ежедневные тренировки не прошли даром — сейчас он все делал бессознательно, как бы автоматически.
Медленно оседала муть, постепенно прояснялось. Но что такое — под обломком скалы оказался другой камень, удивительно похожий на небольшой чемоданчик. Да камень ли это? Что-то уж очень похож на подрывной патрон.
— Виктор Иванович, осмотрите его внимательно, не идут ли к нему провода, — услышал Шорохов голос Рыбакова и опять воспринял его как продолжение своих мыслей.
Шорохов провел ладонью по грани обросшего ракушками камня-чемодана; что-то острое укололо палец — вверх поднялась, как дымок из миниатюрной трубы, струйка коричневой мути.
«Кровь, — догадался Виктор. — Палец о ракушку порезал», — он по привычке хотел пососать ранку, но палец ткнулся в стекло иллюминатора. На этот раз Шорохов улыбнулся и продолжал ощупывать странный камень.
Что это? Самый настоящий гуперовский провод. Виктор только чуть-чуть пошевелил его, и провод переломился.
«Перегорел в морской воде», — решил он.
— Возможно! — донесся голос Рыбакова по телефону. — Но соблюдайте величайшую осторожность. Осмотрите все и снимите патрон с мины.
Осмотрел. Другого провода Виктор не нашел. Может быть, он истлел раньше и совсем рассыпался от движения водяных струй? Кто знает…
— Снимите патрон и следуйте к боту! — поступило приказание.
Шорохов снял прямоугольный, совсем легкий в воде предмет и, не спеша передвигая ногами, побрел к овальному пятну тени водолазного бота.
Вот патрон подан на борт. Донеслась команда:
— На шлюпке! Отвезти на полигон! — а затем уже в телефон:
— Как вы себя чувствуете?
— Отлично! — ответил Виктор.
— Поднимитесь наверх, отдохните.
— Нет, не стоит.
— Тогда приступайте к разоружению мины!
— Есть!
Шорохов подходит к мине, осматривает ее.
— Отдохните! — поступает приказ.
Виктор послушно садится на обломок скалы.
Несколько секунд телефоны молчат, а затем доносится какой-то совершенно незнакомый голос Рыбакова:
— Виктор Иванович, учтите, что это очень, очень опасно. И поймите — сейчас вам ошибаться никак нельзя!
В голосе слышались и отеческая ласковость, и твердость командира — твердость приказа. И Шорохову показалось, что Рыбаков сейчас здесь, рядом. Вспомнились его поседевшие волосы, пристальный взгляд серых глаз, упрямая морщинка между бровями.
«Да, ошибаться мне никак нельзя», — мелькнула мысль.
— Освободите штоки гидростатов! — донеслось по телефону.
Чтобы было удобнее работать, Шорохов снял один мешок, затем еще один. Верхняя часть мины была освобождена. Она оказалась точно такой же, как и первая, которую разряжал Рыбаков.
— Больше ничего около мины не трогать! Приступайте к разоружению!
Шорохов вставил чеку, наложил ключ. Только бы не сорвался, не стукнул о корпус мины. Ох, как мешает вот этот обломок скалы! Убрать бы его. Шорохов снимает ключ со штока и, присев на корточки, ощупывает камень вокруг.
— Что вы делаете? — спросил Рыбаков.
Шорохов сказал.
— Предупреждаю, около мины ничего не трогать. Ничего!
Шорохов снова берется за ключ. А что, если малейший поворот — и замкнутся контакты? Внезапно какие-то неприятные холодные змейки поползли по спине, словно вдруг стал протекать скафандр. Он еще раз осматривает горловины, нажимные кольца, штоки гидростатических приборов. Нет, мина точно такая же…
Медленно поворачивается ключ, виток за витком выходит шток. Работать неудобно, мешает обломок скалы, и Шорохов, сам не замечая, начинает тяжело, с хрипом дышать.
— Отдохните!
Лейтенант разминает плечи, пальцы, делает несколько глубоких вздохов, а затем снова принимается за работу.
Хорошо после нескольких часов пребывания под водой вытянуться на чисто вымытой, нагретой солнцем палубе бота. На корме ритмично вздыхает компрессор, слышны слова команды водолазам, а здесь на носу никого. Пахнет морем и просмоленными снастями, и тихо-тихо, словно кто-то разговаривает полушепотом, плещутся о борт мелкие волны.
Шорохов перевернулся на живот и стал смотреть за борт. Сквозь десятиметровый слой воды видно неровное дно; по скалам, опутанным нитями водорослей, прыгают солнечные зайчики; неподвижно висит белесый шар медузы; из-под бота выплыла стайка мальков и мгновенно куда-то скрылась, зато рядом с камнем появилась пучеглазая зеленуха. Налетел ветерок, покрылась рябью вода, и все пропало. Только солнечные зайчики, выйдя на поверхность, запрыгали по волнам.
Ветер утих, разгладились морщины на поверхности воды, и снова стал виден таинственный подводный мир. Было так спокойно, так тихо, что не верилось, будто здесь, рядом, лежит на дне бухты, заключенная в обросший ракушками металлический корпус, смерть.
Слышатся негромкие слова команды. Виктор знает, что к разоруженной им мине подошел понтон, сейчас ее остропят, подтянут к понтону и вывезут из бухты, чтобы затопить на большой глубине. Но такое спокойствие, даже блаженство охватывает его сейчас, что не хочется подняться, посмотреть, что делают моряки, и Шорохов продолжает лежать на палубе, свесив голову за бо