Доброму коню найдется много дорог,
Хорошему человеку найдется много дел…
И одна за одной пошли тахпахи — так здесь называют импровизированные песни об алыпахах — народных богатырях. Особенно почитаются алыпахи Хулатай и Албынжи. Пел и о них Чеколтан, но больше о своем любимом Анарбеке. Пел он то же, что и в прошлый раз, правда, с небольшими вариациями, но, что меня особенно заинтересовало, сегодня он упомянул о каких-то книгах и шелковых свитках. А что, если и в самом деле эта Поющая пещера существует и в ней хранятся неведомые миру сокровища древней культуры?
Да… Ну, читай дальше. Кончил Чеколтан петь, все одобрительно зашумели — аплодисменты здесь не приняты. Но тут поднимается Алеша и говорит, хитро улыбаясь:
— Сейчас удивлять вас буду!
И верно, удивил. Поставил свой чемоданчик на стол, щелкнул выключателем. Что-то зашумело, затем тихонько зазвенели струны, и класс наполнился дребезжащим голосом Чеколтана.
Доброму коню найдется много дорог,
Хорошему человеку найдется много дел… —
доносились из динамика магнитофона слова спетого им тахпаха.
Я невольно взглянул на Чеколтана. Он сидел спокойно, но в глазах, в выражении лица чувствовалась какая-то растерянность. Он недоумевал, откуда вдруг у него взялся соперник по песням, да еще поющий его же собственным голосом. И, по-видимому, только из-за природной сдержанности промолчал, время от времени поглаживая чуть-чуть дрожащей рукой бородку, белесую, как степной ковыль.
Состояние Чеколтана заметил и Алеша. Он выключил магнитофон.
— Хорошая машина! — сказал он. — Вы, — повернулся Алеша к Чеколтану, — один раз поете — мы с Николаем слушаем, другой раз поете — один ветер слушает. Так много людей, — показал он на класс, — редко вас слушают. Здесь, — положил он руку на магнитофон, — ваш голос записан. Смотрите!
Он перемотал ленту, пустил ее сначала, еще раз перемотал, еще раз пустил.
— Сто раз слушать можно. Весь улус слушать может, вся страна слушать может, весь мир слушать может!
Глаза Алеши заблестели, щеки порозовели: его волнение невольно передалось и нам. А Чеколтан подошел к магнитофону, внимательно осмотрел его со всех сторон, затем осторожно погладил шершавый кожаный футляр.
Помирились!
Алеша удивил не только Чеколтана, но и всех присутствующих, за исключением меня да разве еще Петра Павловича. Остальные видели магнитофон впервые. Пришлось объяснить им принцип действия, показать, как он работает. Ты посмотрела бы, как блестели глаза у людей, когда они, сказав в микрофон несколько слов, сразу же слушали эти слова — собственный голос. Причем мне кажется, что взрослые радовались и удивлялись больше, чем дети.
Вообще-то магнитофон — прекрасная штука. Чем записывать Чеколтана торопясь и зачастую многое пропуская, не лучше ли записать на пленку все. Жаль, что прилагается всего только две бобины и отдельно ферропленка здесь не продается.
Если это письмо тебя еще застанет в Москве, не сочти за труд, купи несколько — сколько сможешь — бобин пленки. Пришли. Буду считать себя в неоплатном долгу и понемногу рассчитываться.
По времени мама должна вот-вот приехать из санатория. Сразу же напиши, поправилась ли она, понравилось ли ей там?
Ну, будь здорова.
Николай».
«Это же великолепно, Зоя, что мама соглашается ехать с тобой! А ведь какая патриотка Москвы была! Санаторий, что ли, на нее так подействовал?
Этому Павлику определенно везет. Подумать только, сразу приобрести и жену, и тещу!
Значит, Ведерников в Якутии, а доцент с молодой женой в Сочи? Жаль, что нет Ведерникова. Я слыхал, что он охоч до разных загадочных случаев. За книги спасибо. Их у меня теперь уже целый шкаф накопился, а прочитал — в лучшем случае половину. Все некогда. Ладно, зимой вечера длинные, прочитаю.
Ну, а дальше — глава из приключенческого романа. Заинтересовался я этой загадочной Поющей пещерой. На днях ездил в райцентр. Побывал в больнице. Отыскали историю болезни зоотехника Василия Федоровича Шиповникова. Жаль беднягу. Прожить всего двадцать четыре года! Впрочем, и в двадцать шесть с гаком умирать не хочется. Столько мечтаний, столько планов, столько нужно сделать! А сделано пока что ноль целых и столько же десятых.
Вместе с врачом внимательно изучил историю болезни. Привезли Шиповникова в бессознательном состоянии. Диагноз — двустороннее крупозное воспаление легких. Тяжелая форма. Клинические признаки совпадают: высокая температура, затрудненное дыхание. Только вот жалобы на боли в мышцах. Обычно при воспалении легких такого не бывает. Врач объяснил мне, что это общие простудные явления. Вот так-то.
На обратном пути уговорил я Алешу съездить к подножию горы Чалым, где находится пещера. Кстати, «Чалым» по-местному означает обрывистая гора, утес. Обычно Алеша на такие вещи не поддается, а тут согласился, хотя крюк будет километров в шестьдесят, а то и все семьдесят наберется.
На дне котловины — жара. Да к тому же ветер попутный, дорога — щебень с песком. В общем, закипел радиатор. Около березовой рощицы — здесь ее колком зовут — Алеша остановил машину.
— Пусть мотор отдохнет, мы остынем, — говорит.
