— Хорошо, — Виктор разжал пальцы. — Самое опасное у берега, — говорил он, плывя рядом. — Нужно за гребнем волны пересечь полосу прибоя… Только смотрите, чтоб не удариться о что-нибудь… Лучше всего выставить вперед руки и колено… Попробуем?
Девушка доверчиво взглянула на Шорохова и кивнула головой.
— Попробуем…
Они начали приближаться к берегу. Волны делались все круче, пенистые буруны то и дело накрывали их с головой, а впереди вода прямо-таки кипела. Виктор как-то сразу испугался — не за себя, за спутницу.
Он оглянулся — девушка плыла рядом. И тут же увидел, как из-за мыса, отваливая носом зеленый пласт волны, вышел катер.
«Спасательный», — прочитал Виктор надпись на борту.
Катер направился к ним. На носу стоял матрос с полосатым кругом в руке и что-то кричал, приставив ко рту мегафон.
— …Воспрещается …ая погода… — сквозь шум волн и ветра разобрал Виктор обрывки фраз.
Катер застопорил ход; в сторону Виктора и девушки полетел пробковый круг, привязанный за бросательный конец. Что оставалось делать? Оба ухватились за круг, их подтянули к катеру. Старшина катера что-то выговаривал, грозил штрафом, да Шорохов не слушал его.
— Быстро на борт! — распорядился старшина.
Матросы подняли на катер девушку, протянули руки к Виктору.
«Этого еще не хватало», — подумал он.
Сунул им спасательный круг, а сам изо всех сил оттолкнулся ногами от катера и быстро поплыл к берегу. Позади выросла огромная волна, она легко подняла тело Шорохова, закружила в водоворотах, затем волна схлынула, и Виктор очутился на мокрой гальке. Почему-то в глаза бросились мутные ручейки, бегущие между обкатанных камней.
Он быстро вскочил и едва успел отбежать, как о берег с грохотом разбилась новая волна, обдав его водяной пылью. Еще миг — и он был уже возле своей одежды. Пригладил мокрые волосы, выжал и снова надел майку. Один носок где-то потерял — в спешке он не стал тратить время, чтобы снять их. Теперь стащил и другой, бросил его в воду.
Не спеша оделся, поднялся по ступенькам на набережную. Старый моряк стоял неподалеку, разговаривал с двумя женщинами. При появлении Шорохова все трое обернулись.
Виктор узнал женщин — видел их несколько дней назад в части в Комнате боевых традиций. У молодой тяжелый пук волос все так же оттягивал голову назад, а огромные глаза матери, казалось, стали еще более скорбными.
«Как у святых на старинных иконах», — почему-то подумалось Виктору.
Он молча приложил руку к козырьку фуражки, приветствуя и одновременно прощаясь с этими людьми, и зашагал по дорожке бульвара. Старый моряк что-то крикнул ему вслед, но Виктор за шумом ветра не слышал его слов.
В части Шорохов сразу же направился в учебный кабинет — он договорился с Бондаруком, что вечером будут проверять один из приборов. Однако класс оказался запертым.
«Где же старший техник-лейтенант? Ведь он обычно и днюет и ночует здесь?» — подумал Виктор и вышел во двор. И тут неожиданно встретился с Рыбаковым.
— Здравия желаю, товарищ капитан третьего ранга! — поприветствовал Шорохов.
— Здравствуйте, здравствуйте, товарищ лейтенант! — протянул руку Рыбаков. — Как служба идет?
Шорохов неопределенно пожал плечами.
— Идет…
— Что ж мы стоим? Пройдемте ко мне.
И вот Виктор снова оказался в небольшом кабинетике, выкрашенном светлой краской. Обстановка кабинета очень скромная, ничего лишнего: напротив двери, у окна — стол; на одной стене — большая политическая карта мира, на другой карта бассейна, над ней — портрет адмирала Макарова; в углу — книжный шкаф, стекла его изнутри закрыты бумагой. Несколько стульев у стола и у стен.
— Садитесь, — пригласил Рыбаков. — В городе были?
— Да, посмотрел. И город, и море…
— Море сегодня сердитое!
— Нет, хорошее! — возразил Шорохов и как бы снова почувствовал и ветер, и соленые брызги, ощутил, как вздрагивает от ударов волн набережная.
— Это хорошее море сегодня около третьего поста СНиС[1] мину на берег выбросило.
— Мину?
— Да. Бондарук вместе с Колокольниковым выехали туда.
— Будут разоружать?
— Нет, подорвут. Обычная якорная мина, штормом где-то сорвало. Место там пустынное.
«Значит, вот почему кабинет закрыт!.. — подумал Шорохов, и ему стало немного обидно, что на выполнение боевого задания послали не его, а других. — Лучше бы не ходил я в город…»
— Товарищ капитан третьего ранга, — не выдержал Виктор, — а когда я буду настоящим делом заниматься?
— Настоящим? Что вы понимаете под этим?
— Ну… — замялся Шорохов. — Вот старший техник-лейтенант с Колокольниковым… А я от отца письмо получил, спрашивает, что я делаю, часто ли в походах бываю…
Рыбаков пристально взглянул на Виктора, потом встал, подошел к одному из шкафов, вытащил оттуда толстую книгу в темном переплете. Полистал ее.
