А ведь еще была политика и экономика. Биограф маркизы Пьер де Нольяк писал:
«Если бы она не вошла в жизнь Людовика XV, события развивались бы совсем в другом направлении: была бы совсем другая политика в вопросах финансовых, религиозных, а быть может, и в дипломатических отношениях. Но эта женщина, умная и к тому же умеющая пользоваться своим умом, подчинила себе монарха, властителя королевства, относившегося к власти ревностнее, чем сам Людовик XIV».
А вот мнение историка Анри Мартэна, который сравнивает ее со знаменитым политическим деятелем кардиналом де Флёри, умершим в 1743 году:
«Это была первая подающая надежды премьер-министр женщина, появившаяся в Версале. Маркизе де Помпадур суждено оказалось править почти столько же, сколько самому де Флёри».
И правда, власть маркизы с каждым годом становилась все сильнее. И вот она уже — негласная правительница Франции, расположения которой ищут все ведущие иностранные державы. Так что же, маркиза де Помпадур достигла вершины славы и счастья? Да ничего подобного! Ее ни на день не оставляла самая тяжелая борьба в ее жизни, борьба, в которой не бывает победителей, ибо сражаться маркизе приходилось с самой природой, которая щедро одарила ее всевозможными талантами, но дала слишком хрупкое тело.
После смерти дочери маркиза сильно сдала и подурнела. Ее постоянно беспокоили боли в сердце, она редко бывала полностью здорова. Единственной наградой за ее страдания оставалась неизменная дружба короля, который посвящал ей каждую свободную минуту. Свободную от государственных дел и… «Оленьего парка». Когда они находились вместе, они были похожи на супружескую пару, прожившую в браке не один десяток лет.
Странная болезнь маркизы де Помпадур
Когда королю доложили, что маркиза де Помпадур тяжело заболела, он поначалу не поверил в это. Какое там заболела, ведь он только накануне виделся с нею, и она была, как всегда, весела и разговорчива.
Причиной подобного неведения короля было то, что маркиза, для которой нравиться королю было первой обязанностью, заботилась только об одном — скрывать от короля свои неприятности и страдания. А страдала она сильно: голова ее раскалывалась от боли, было тяжело дышать, кашель не давал сомкнуть глаз.
Чем же так страдала маркиза де Помпадур? Шла ли речь об одной из тех возрастных женских болезней, которые нередко бывают весьма тяжки и даже неизлечимы? Или это был, как в свое время думала ее предшественница мадам де Шатору, как думала, наконец, она сама, яд — идеальное средство устранения противников, столь же верное, сколь быстро ведущее к цели?
Дело в том, что герцог де Шуазель, одно из творений маркизы, мечтал объединить министерство финансов с другими министерствами, которые и так уже были «под ним» или контролировались его родственниками. В оправдание де Шуазеля можно сказать, что французские финансы в то время были в страшном беспорядке, и парламенту было сделано поручение заняться преобразованием отвечавшего за это министерства. В этот самый момент маркиза де Помпадур вдруг вспомнила о том, что говорил ей на эту тему кардинал де Берни. А ведь ее бывший любимец предлагал когда-то насчет этого очень даже интересные планы…
Но финансы финансами, а маркиза также заметила, что герцогиня де Грамон, сестра де Шуазеля, стала часто являться ко двору и что брат ее лез из кожи вон, чтобы она оказалась как можно ближе к королевской особе.
Все это становилось все более и более опасным как для Франции, так и лично для маркизы де Помпадур, не терпевшей конкурентов. Исходя из этого, она решила повидаться с опальным кардиналом де Берни. Некоторое чувство неловкости между ними быстро рассеялось, и они вновь стали союзниками.
Решение удалить от дел герцога де Шуазеля не заставило себя долго ждать. Но располагавший повсюду разветвленной сетью осведомителей герцог быстро узнал об этом готовившемся против него заговоре, и на другой день маркиза де Помпадур заболела…
Мы не можем подтвердить или отвергнуть обвинения против герцога де Шуазеля. Совершенно очевидно лишь одно: всякий раз, когда при дворе неожиданно и скоропостижно умирала какая-нибудь важная особа, тотчас же распространялись слухи об отравлении ядом.
Как бы то ни было, маркизу де Помпадур неожиданно сразила болезнь, причем не та, какой она мучилась всю жизнь, а какая-то необычная, с какими-то особенными симптомами. Болезнь эту сразу сочли опасной, а вскоре она оказалась и смертельной. Врачи суетились вокруг нее, но ничего конкретного поделать не могли. Так продолжалось три недели, а потом ей вдруг стало лучше, лихорадка отпустила ее, и кашель почти прекратился. До этого она могла слегка дремать лишь сидя в кресле, теперь же ей удалось поспать в нормальной постели. Она даже стала вставать и совершила прогулку в карете по парку. Врачи заговорили о выздоровлении.