За рощей — озеро Нор. Впрочем, Нор — это по-местному и есть озеро. Направились к нему. Белые стволы берез кругом, листья шумят, как дождь. В листве солнечные лучи запутались. Вдали горы видны, и отсюда они какими-то загадочными кажутся. А воздух — голова кружится: пахнет водой, солнцем, травами и еще чем-то незнакомым. Так легко дышится, особенно после пыльной дороги.
Бредем потихонечку по пояс в траве. Для меня она просто трава, а Алеша каждую травинку знает. Сорвал одну, показывает мне.
— Сушить можно, — говорит. — Когда кашель — отвар пить.
Другую какую-то травинку нашел. На вид невзрачная, а оказывается — от болей в сердце помогает.
Опять остановился Алеша, нагнулся, какое-то растение из земли выкопал. Стебель высотою в полметра, вместо корня — здоровенная луковица.
— Сарана, — пояснил Алеша. — Маленький был, овец пас, сарану искал, корень ел. Вкусно! Пробуй!
Хотел я было попробовать, да запах от нее… Даже передать невозможно, до чего неприятный.
— Что ты, Алеша, неужели такую гадость едят?
Смеется.
— Другой искать будем, хорошо пахнет!
Смотрю, полез в чащобу, тащит оттуда охапку травы. Стебли толстые, листья перистые. Очистил, начал жевать, мне дал. Ничего, немного кисловатая, немного сладковатая. Есть можно. Потянулся я, было, еще за такой же — у куста росла, да Алеша отвел мою руку.
— Нельзя это. Читал в книге, от такой травы Сократ умер…
Неужели цикута? Ты, Зоя, поищи-ка где-нибудь определитель растений да вышли мне. Впрочем, кажется, путного определителя у нас вообще нет…
Никогда не думал, что Алеша так хорошо знает природу. Он и прежде меня удивлял, а нынче… Идем. Вдруг останавливается, прислушивается к чему-то.
— Уж ползет, — говорит.
Такое слышать! Как я ни напрягал слух — ничего, только звон какой-то.
— Ртом дыши, лучше слышно! — посоветовал мне Алеша.
Стал дышать ртом, но ужа все равно не услышал. Тогда мне Алеша показал его. Впрочем, от змеи я его ни за что не отличил бы.
Подошли к озеру. Искупались, потом сели на берегу.
Пока купались, пустынным озеро было, а сели отдыхать, и сразу все ожило. Из камышей выплыла стайка уток. Одна за одной, словно сговорившись, стали что-то доставать со дна, показывая желток-коричневые лапки. У самых наших ног вынырнула лягушка. Замерла, растопырив лапы и выставив из воды выпученные глазища. Затем что-то взбрело ей в голову — щукой метнулась к берегу, исчезла в траве.
Над самой водой проплыла пара сцепившихся кузнечиков. Вот разлетелись, и один на миг коснулся воды. Сразу же что-то вертанулось, пошли круги, и кузнечик пропал.
— Рыба!
Не успел сказать, как темная тень стрелой мелькнула над озером, и огромный коршун взмыл вверх с рыбиной в когтях.
— Здорово! — невольно вырвалось у меня.
«Вот бы Николая сейчас сюда, — подумал я. — Разве такое увидишь там, где все поименовано и пронумеровано!»
— Орел сыт, высоко летает, — показал Алеша в голубизну неба.
На этот раз и я увидел в вышине темную точку.
— Ну так что?
— Добычу у коршуна отнимает. Сам ест.
— Да что ты? — усомнился я. — Царь птиц и вдруг какую-то рыбешку отнимать будет!
— Когда голодный — и лягушек ест. Сам видел.
О том, что орлы едят лягушек, я не слыхал никогда, но спорить с Алешей не стал. Ему верить можно.
— Много здесь рыбы? — спрашиваю.
— Много! Будет свободный день — ловить пойдем.
— Как же она сюда попала? Ведь озеро бессточное, с реками не сообщается.
Взглянул на меня Алеша, улыбнулся с хитрецой.
— Старики говорят, Чеколтан говорит, текла раньше здесь река Пого. Большая река. Больше Таштып, больше Абакан. Как Енисей. Рыбы в Пого было много, зверя на берегах много. Хорошо люди жили, богато жили. Потом баи пришли, купцы пришли, обирать людей стали. Обиделась Пого, под землю ушла. Только это озеро и осталось.
Я взглянул на Алешу и:
— Это такая же правда, как про Поющую пещеру?
Алеша сразу серьезным стал.
— Это легенда, сказка, а там — правда.
— Тогда откуда же здесь рыба?
— Утки Таштып летят, Иртыш летят, Енисей летят, сюда летят. На ногах икру несут. Вот и рыба. Однако ехать нужно, дождь будет, — и Алеша встал с земли.
— Откуда ты знаешь?
— Видишь, на озере пузыри.
Действительно, на воде плавало несколько откуда-то взявшихся пузырей. И тут он прав, понизилось атмосферное давление, и водяные пузыри не лопаются, держатся.
И снова машина подпрыгивает по щебенистой равнине, снова горячий ветер овевает лица. Горы все ближе, ближе — вот уже весь горизонт заслонили.
Остановил Алеша машину, вылезли мы из кабины. Прямо перед нами взметнулась каменная стена километра в полтора высотой. Рядом с этой исполинской скалой чувствуешь себя какой-то букашкой. Тут еще облачка появились, плывут с севера, а взглянешь вверх, кажется, что обрыв навстречу облакам движется. Ощущение т