— Вот, слушайте: «Широта горизонта определяется высотою глаза наблюдателя», — прочитал он. — Ясно? Адмирал Степан Осипович Макаров это сказал. А вы с низкой точки на свою работу смотрите, горизонта совсем не видите.
Подошел к столу, встал около, заложив указательный палец между листами книги. Лейтенант Шорохов тоже невольно поднялся.
— Мы стоим на страже мирного труда нашей Родины, — незнакомым голосом, в котором послышались металлические нотки приказа, заговорил Рыбаков, — и все, что бы мы ни делали в этом отношении, — настоящее, почетное дело. Конечно, важно, очень важно обезвредить мину, сделать так, чтобы их вообще не было на нашей земле, но, пожалуй, не менее важно подготовить отличные кадры моряков, передать им свои знания. Ясно?
— Ясно! — отчеканил Шорохов.
— А теперь у меня есть задание для вас. Завтра в классе будут проходить практические занятия. Нужно подготовить материальную часть, проверить приборы и особенно прицелы. Придется поработать сегодня вечером…
— Есть! Разрешите выполнять?
— Выполняйте!..
Старший техник-лейтенант Бондарук и матрос Колокольников мину уничтожили в тот же вечер, но усилившийся шторм с грозой и ливнем задержал их на целые сутки.
Ночью ветер начал стихать. Дождь кончился. Сквозь рваные облака проглянули яркие звезды.
На сигнально-наблюдательном посту, как и на корабле, подъем в шесть ноль-ноль. Обычно день начинается с купанья, но сегодня вода у берега мутная, взбаламученная штормом, да и море еще не успокоилось — мерно бьются о берег крутые волны.
Умылись, перекусили — и в путь. От поста до шоссе с десяток километров, а там можно сесть на попутную машину. И вот зашагали моряки по извилистой тропинке, стиснутой деревьями и замшелыми скалами. Впереди Бондарук с сумкой через плечо, в которой, кроме нехитрого инструмента минера, лежит надувной резиновый жилет, взятый старшим техником-лейтенантом на всякий случай. За ним Колокольников с карабином и черным ящичком запасного подрывного патрона. К нему привязан небольшой брезентовый сверток, в нем панцирь краба, высохшие игла-рыба и маленький морской конек — скромные дары моря, подобранные Дамиром после шторма на берегу.
Вместе с ними пошел и командир отделения электриков-связистов старшина первой статьи Лукьяненко проверить, все ли в порядке на линии. У него на плечах изогнутые металлические крючья — «кошки», на случай если придется влезть на столб, на боку — телефонный аппарат в кожаном чехле, в карманах нож, кусачки, моток изоляционной ленты — все, что может потребоваться связисту.
Солнце уже взошло, лучи его заискрились на вершинах гор, но внизу, словно запутавшись в ветвях деревьев, висит синий сумрак, скрывая дали. Тропинка то вырывается на самый берег и вьется вдоль скалистого обрыва, под которым шумит все еще не успокоившееся море, то снова начинает петлять среди скал.
Хорошо в такой ранний час: промытый воздух пьяняще свеж, тихо, спокойно, только море шумит да где-то зачирикает невидимая в листве птичка.
Колокольников не может идти просто так, молча.
— Вот я и говорю, товарищ старший лейтенант, — начинает философствовать он, — сложная это штука — жизнь. Мы с Володей, то есть с товарищем старшиной первой статьи, — кивнул Колокольников на Лукьяненко, — можно сказать, друзья. А теперь к нему так просто и не подойдешь, надо по стойке смирно…
— Ну, я думаю, не по служебным делам вы можете и по-дружески поговорить.
— Это да, только… Он старшина, а я на год больше его служу и все рядовой матрос. Впрочем, это понятно: всю жизнь мне не везет. И к тому же фамилия-то у меня… Колокольников — и вдруг старшина…
— Фамилия тут ни при чем, — возразил Лукьяненко.
— Может, и так… А ведь я на Дальнем посту служил, когда Лукьяненко туда пришел… Дела были! — улыбнулся Колокольников и покачал головой. — Рассказать, что ли, Володя, а?
— Что ж, что было — то было, рассказывай.
— Дело давнее, может, и не следовало бы вспоминать, да все равно делать нечего… Меня, значит, с катеров после одного случая отчислили, и попал я к черту на кулички, на Дальний пост. А вскоре туда и Лукьяненко прибыл. Из штаба части сообщили, что он должен овладеть специальностью электрика-связиста.
Ничем особенно тогда Лукьяненко от других матросов не отличался, только ростом был мал, если с теперешним сравнить, то сам себе по плечо получится. Мы его стали не по званию и не по фамилии называть, а просто: Володя.
Командир отделения — старшина первой статьи Голованов тогда был — начал его обучать нашему искусству. И тут Володя оказался, как говорят, не на высоте.
Послал его однажды старшина на линию найти и устранить повреждение. Ходил Лукьяненко долго, а когда прибыл обратно, доложил: «Везде все в порядке, но связь не работает!..» Ведь было так, а?
— Было, — улыбнулся Лукьяненко, посматривая вверх на провода: все ли там в порядке?
— Ну, что тут сделаешь? Старшина пошел сам на линию, да и Лукьяненко с собой прихватил для практики.