Людовик XV наблюдал за ходом болезни маркизы без особого беспокойства. Чувство, которое он питал к ней и которое из вожделения давно перешло в привычку, подсказывало ему, что маркиза никуда не денется и всегда будет находиться рядом с ним. Ну болеет, и что такого? Она, особенно в последнее время, часто себя неважно чувствовала. Это всегда проходило, пройдет и сейчас. Некогда сильная страсть короля подверглась, по-видимому, новому изменению и превратилась в выражение обычных норм приличия. Король был внимателен и заботлив к больной, как к своему старому и доброму другу. Но не более того. Каждый день ему приносили бюллетень о состоянии ее здоровья.
Но сама маркиза де Помпадур почему-то чувствовала, что скоро умрет. До этого она не раз говорила, что жизнь ее, в сущности, кончилась тогда, когда умерла ее дочь Александрина. Сейчас же она вдруг стала видеть Александрину во сне, и та, протягивая к ней руки и нежно улыбаясь, словно звала ее за собой. Звала туда, где так хорошо и спокойно, где все залито чем-то похожим на лунный свет. Прижав ладони к губам, она посылала матери воздушные поцелуи…
В январе 1764 года ее посетила старая подруга мадам д’Эмбо, которая нашла маркизу в плачевном состоянии. Вот что она писала об этой встрече:
«Она показалась мне такой несчастной, такой надломленной и столь раздавленной своей невероятной властью, что после часовой беседы я ушла с чувством, что смерть является для нее единственным избавлением».
Это было очень недалеко от истины. Ее мучили страшные головные боли, в легких скапливалась кровь, было тяжело дышать. А что могли сделать тогдашние врачи? Точный диагноз по сохранившимся описаниям не смогли бы поставить даже современные эскулапы. Похоже, с ранней юности маркизу пожирала изнутри ужасная болезнь — туберкулез легких. А сейчас наступило обострение, спровоцированное интригами, страшной ответственностью и нескончаемой борьбой за выживание при дворе. Это и понятно, ведь выжить здесь можно было, лишь постоянно насилуя себя, напрягая сердце и ум. А силы организма, они, как известно, не беспредельны.
Перед лицом надвигающейся смерти маркиза показала себя мужественным человеком. Поутру, в последний день ее жизни, к ней пришел священник из церкви Святой Магдалины. Около полудня он уже собирался откланяться, но маркиза жестом остановила его.
— Подождите еще немного, святой отец, — прошептала она. — Мы с вами отправимся вместе.
Смерть маркизы де Помпадур
15 апреля 1764 года маркизы де Помпадур уже не было в живых.
В тот же день королевский хронист сделал запись:
«Маркиза де Помпадур, придворная дама королевы, умерла около семи часов вечера в личных покоях короля в возрасте сорока трех лет».
Известно, что до самой последней минуты, уже практически лежа на смертном одре, она продолжала работать, выслушивая доклад почтового интенданта Жаннелля. А на следующий день в кабинет покойницы проник под каким-то предлогом герцог де Шуазель. Была ранняя весна, и на улице было тепло, но герцог явился в широком пальто из красного драпа, под которым, как говорят, ему удалось унести какие-то секретные бумаги скончавшейся фаворитки.
В своем завещании маркиза написала, что хочет быть похороненной «без церемоний». Своему старшему дворецкому Коллену она завещала пенсию в 6000 ливров, доктору Кенэ — в 4000 ливров. Не забыла она и горничных, слуг, поваров, консьержек, садовников и прочий персонал. Все они получили примерно по 150 ливров. Мадам дю Оссэ — 150 ливров и 400 ливров ее сыну.
Не пропустила маркиза и своих друзей или людей, каких она таковыми считала. Так, например, мадам де Мирепуа получила ее новые часы, усыпанные бриллиантами, герцогиня де Грамон — шкатулку с бриллиантовой бабочкой, герцог де Гонто — красивое кольцо, князь де Субиз — перстень, свой портрет и ее портрет.
Все свое движимое и недвижимое имущество она завещала брату Абелю, а заняться выполнением пунктов завещания поручила своему старому другу князю де Субизу.
Завещание это было составлено в Версале 15 ноября 1757 года, то есть за шесть с лишним лет до смерти маркизы.
По собственным оценкам маркизы де Помпадур, сделанным совместно с Колленом, ее имущество и кое-какие расходы состояли на тот момент из следующих пунктов:
Серебряная посуда 37 600 ливров
Золотая посуда и безделушки 150 000 ливров
Потратила на всевозможные удовольствия 1 338 867 ливров
Потратила на питание за девятнадцать лет 3 504 800 ливров
Потратила на путешествия, спектакли и праздники 4 005 900 ливров
Жалованье слугам за девятнадцать лет 1 168 886 ливров
Получено в виде пенсий 229 236 ливров
Шкатулка из золотых коробочек, вставленных друг в друга 294 000 ливров
Шкатулка с бриллиантами 1 783 000 ливров
Коллекция гравированных драгоценных камней 400 000 ливров
ИТОГО 13 512 289 ливров
В марте 1761 года к завещанию были добавлены фарфоровые изделия, драгоценные камни, платья, книги, мебель, конные упряжки и дома на сумму еще в почти 9 000 000 ливров, и общая сумма составила 22 433 918 ливров. Потом к этой сумме были добавлены еще кое-какие расходы и имущество и получилось 23 213 918 ливров.